Том 2. Советская литература - Анатолий Луначарский

В 1908 году выходит первая высокозамечательная книга, подписанная уже псевдонимом Янка Купала, под названием «Жалейка».1

Ее чистый и богатый, истинно белорусский язык, ее глубоко бедняцко-крестьянское содержание в смысле настроения, образов, мыслей, ее простая, прозрачная и мелодическая напевность произвели огромное впечатление.

Книга отражала собою тот взлет к самосознанию и надежде, который соответствовал подъему 1905 года.

Купала определился как поэт глубоко крестьянский, но выражавший собою не его сытые, кулацкие, консервативные настроения, а как раз то море крестьянских слез, ту серую, приниженную деревню, которая особенно типична была для Белоруссии и которая легко пошла потом на призыв пролетариата. В одном из своих стихотворений Купала прямо говорит о том, что огонь зажегся в груди крестьянина под воздействием «незнакомца с мозолистыми руками».2 Он отмечает и некоторое недоверие крестьянской массы к этому «незнакомцу». Это было еще робкое начало того романа между пролетарием и беднотой, из которого родилась современная Советская Белоруссия.

Годы шли, все больше удалялся красный 1905 год, все сильнее давила на белорусскую землю ночь реакции. Стихотворения Купалы проникаются тоской, граничащей с пессимизмом. Таким плачем полон его сборник «Гусляр», его символическая поэма «Курган», в известной доле и глубоко значительный сборник «Шляхам жыцьця».3

В упомянутых книгах Купала вылился весь. И только после Октябрьской революции он издал еще небольшие сборники («Безназоунае»),4 в которых он выразил свою горячую и благодарную любовь к новой эпохе.

Купалу можно считать, таким образом, ярким выразителем беднейшей части крестьянства во всех ее переживаниях, кончая ее переходом на сторону революционного пролетариата.

Купала с гордостью называет себя мужиком. Он ненавидит панство:

Загляни в подземелье, пирующий князь,Под хоромами страшное дело;Там бряцанье цепей, братья втоптаны в грязь,Черви точат живое их тело.5

А сам крестьянин всегда и неизменно рисуется Купале как эксплуатируемый бедняк. Никакой узорности, иконности, никакого хлебного духа и избяного самодовольства, как то встречается у мнимокрестьянских поэтов в кулацкой их части, У Купалы вы не найдете. Превосходно выражена эта сторона купаловской поэзии в его стихотворении «Наука», которое мы приводим здесь в переводе Вс. Рождественского.

Знаем мы науку,Знаем много лет,Дарит его внукаПо наследству дед…Рано — на работу,Поздно — на покой,До седьмого потуБиться день-деньской.Быть с достатком в ссоре,С счастьем — не в ладу,Сеять зерна — горе,Жниво жать — беду.Обивать порогиСытых богачей,Падать низко в ногиЗлых, пустых людей.Бесприютным в полеПризраком бродить,И по чьей-то волеСебе петлю вить.Верить поневолеВсей неправде той,Что плетут нам в школеЛетом и зимой.Быть в родимой хатеВечно чужаком,Вымещать на братеГоре кулаком.Коль беда случится,Подружить с корчмой,В горький час сроднитьсяС крепкою тюрьмой.С божьего веленьяРано умиратьИ за все мученьяВ пекле муки ждать…Всю эту наукуМного-много летПо наследству внукуЗавещает дед.6

Белорусское крестьянство угнеталось не только как крестьянство, но именно как крестьянство белорусское. Белорусский народ не признавался за отдельную нацию. Белорусский язык считался просто «мужицким говором», и ставились всяческие препятствия для того, чтобы на нем не развернулась самостоятельная культура.

