Герои - Джо Аберкромби

Чудесная приложила руку к груди.

— О, Вирран, ты так заебато глубок. Я бы часами сидела и разгадывала смысл каждого твоего слова.

— Вирран из Блая — вроде не особо глубокое имя, — ляпнул Ручей, и сразу же пожалел о сказанном, когда все повернулись к нему, особенно Вирран.

— Разве?

— Ну… ты же всё-таки из Блая. Или нет?

— Ни разу в жизни там не был.

— В смысле…

— Я честно не знаю, откуда оно взялось. Может быть Блай это единственное место наверху, про которое здесь, внизу, слышал народ. — Вирран пожал плечами. — Да какая разница. Ведь в самом по себе имени ничего нет. Дело в том, что за ним. Люди, когда слышат о Девяти Смертях, гадят в штаны не из-за его имени. Они гадят в штаны из-за человека, который за ним стоит.

— А Щелкунчик Вирран? — спросил Дрофд.

— Проще простого. Один старик под Устредом научил меня, как щёлкать в кулаке орешки. Всё что надо — взять…

Чудесная прыснула.

— Тебя прозвали Щелкунчиком не поэтому.

— А?

— Нет, — подтвердил Йон. — Не поэтому.

— Тебя прозвали Щелкунчик по той же причине, что и Щелкунчика Лейфа, — и Чудесная побарабанила пальцами по бритому виску. — Потому что всем известно, что у тебя треснула башка.

— Правда? — Вирран посуровел. — Ух, мне становится вовсе не лестно. Вот уёбища. В следующий раз, когда услышу — найду, чем ответить. Ты ж, зараза, совсем убила моё прозвище!

Чудесная развела руками.

— Дарю бесплатно.

— Утро доброе, народ. — Кёрнден Утроба неспешно подходил к костру, его щёки впали, а седые волосы трепыхались на ветру. Он выглядел усталым. Тёмные мешки под глазами, покрасневшие ноздри.

— Все на колени! — рявкнула Чудесная. — Пред вами правая рука Чёрного Доу!

Утроба подыгрывая, милостиво отмахнулся.

— Нет нужды падать ниц. — Позади него шёл кто-то ещё. Коль Трясучка, опознал Ручей с тошнотным передёргиванием желудка.

— Ты в норме, вождь? — спросил Дрофд, вытаскивая из кармана кусок мяса и протягивая его.

Утроба сморщился, сгибая колени, и присел на корточки у огня. Заткнул пальцем ноздрю и сморкнулся через другую, с долгим сипящим свистом, словно умирающая утка. Затем взял мясо и откусил.

— Как оказалось, состояние нормы меняется вместе с прожитыми зимами. По всем статьям последних дней я в норме. Двадцать лет назад я бы решил, что вот-вот сдохну.

— Мы же на поле битвы, не забыл? — Вирран весь в улыбке. — Великий Уравнитель со всеми нами в обнимку.

— Милое замечание, — сказал Утроба, шевеля плечами, словно из его шеи лезло что-то живое. — Дрофд.

— Айе, вождь?

— Если позже нагрянет Союз, а по ряду признаков я думаю, так и будет… может быть тебе стоит воздержаться от схватки.

— Воздержаться?

— Это будет битва до последнего. Знаю, у тебя есть кости, но у тебя нет экипировки. Топорик и лук? Союзные закованы в латы, у них добрые мечи и всё прочее… — Утроба покачал головой. — Я поставлю тебя где-нибудь сзади…

— Вождь, не надо, я хочу драться! — Дрофд искоса взглянул на Ручья, словно ища поддержки. Ручей был не в силах её оказать. Хотелось бы ему, чтобы его поставили сзади. — Я хочу завоевать себе имя. Дай мне шанс!

Утроба скривился.

— С именем или без, ты всё тот же человек. Не лучше. Может даже хуже.

— Айе, — оказывается, это произнёс Ручей.

