Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, я не ставлю целью прочитать сразу всё. Моему любопытству хватает первой страницы. Я тщательно переписываю латиницей всю эту греческую белиберду — на это уходит минут пятнадцать, и вот я сижу, довольно созерцая результат.
Ну да, чем только не займёшься от скуки.
— Ну что, дорогая, вызовем рогатого? — торжественно вопрошаю себя я и так же торжественно отвечаю:
— Немедленно!
Подумав, я вычерчиваю на чистом листе бумаги подобие пентаграммы — так, для атмосферы — становлюсь в позу Страшного Чёрного Мага, растопырив, то есть, пальцы на одной руке, и мрачно, зловеще принимаюсь читать:
— Мэ Ко Нэс Ро Ма Джа Нэ На Сар…
Не может быть.
Не может быть.
Не может быть!
Я застываю соляным столбом, поражённая своим открытием.
Не может же быть так просто, да? Ведь не может?
Но, чёрт спляши на моей могиле, мне известен этот шифр с детства. Более того, он известен миллионам так шести граждан Венской Империи.
Я пробегаю глазами «заклятье», мысленно расставляя пробелы и знаки препинания. Да, некоторые слова непонятны, а некоторые угадываются при усилии и размышлении, но рукопись — крест могу целовать — написана на цыганском языке.
«Я, тот, кто среди цыган известен как Минайка Обманщик, а в Турции прославлен под именем Лунный Свет Удачи, великий колдун и гроза колдунов, тайный советник вельмож и купцов, ставлю эти письмена, потому как чувствую, как смерть встала за моим плечом и трясёт бородой от затаённого смеха…
…Как великий Бог того захотел, я увидел этот свет в семье кузнеца по имени Митко-Эмир, сына Чёрного Нички, сына Чёрного Джоро, из рода цыгана по имени Рув, и жены Митко-Эмира, Ганиты. Маленьким мальчиком я был так разумен, как будто родился во дворце султана, и сам выучился понимать письмена мусульманские и христианские. Я также помогал своему отцу в кузнице и получил ремесло кузнеца. С годами я умножал свои знания как только мог…
…Когда моя жена умерла с моим ребёнком в животе, горе моё было так огромно, что я не мог больше видеть стен родительского дома и лиц родных. Я уехал в Измир. Как великий Бог того захотел, очень быстро я стал сильным колдуном, моя сила превосходила и превосходит ныне всех еврейских, греческих и армянских колдунов, а турецких никогда не существовало, поскольку турки глупы и слепы, что я видел в течение всей своей жизни. Помогая вельможам и купцам в делах, требующих большой удачи и большой тайны, я сумел разбогатеть. От скуки я стал путешествовать по христианским землям турецкого султана, и узнал с большим изумлением, что есть ещё волшебство и сила, неподвластные мне. Эту силу забирали себе священники нечестивых божков, чья жизнь — тайна и для мусульман и для христиан, поскольку и те, и другие непременно уничтожили бы и божков, и их священников. Я стал изучать это новое волшебство…
…Что же я увидел под конец своей жизни? Не было ни одного нечестивого божества, которое могло бы жить без вещи, которой поклонялись. Одни из божков живут в статуях из дерева или камней, другие — в деревьях и камнях, созданных природой. Тогда я понял, что они созданы людьми и смертны, как люди, хотя срок их долог. Я пожелал создать своего божка, поскольку мне было интересно это. Я не знал точного способа, и я искал во тьме и ощупью, используя равно свои познания и догадки. Четыре года я делал попытку за попыткой, и сделал божка. Я хотел, чтобы моё божество, мой тайный демон был похож на страшную Лилит, но я не хотел, чтобы она была так уж страшна. Я назвал дитя своего колдовства Айнур, что значит Лунный Свет, и поместил её в ожерелье из маленьких лунных дисков. Я сам выковал их из серебра и соединил в украшение для женской шейки. Вещь не может иметь разума, а божеству такой разум нужен, чтобы внимать просьбам и дарить волшебные силы. Поэтому в вещь силы, как я обнаружил, надо поселить дух человека. Я нашёл рабыню, северную красавицу с голубыми глазами, умирающую от болезни, которую цыгане называют «суховей», и выкупил её очень дёшево. Особенность болезни «суховей» в том, что от неё из больного с кашлем выходит его кровь. Эту кровь я собирал и смазывал ею моё ожерелье, и всё время, что рабыня умирала, рассказывал ей о том, какова будет её новая жизнь и чего я жду от неё, и читал заклинания над ожерельем. Рабыня слушала меня, хоть и никогда не отвечала. Наконец, я увидел, что она умирает и дух её готов отлететь. Тогда я поднёс к её губам ожерелье — новое вместилище её разума — и поймал им её последний вздох. Я стал первым, кто изготовил божество, живущее в маленьком предмете, в предмете, который священнице — а я решил, что то должна быть женщина — надлежит всегда носить на себе, чтобы иметь возможность ходить туда, куда ей заблагорассудится, в то время как священники рукодельных божков не могут отъезжать от них далеко, и сила их и жизни слабеют вдали от предметов силы. Увы, я не нашёл ещё способа пробудить мою голубоглазую Айнур и не могу ещё знать, какими силами она способна оделить верных ей; ведь во многом я действовал наугад, и волшебство это было мной изучено и охвачено отнюдь не во всей величине. Но я знаю точно, что, как и всем рукотворным божкам, ей понадобятся не меньше, чем два священника, один живой, а другая мёртвая, или наоборот, и что её разбудит цыганский танец. Я так решил, потому что хочу, чтобы эта сила служила цыганам, моим людям, которых все всегда полагают за маленьких и бессильных. Пусть моя Айнур помогает им, и потому, остерегаясь, чтобы каждый не сумел изготовлять божков, я оставлю верный секрет новой тайной силы цыган при себе и унесу его в могилу, и поможет мне в этом великий Бог, сделавший так, чтобы все другие люди утратили это знание. Ты же, цыган, сумевший понять мои письмена, а я верю, что ты придёшь, ищи, найди и покори мою Айнур.