Русская весна - Норман Спинрад

– Маленький металлический осколок проник в кору головного мозга, но мы сумели его быстро удалить и локализовать поврежденный участок. Однако травма серьезна, и грозит потеря функций…

Они подошли к лифту, створки раздвинулись, доктор Кордрей пригласила их в кабину и нажала кнопку третьего этажа.

– В своем кабинете я объясню вам подробнее…

– Я хочу его видеть, – сказала Соня. – Немедленно.

Врач посмотрела на Вельникова и покачала головой.

– Это мой муж, – вспылила Соня, – и спрашивать надо у меня!

– Хорошо, мадам Рид, если вы настаиваете, – без раздражения сказала Элен Кордрей и нажала кнопку пятого этажа.

Они быстрым шагом прошли по зеленому коридору, пахнущему дезинфекцией и синтетической сиренью, миновали несколько широких застекленных дверей, через которые Соня видела больных – они лежали под капельницами, от них тянулись провода к приборам, компьютерам и прочим спасающим жизнь устройствам.

– Ваш муж находится в стерильной камере, внутрь заходить нельзя, – пояснила доктор Кордрей, когда они остановились у одной из дверей.

– Ужасно! – прошептала Соня, взглянув сквозь стекло. Комната была заставлена множеством аппаратов. В изножье кровати сидела медсестра; она следила за экранами мониторов. Джерри лежал на постели с забинтованной головой. Обе его руки были под капельницами, к бинтам на темени тянулась трубка, к затылку – кабели от большого компьютера. Вся грудь была обклеена электродами, от которых к громоздким устройствам бежали провода. Прозрачная кислородная маска прикрывала рот и нос.

– Участки мозга, отвечающие за дыхание и сокращения сердца, разрушены, – тихо сказала врач. – Компьютеры воспроизводят утраченные функции. Центры высшей нервной деятельности не повреждены, и мы смеем надеяться, что моторика, экскреторные и сексуальные функции не пострадали. Если не случится непредвиденного, он должен полностью поправиться.

– Полностью? – переспросила Соня недоверчиво.

– То, что потеряно, потеряно безвозвратно. Его легкие и сердце нуждаются в помощи компьютера.

– И в таком состоянии он проведет остаток жизни? – Соня плакала. – Это вы называете полным выздоровлением!

– Госпожа Рид, это временно, пожалуйста, возьмите себя в руки, рядом другие больные…

– Оборудование уже отправлено из Звездного городка, – сказал Вельников. – Причем более совершенное, чем это.

– Из Звездного?.. – пробормотала Соня.

– Вы сами захотели это увидеть, – сказала успокоительно доктор Кордрей. – Уверяю вас, положение не столь безнадежно, как может показаться. Прошу в мой кабинет, побеседуем спокойно.

Соня позволила увести себя к лифту. Они прошли в небольшой кабинет на третьем этаже и сели на твердые металлические стулья.

– Русские везут новое оборудование, – начала доктор Кордрей.

– Это экспериментальные аппараты для длительных космических путешествий, – подхватил Вельников. – Суть идеи в том, чтобы замедлить дыхание и сердечный ритм, привести человека в состояние анабиоза, наподобие зимней спячки животных. Программу переделают для поддержания нормальных функций….

– С вашего позволения, мы вживим в мозг вашего мужа постоянные электроды и зашьем надрезы. Советский аппарат не требует прямого контакта с электродами, он посылает электромагнитные импульсы через кожу. Это исключает опасность инфекции.

– И поскольку предназначался для космонавтов, он очень компактен и может работать на батарейках, двенадцать вольт.

– Ваш муж сохранит неплохую подвижность.

– Подвижность? – повторила Соня, тупо глядя куда-то между доктором и Вельниковым. – Компактный аппарат?

– Всего одиннадцать килограммов вместе с батареей, – уточнил Вельников. – Размером с переносной телевизор, для удобства можно поставить на тележку. Если сделать длинный соединительный кабель, Джерри сможет передвигаться по квартире, не возя за собой установку.

– Чудовищно, – сказала Соня. – А нет иного выхода? Нельзя пересадить часть мозга?

Доктор Кордрей покачала головой.

– Американцы пытаются сделать что-то в этом роде, – сказала она, – но им понадобится не меньше пяти лет, а за это время…

Вельников прожег ее взглядом, но было уже поздно.

– Что – за это время? – вскинулась Соня.

Элен Кордрей отвела взгляд.

– Говорите! – настаивала Соня. – Я имею право знать!

– К несчастью, советская установка управляет мозгом не совсем точно. Затем будут нарушения обменных процессов, а медикаментами их можно регулировать лишь отчасти. Неизбежны повреждения сосудов и микроинсульты, возможен паралич, вялотекущая эмфизема…

– Вот оно что… – прошептала Соня. – Как долго?..

– Два, возможно, три года. Будем надеяться, что за это время медицина…

– Два-три года… два-три года медленного мучительного угасания…

– Как ни прискорбно, госпожа Рид, это единственное, что можно предложить. Год назад ничего подобного не было.

Она вынула из стола какие-то бланки и передала их Соне вместе с ручкой.

– Что это?

– Разрешение. То, что мы намерены предпринять, квалифицируется как чрезвычайные усилия по поддержанию жизни. Чтобы вживить электроды, нам нужно разрешение ближайшего родственника. А кроме того, нужно разрешение искусственно поддерживать жизнь пациента более девяноста шести часов.

– Значит, если я откажусь поставить подпись, вы отключите ток и дадите ему умереть?

– Это закон. Вы его жена, то есть ближайшая родственница.

– Бывшая жена…

– Вот как… – Доктор Кордрей покосилась на Вельникова и нахмурилась. – Двусмысленное положение… Кто еще может подписать бумаги без промедления? Сын, дочь?

– Сын в Америке. Дочь работает пилотом Аэрофлота, и я понятия не имею, в какой части света она сейчас.

Элен Кордрей пожала плечами.

– Это создаст трудности с оформлением, – произнесла она задумчиво, постукивая пальцем по столу. Потом выпрямилась и сказала отчаянно: – А, пропади оно пропадом! Ставьте свою подпись, там разберемся. Не могу позволить человеку умереть из-за пустой формальности.

– Да, но захочу ли я подписать… – пробормотала Соня.

– Госпожа Рид, иного выхода нет.

– Есть, доктор…

– Вы хотите сказать…

Да, именно это Соня хотела сказать. Никогда уже Джери не взлетит в космос. Он и работать-то вряд ли сможет. Недолгий остаток жизни он будет привязан к одиннадцатикилограммовой машине. Он будет медленно умирать, а не жить, и некому будет о нем позаботиться. Не милосердней ли не дать ему проснуться?