Герои - Джо Аберкромби

Огни свечей очерчивали дверь, сочась сквозь трещины в деревянных планках. Словно дневной свет сквозь дверь, за которой ее держали взаперти. В темноте, на коленях, ногтями царапавшую узлы. Голоса вовне. Офицеры, входят и выходят, разговаривают с отцом. Обсуждают стратегию и манёвры. Обсуждают цивилизованность. Обсуждают какую из них хочет забрать Чёрный Доу.

То, что случилось, расплывалось, сливалось с тем, что могло, что должно было произойти. Ищейка и его северяне прибыли на час раньше, выкосили дикарей, прежде чем тем удалось скрыться в лесах. Она заблаговременно сообразила в чём дело, и лорд-губернатор Мид возблагодарил её, затаив дыхание. Капитан Хардрик привёл подмогу, а не оказался с тех самых пор без вести пропавшим, и, как в сказках, в самый последний, решающий миг появилась Союзная конница. И тогда она возглавила оборону, восстав на баррикаде, с мечом наголо и испачканных кровью доспехах, словно Монцкарро Муркатто в битве при Светлом Бору, на полотне, которое она однажды видела на стене у страдавшего дурновкусием торговца. Явное безумие — и, раскручивая свои видения, она понимала, что те безумны, и гадала, не сошла ли с ума, но всё равно не могла остановиться.

А потом она заметила какой-то промельк, самым краем глаза, и оказалась, как это и было, на спине и колено врезалось ей в живот, и грязная ладонь обхватила ей шею, не давая дышать, и весь тошнотворный ужас, который почему-то не пришёл к ней вовремя, нахлынул на неё мерзкой, гнилостною волной, и она сорвала с себя одеяла, и вскочила, и мерила, мерила, мерила шагами комнату, прикусывая губы, ковыряясь в коростовом пятне над виском, бормоча сама себе, как безумная, забивая голоса, забивая все голоса.

Если бы она твёрже спорила с Чёрным Доу. Если бы она давила, требовала, она могла бы забрать с собой Элиз, а не… во тьме, её заплетающееся хныканье, когда ладонь Финри выскальзывает из её рук, грохот захлопнувшейся двери. Синяя щека напряглась и набухла, когда под неё скользнула сталь, и она оскалила зубы, и застонала, и схватилась за голову, и изо всех сил зажмурила глаза.

— Фин.

— Хэл. — Он склонился над ней, свеча озаряла его висок золотым светом. Она села, потирая лицо. Лицо онемело. Будто разминает мёртвое тесто.

— Я принёс чистую одежду.

— Благодарю. — Как смешно официально. Так можно обращаться к чьему-то дворецкому.

— Прости, что разбудил.

— Я не спала. — Во рту до сих пор странный привкус, опухшее послевкусие шелухи. Темнота по углам комнаты играла красками.

— Я решил, что лучше я приду… до рассвета. — Снова молчание. Наверное, он ждёт ответа, что она рада — но у нее нет сил вежливо лицемерить. — Твой отец поставил меня командовать штурмом моста в Осрунге.

Она не знала, что ответить. Поздравляю. Прошу, не надо! Будь осторожен. Не уходи! Останься. Прошу. Прошу.

— Ты будешь командовать на передовой? — Её голос был как лёд.

— Полагаю, что где-то рядом.

— Не позволяй себе геройствовать. — Как Хардрик, ринувшийся за дверь за помощью, которая так и не подоспела вовремя.

— Никаких геройств, обещаю. Это просто… правильный поступок.

— Он не поможет тебе преуспеть.

— Я иду туда не ради карьеры.

— Тогда зачем?

— Ведь кто-то же должен. — У них так мало схожего. Идеалист и прагматик. Зачем же она за него вышла? — Бринт выглядит… хорошо. С учётом обстоятельств. — Финри обнаружила, что надеется на то, что всё хорошо и у Элиз, и заставила себя прекратить. Напрасная трата надежды, а у неё её и так почти не осталось.