— Легко говорить тем, у кого оно есть, — огрызнулся Дрофд, сердито уставившись в костёр.

— Раз хочется драться, позволь ему драться, — промолвила Чудесная.

Утроба поднял удивлённый взгляд. Словно осознав, что попал не совсем туда, куда думал. Затем он откинулся на локоть, вытянув сапог к огню.

— Ладно. Вроде бы теперь это твоя дюжина.

— Именно так, — сказала Чудесная, потеснив его сапог своим. — И все будут драться. — Йон хлопнул по плечу Дрофда, уже улыбающегося и сияющего от мыслей о грядущей славе.

Чудесная потянулась и щёлкнула ногтем по навершию Отца Мечей.

— Вдобавок, чтобы завоевать имя, не обязательно иметь великий меч. Ты своё зубами выгрыз, да, Утроба?

— Вырвал зубами чьи-то кишки, да? — спросил Дрофд.

— Не совсем. — На мгновение у Утробы затуманился взор, огонь костерка очертил морщины вокруг его глаз. — В первой битве, в которой я был, нам выпал настоящий красный день, и я оказался в самой середине. Тогда я того и жаждал. Хотел стать героем. Хотел имя. Потом мы все сели вокруг костра, и я ожидал чего-нибудь устрашающего. — Он посмотрел исподлобья. — Типа Красный Ручей. Затем, когда Тридуба начал выбирать имена, я заглотил здоровенный кусище мяса. Наверно, пьяный был. Загнал кость, глубоко. С минуту еле-еле мог вдохнуть, все колошматили меня по спине. Под конец один детина перевернул меня вверх ногами, и она вытряхнулась. Пару дней я почти не мог говорить. Вот Тридуба и прозвал меня Утробой, потому что кое-что засело в моём нутре.

— Шоглиг промолвила… — затянул Вирран, выгибая спину и глядя в небо. — Моё предназначение откроет… человек, подавившийся костью.

— Повезло мне, — буркнул Утроба и продолжил. — В общем, когда мне дали имя, я взбесился. Теперь же я понимаю, какое добро сделал мне Тридуба. Пытался по своему заставить меня держать планку.

— Похоже, у него получилось, — каркнул Трясучка. — Настоящий мужик, прямой, как стрела.

Скорри в последний раз провёл прямым, как стрела, клинком по бруску и взялся за следующий.

— Видел нашего новенького, Трясучка? — Показывая пальцем вбок. — Красный Ручей.

— Видел, — Трясучка присмотрелся к нему через костёр. — В Осрунге. Позавчера.

У Ручья возникло сумасшедшее чувство, что Трясучка видит его насквозь тем своим глазом и знает всё про его обман. Очень странно, почему же больше никто ничего не заметил — ведь это начертано у него на лице отчётливей свежей наколки. Спину обдало холодом, и он снова плотнее закутался в пропитанный запекшейся кровью плащ.

— Да, ну и денёк был вчера, — бормотнул он.

— И, видать, сегодня будет ещё. — Вирран встал во весь рост, поднимая высоко над головой Отца Мечей. — Если нам повезёт.

До сих пор вчера

Синяя кожа натянулась, когда под неё скользнула сталь, краска отшелушивалась, как потрескавшаяся на солнце земля, шевельнулись волоски на лице, на широких глазных белках проступили красные прожилки вен. Она стиснула зубы проталкивая, проталкивая, проталкивая кинжал всё глубже, цветные узоры озарили черноту сомкнутых век. Из головы никак не уходила проклятая музыка. Музыка, которую наигрывали скрипачи. Наигрывали до сих пор, всё быстрей и быстрей. Трубочка шелухи, которую ей дали, как и обещали, притупила боль, но насчёт сна её обманули. Она свернулась по другому, замоталась в одеяла. Как будто бы можно было перекатиться и оставить отданный смерти день на другой стороне кровати.