Национальный язык — великое дело, и недаром чуткий гений Ленина, полностью выражавший дух пролетариата, с такой горячей определенностью установил непререкаемые права каждого человека на его родной язык.7

Трудно найти лучшее, более прочувствованное и более торжественное подтверждение силе любви угнетавшегося народа к своей родной речи, чем в стихотворении Купалы, посвященном белорусскому языку:

…Вырвут веру в счастье, вырвут все надежды,Но того не вырвут, что нам мать певала,Как бессонной ночью колыбель качала.Ой, не взять у сердца молодого слова,Не запрятать песни в тесные оковы —Пусть берут младенца с материнской груди,Пусть отца от сына отрывают люди.Ты сроднилось с нами, слово речи милой,Словно ива с корнем, словно с солнцем нивы,Делишь с нами счастье, делишь с нами горе,Словно мать родная, с ласкою во взоре.Мы и сами даже никогда не знали,Как тебя мы в сердце крепко сохраняли.8

Историческое прошлое белорусского народа не блещет красками и славой. Но оно дорого Купале и за проблески счастья и самостоятельности и за свою многострадальность. В будущем, предвидя расцвет сил своего народа, он претендует только на равноправие его с другими. Ни малейшей тени империализма, ни малейшего отзвука господского национализма, жадного национализма мещанства вы в любви Купалы к своей родине не отыщете.

Главное для его народа, по его мысли, это, конечно, будущее. И это будущее пришло. Теперь оно уже настоящее. И громким голосом назвало человека, который предсказывал и призывал его, своим народным поэтом.

Поэзия Купалы очень сильно распространена на его родине. Многие его песни поются в народе, и с ними вместе распространяется в крестьянских массах и энтузиазм Купалы по отношению к возрожденной родине. Вот один из его гимнов, в котором целиком отражается его нынешняя революционная радость.

Эй, орлята! Шире крылья!Взвейтесь выше в буйстве яромНад почившим сном могильным,Над сонливостью над старой.В красных молниях громовыхС гулким гомоном громовВы векам скажите новымСвой приказ из новых слов.Вам серпы и косы в рукиИ мечи из синей стали.Ведь для вас седые вьюгиВ черном прошлом бушевали.Час пробил — кому-то назло —На широкую дорогуПерейти с тропинки грязнойБелорусскому народу.В новом дивном хороводеВ расцветающей свободе,Без оков, на вольной волеВыступает наша доля.9

Стихотворениям Янки Купалы нетрудно перешагнуть границу Белоруссии. Прежде всего, конечно, на запад, в польскую Белоруссию, где они особенно нужны. Но также и в Украину, РСФСР. Сделать это легко потому, что форма Янки Купалы очень родственна формам поэзии русской и украинской.

Кажется, уже непосредственно после издания «Жалейки» такой мастер русского стиха, как Брюсов, дал высокий отзыв о белорусском поэте.10 Тогда же Горький писал в одном из своих писем, теперь опубликованных (к Коцюбинскому),11 что его «взволновала» одна вещь Купалы, и он тут же перевел эту вещь. Ею мы и закончим характеристику поэта-юбиляра, окруженного в этот день любовью своего народа, к которому мы присоединяемся в горячем чествовании литературного и общественного служения поэта.

А кто там идет по болотам и лесамОгромной такою толпой?— Белорусы.А что они несут на худых плечах,Что подняли они на худых руках?— Свою кривду.А куда они несут эту кривду всю,А кому они несут напоказ свою?— На свет божий.А кто же это их — не один миллион —Кривду несть научил, разбудил их сон?— Нужда, горе.А чего ж теперь захотелось им,Угнетенным века, им, слепым и глухим?— Людьми зваться.12

Госиздатом в нынешнем году издан сборник стихов Купалы с его портретом, вступительной статьей Л. Клейнборта.13

«Толстяки» и «чудаки». По поводу пьесы Олеши в МХТ*

Присутствуя при новом спектакле Художественного театра1, постепенно отмечаешь одно удивительное противоречие спектакля. Название его — «Три толстяка». Эти толстяки — грузные, неповоротливые, отвратительные — заполняют много места на сцене. Декоративное оформление загружено всякого рода трюками, и словно нарочно — все эти полуигрушечные и вместе с тем кажущиеся массивными конструкции имеют какой-то одутловатый, увесистый вид. Пожалуй, можно сказать, что даже сама пьеса немножко длинна, немножко «бароккальна» количеством всяких выдвигаемых положений. Я не удивляюсь, что некоторые знатоки театра говорят о спектакле как о тяжеловесном. Между тем на меня и на очень многих других, видавших эту пьесу, она произвела впечатление законченной грации.