Собрание сочинений в 6 томах. Том 5 - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Интересно, что покажет вскрытие, доктор Персивал.
— Думается, я могу заранее вам это сказать: печень у него почти совсем разрушена.
— Разрушена?
— Конечно, выпивкой, полковник. А чем же еще? Разве вы не слышали, Кэсл, я ведь об этом уже говорил!
Кэсл оставил их вести эту подспудную дуэль. Пора было в последний раз взглянуть на Дэвиса, прежде чем им займется патологоанатом. Кэсл порадовался, что лицо Дэвиса было спокойно — значит, он не страдал. Кэсл застегнул пижаму на впалой груди. На куртке не хватало пуговицы. В обязанности уборщицы не входило пришивать их. Телефон у кровати тихонько звякнул, но за этим ничего не последовало. Возможно, где-то далеко на линии отключили микрофон и записывающее устройство. Наблюдение за Дэвисом снято. Он от этого избавился.
Глава VIII
1
Кэсл засел за свое последнее, как он решил, донесение. Со смертью Дэвиса информация из Африканского сектора должна прекратиться. Если утечка будет продолжаться, станет ясно, кто тут работает; если же она прекратится, вину, несомненно, взвалят на покойника. Дэвис уже не пострадает: его личное дело будет закрыто и отослано в некий центральный архив, где никому и в голову не придет его изучать. А что, если в нем можно обнаружить предательство? Подобно тайне кабинета министров, досье будет держаться в секрете тридцать лет. Как ни печально, а смерть Дэвиса поистине ниспослана Кэслу Провидением.
Он слышал, как Сара читает перед сном Сэму. Обычно мальчик ложился на полчаса раньше, но сегодня к нему надо было проявить побольше тепла, так как первая неделя в школе прошла для него не очень счастливо.
До чего же это долго и медленно — зашифровывать донесение по книге. Теперь Кэсл уже никогда не доберется до конца «Войны и мира». Завтра безопасности ради он сожжет свой экземпляр на костре из осенних листьев, не дожидаясь прибытия Троллопа. Кэсл чувствовал облегчение и одновременно сожаление — облегчение оттого, что он в меру своих сил отплатил благодарностью Карсону, и сожаление, что он не сможет закрыть досье по операции «Дядюшка Римус» и завершить свою месть Корнелиусу Мюллеру.
Покончив с донесением, он спустился вниз и стал ждать Сару. Завтра воскресенье. Донесение надо будет положить в тайник — в третий тайник, которым он никогда уже больше не воспользуется: он дал знать об этом по телефону-автомату с Пикадилли-сёркус, прежде чем сесть в поезд на вокзале Юстон. Такой способ связи крайне затягивал передачу его последнего сообщения, но более быстрый и более опасный путь был оставлен Кэслом на крайний случай. Он налил себе тройную порцию «Джи-энд-Би», и доносившееся сверху бормотанье на какое-то время окружило его атмосферой мира и покоя. Наверху тихо закрылась дверь, послышались шаги по коридору, заскрипели ступеньки — как всегда, когда по ним спускались, — и Кэсл подумал, какой унылой и домашней, даже несказанно монотонной показалась бы многим такая жизнь. Для него же она была олицетворением безопасности, которой он ежечасно боялся лишиться. Он в точности знал, чтó скажет Сара, войдя в гостиную, и знал, что он ей ответит. Их близость была ему защитой от темной Кингс-роуд и освещенного фонарем полицейского участка на углу. Он всегда представлял себе, как — когда пробьет его час — к нему войдет полицейский в форме, которого он, по всей вероятности, будет знать в лицо, и с ним — человек из спецслужбы.
— Ты уже выпил виски?
— Тебе тоже налить?
— Немножко, милый.
— Сэм в порядке?
— Я и одеяло не успела ему подоткнуть, как он уже спал.
Совсем как в хорошо напечатанной телеграмме, здесь не было ни одного слова с искаженным смыслом.
Кэсл протянул Саре стакан — до этой минуты у него не было возможности поговорить с нею о том, что случилось.
— Как прошла свадьба, милый?
— Ужасно. Мне было так жаль беднягу Дэйнтри.
— Почему беднягу?
— Он потерял дочь, и я сомневаюсь, есть ли у него друзья.
— В вашей конторе, похоже, столько одиноких людей.
— Да. Все, кто не заводит себе пару для компании. Выпей, Сара.
— Что за спешка?
— Я хочу налить нам обоим еще.
— Почему?
— У меня скверные новости, Сара. Я не мог рассказать тебе при Сэме. Насчет Дэвиса. Дэвис умер.
— Умер? Дэвис?
— Да.
— Каким образом?
— Доктор Персивал говорит — это печень.
— Но с печенью ведь так не бывает — чтобы сегодня человек жив, а завтра уже нет.
— Так говорит доктор Персивал.
— А ты ему не веришь?
— Нет. Не совсем. Мне кажется, Дэйнтри тоже ему не верит.
Она налила себе на два пальца виски — он никогда еще не видел, чтобы она столько пила.
— Бедный, бедный Дэвис.
— Дэйнтри хочет, чтобы вскрытие произвели люди, не связанные с нашей службой. Персивал тут же согласился. Он, видимо, абсолютно уверен, что его диагноз подтвердится.
— Если он так уверен, значит, диагноз правильный?
— Не знаю. Право, не знаю. В нашей Фирме всякое ведь могут устроить. Наверное, даже вскрытие такое, как надо.
— Что же мы скажем Сэму?
— Правду. Не к чему скрывать смерть от ребенка. Люди ведь все время умирают.
— Но он так любил Дэвиса. Милый, разреши мне ничего не говорить ему неделю-другую. Пока он не освоится в школе.
— Тебе лучше знать.
— Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты смог порвать с этими людьми.
— Я и порву — через два-три года.
— Я хочу сказать — сейчас. Сию минуту. Разбудим Сэма и улетим за границу. На первом же самолете, куда угодно.
— Подожди, пока я получу пенсию.
— Я могла бы работать, Морис. Мы могли бы поехать во Францию. Нам было бы легче там жить. Они там больше привыкли к людям моего цвета кожи.
— Это невозможно, Сара. Пока еще нет.
— Почему? Приведи мне хоть одну основательную причину…
Он постарался произнести как можно более небрежно:
— Ну, видишь ли, надо ведь заблаговременно подать уведомление об отставке.
— А они берут на себя труд заранее уведомлять?
Его испугало то, как мгновенно она все поняла, а она сказала:
— Дэвиса уведомили заранее?
Он сказал:
— Но если у него была больная печенка…
— Ты же этому не веришь, верно? Не забудь: я же работала в свое время на тебя — на них. Я была твоим агентом. Не думай, что я не заметила, в какой ты был тревоге весь последний месяц: тебя встревожило даже то, что кто-то приходил проверять
