Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Точно весенний дождь прошёл. Кровь омыла всё. И ещё чище было голубое небо. Ещё радостней горело солнце. Поля блестели как изумруд. И белые цветы светились, как драгоценные камни. И люди по-прежнему шли, взявшись за руки. И ещё большим восторгом сияли их лица…
И Чорт задумался: «Новое что-то… Д-да… Надо сообразить… дело выходит интересно…»
И Старый Чорт почувствовал, как бывало в молодости, что его охватывает вдохновение…
«Надо сообразить… Надо сообразить…»
* * *
Долго стоял Чорт в глубокой задумчивости. Не двигался. Только глаза его разгорались и высоко поднималась мохнатая грудь.
И вот встряхнул головой. Помолодел. Преобразился. И, как будто желая проверить своё решение, нагнулся к самому лицу молодого человека. Спина согнулась горбом. Худые старческие плечи поднялись. Шея напряжённо вытянулась. Острые глаза так и впились в худое, измученное лицо. «Так, так… Конечно, так…» – точно уверяя самого себя, говорил Чорт, и от радостного волнения у него даже дрожали ноги.
И махнул Чорт рукой, и разом исчезли стены каморки. И молодой человек услыхал страшные крики.
Люди, только что ворвавшиеся в его комнату, били на площади связанных людей.
Кожа на спине, на груди, на ногах вздулась багровыми буграми, из рассечённых ран падала на землю тёмная кровь, связанные руки и ноги судорожно напрягались. Безобразный, хриплый вой стоял над площадью. В нём нельзя было узнать человеческий голос. Это уже были какие-то глухие, конечные звуки:
– Ууу!.. Ууу!..
– Ууу!.. ууу!..
Молодой человек лежал не двигаясь. Только на лбу его надулись жилы. И грудь сжимала судорога.
И вдруг заметался он на своей постели и закричал:
– Оставьте! Оставьте! Оставьте!..
Но между ним и площадью точно каменная стена стояла, и голос его не доходил до площади.
И он продолжал биться на постели и кричал как безумный:
– Не мучайте их!.. Не смейте!.. Оставьте!..
Но люди на площади хохотали над связанными и спрашивали их:
– Убежать не хотите ли? А?..
И топтали ногами связанных и смешивали кровь с грязью…
И по-прежнему глухой, нечеловеческий стон стоял над площадью:
– Ууу!.. Ууу!..
Молодой человек приподнялся на постели и, задыхаясь, стал разрывать свою грудь руками. Как исступлённый кричал он:
– Не могу я!.. Перестаньте!.. Возьмите меня!.. Не могу!..
Он искал кругом, чем бы можно было убить себя. Судорожно хватался за что ни попало. На столе лежал тупой обломок ножа, и он взял его и крепко стиснул в руке…
* * *
И исчезла площадь…
В маленькой, сырой каморке тихо лежал молодой человек с перерезанным горлом…
Чорт отворил дверь и медленно поднялся по узкой, тёмной лестнице. Он вышел на улицу, прошёл заставу и повернул на шоссе.
Чорт знал, что, по закону, душа самоубийцы идёт в ад, и мог праздновать полную победу.
Но почему-то не испытывал он никакой радости. Даже сам удивлялся: «Должно быть, стар стал – не иначе… Стар!.. Ну а посмотрел бы я, как с таким праведником справились бы нынешние молодые!.. Они бы до смерти его заколотили, а он бы только радовался. И прямо в рай… Тут жалостью надо взять… Жалостью до окончания довести…»
И чувство, похожее на радостное торжество, шевельнулось в его старой груди. Но сейчас же опять стало тоскливо… «Устал, должно быть… Отдохнуть надо».
По правую сторону шоссе начинался сосновый лес. Старый Чорт свернул с дороги и пошёл по лесу. Он выбрал себе местечко поудобнее на низком молодом ельнике, под старой, дуплистой сосной. Снег хлопьями навис на густой пихте, и морозные иглы блестели на тёмном стволе.
Чорт сел и задремал…
* * *
– Эй, эй, дедушка! – кричали со всех сторон.
Мелкие бесенята тормошили Старого Чорта:
– Проснись! слышь, что ли!.. В ад зовут… Приказ от Дьявола… Проснись же, ну!..
Насилу растолкали.
– Что? В ад?.. – бормотал спросонья Чорт.
– Да, да! – торопили его. – Идём. Дорогой всё расскажем.
И они быстро пошли из леса. Старый Чорт еле поспевал за ними своими тяжёлыми, костистыми ногами.
Дорогой мелкие бесы рассказали, что Дьявол страшно разгневан. Что, будто бы, Старый Чорт сегодня ночью сделал одну душу святой…
Чорт остановился поражённый:
– Святой?! Самоубийца!..
– Да, да, – тараторили бесенята. – Какой-то новый циркуляр… Вообще, подробностей мы не знаем… Только что, весь ад в тревоге… Новый святой…
– Самоубийца – святой!.. – бормотал Чорт. – Ну, это мы ещё посмотрим… Новшества пошли всё… Д-да!..
И снова опустил он свою усталую спину и шёл, едва волоча старые ноги по морозному, скрипучему снегу…
А на небе звёзды становились бледнее. Рождественская ночь шла к концу.
Из дневника «Странного человека»
Отрывок
Я не ел три дня. Я страшно голоден.
Но, милостивые государи, я горд. Да-с, горд! И никогда не пойду просить куска хлеба. Вы, может быть, думаете, что это простой самообман? Что мне всё равно никто не даст хлеба? И я себя утешаю, что, мол, сам не хочу, из гордости не хочу, а если бы захотел этого, сейчас и преподнесли бы мне три блюда, а на самом деле, хоть бы и попросил, всё равно никто ничего не даст.
Думайте что угодно. Простите за откровенность: мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я-то сам великолепно знаю, что я горд, – и оставим это!..
Но штука вся в том, что сегодня в двенадцать часов загудят колокола и запоют «Христос воскрес». В церквах будет много куличей и пасок и крашеных яиц. Очень красиво, когда всё это уставят на деревянных подставках и зажгут свечи. В детстве я так любил смотреть на освящение пасхи! Больше всего любил… даже больше пения «Христос воскрес»… Пахнет ладаном, пихтой и свежим сдобным хлебом… Колокола поют… Весенний воздух в раскрытые двери врывается, как белая птица на призрачных крыльях…
Чушь всё это, милостивые государи! и не об этом я совсем хочу сказать: люди после заутрени, то есть порядочные люди, разумеется, разговляться пойдут. А мне жрать нечего! Понимаете ли вы, что это значит?.. Нечего, нечего, нечего!.. Экое проклятое слово!.. Ну пусть бы ветчины не было… Конечно, какая Пасха без окорока? Когда я был маленький, у нас всегда окорок обкладывали зеленью и цветной бумагой… Так вот-с… Я понимаю, что окорока нет… Это роскошь. Как хотите, но это роскошь… Ну, пусть и пасхи нет… Ведь это хлопотливое кушанье… И форму надо, и погреб… Хотя я страшно люблю пасху, особенно шоколадную, с цукатами… Я согласен: всё это роскошь. Не всем же есть пасху с цукатами.