— Что чувствует мужчина, когда его жена в руках врага?

— Кромешное отчаянье. Надеюсь, с ним всё будет хорошо.

«Хорошо» звучало бестолковым, ходульным словом. В бестолковом, ходульном разговоре. Хэл казался незнакомцем. Он ничего по-настоящему не знал о том, кто она такая. Как вообще двоим узнать что-либо настоящее друг о друге? Каждый бредёт по жизни в одиночку и сражается сам за себя.

Он взял её за руку.

— Ты выглядишь…

Она не смогла вынести прикосновения его кожи к своей, резко одёрнув пальцы, словно от горячей печи.

— Иди. Тебе пора.

Его лицо содрогнулось от боли.

— Я люблю тебя.

Ведь это всего лишь слова. Их же так легко произнести. Но она не могла — не более, чем слетать на луну. Она отвернулась от него к стене, натянув одеяло на сжатые плечи. Услышала, как закрылась дверь.

Немногим, а может и изрядно, позже, она соскользнула с постели. Оделась. Плеснула воды на лицо. Спустила рукава на зазубренный порез вдоль руки, на покрытые корочкой ссадины на запястьях. Открыла дверь и вышла. Отец был в смежной комнате, разговаривал с офицером, которого вчера на её глазах придавило упавшим буфетом, под грохот посуды. Нет. Не с тем.

— Ты проснулась. — Отец улыбался, но была в нём и опаска, словно он ожидал, что она воспламенится, и приготовился подхватить ведро. Может быть, она и воспламенится. Она бы не удивилась. И, чего уж там, не слишком бы сожалела. — Как самочувствие?

— Ничего. — Руки сомкнулись на её горле, и она рвала их ногтями, в ушах отдавалось биение сердца. — Вчера я убила человека.

Он встал, положил руку ей на плечо.

— Может быть, ты так считаешь, но…

— Ну естественно, я так считаю. Я проткнула его кинжалом, который вытащила у офицера. Я всадила в него клинок. Прямо в лицо. Вот. Так что он за мной, согласен?

— Финри…

— Я схожу с ума? — Она рассмеялась, насколько глупо это прозвучало. — Дела могли пойти куда хуже. Я должна радоваться. Я ничего не могла сделать. А что мог сделать кто-нибудь другой? Что должна была делать я?

— После того, что ты пережила, лишь безумец чувствовал бы себя нормально. Попробуй вести себя так, будто… это просто ещё один день, такой же, как все остальные.

Она глубоко вдохнула.

— Конечно. — И ответила ему улыбкой, которая, она надеялась, изобразила скорее ободрение, нежели безумие. — Просто ещё день.

На столе стояла деревянная миска, а в ней — фрукты. Она взяла яблоко. Наполовину зелёное, наполовину цвета крови. Пока она в состоянии, ей надо есть. Поддерживать силы. В конце концов, это просто ещё один день.

Снаружи всё ещё темень. Охранники при факелах. Умолкли, расступаясь пред ней, разглядывая её и притворяясь, что не глядят. Ей хотелось изблевать на них всю свою желчь, но она лишь улыбнулась, как будто это был просто ещё один день, и они вовсе не выглядели точно также, как воины, которые отчаянно стремились удержать закрытыми ворота постоялого двора, осыпаемые ливнем щепок, когда дикари рубили створки.

Она сошла с тропы и двинулась поперёк склона, поплотнее закутавшись в плащ. Бичуемые ветром травы стелились во тьме. Заросли осоки оплетали башмаки. Лысый мужчина в развевающемся плаще стоял, осматривая затемнённую долину. Перед собой он держал сжатый кулак и беспрерывно обеспокоенно потирал большим пальцем об указательный. Другой человек услужливо держал чашку. Наверху, на восточным горизонтом, показывались первые тусклые пятна рассвета.