Приручить Сатану - Софья Бекас

свой покой в счастье пассии с другим. Но кем из этих портретов, нарисованных даже не им самим, он был на самом деле? Он мог быть кем угодно, но выбрать для себя наиболее понравившиеся черты характера он не был способен, ведь для того, чтобы сделать выбор, нужно иметь хотя бы какие-то предпочтения, сформированные на протяжении жизни, а их у него не было.

Амнезис снова закрыл глаза, и перед ними в который раз всплыл чей-то таинственный образ. Этот образ был очень неясный и расплывчатый, такой далёкий, что трудно было сказать, кому он принадлежал, однако Амнезис берёг этот полупрозрачный, выцветший туман как зеницу ока, потому что это было то немногое, что осталось у него от прошлого. Кем был этот ангел? Он не знал. Вот и сейчас, глубоко погрузившись в себя, Амнезис видел перед собой размытый силуэт девушки, протягивающей к нему руки. «Проснись… Проснись!.. — всегда звала его эта девушка, но каждый раз губы Амнезиса будто немели, и он не мог сказать ни слова. — Вспомни меня… Пожалуйста…»

— Энни! — услышал он будто со стороны собственный голос. Амнезис вздрогнул и проснулся. Он сидел всё в том же кресле в гостиной; рядом никого не было. Амнезис нашёл глазами своё отражение в зеркале и пробежался взглядом по внешнему виду: нижняя челюсть и ослабевшие руки мелко дрожали, волосы слегка примялись, а глаза опять начали слезиться, хотя он не плакал. Амнезис поправил волосы и отвёл взгляд от зеркала. Ему было плохо. Сердце билось как-то странно, вроде и не быстро, но очень сильно и слишком ровно, каждый раз больно ударяясь изнутри о грудную клетку и будто оставляя на ней синяк; дыхание прерывалось, и, как бы он ни старался вдохнуть полной грудью, у него выходил лишь слабый полувздох, словно кто-то держал его за горло. Амнезису нельзя было волноваться, но он делал это с незавидной частотой.

— Мужчина… Мужчина! — окликнул его чей-то бас. Амнезис привстал, оглянулся по сторонам, но никого не увидел. — Можно Вас попросить почесать меня за ухом? Не могу дотянуться.

— Нашё-ё-ёл кого проси-и-ить, — проблеял в ответ чей-то голос потоньше. — Не видишь? Сумасше-е-едший.

— Правду говорите, — прошептал Амнезис, оттягивая вниз ворот больничной пижамы. — Сумасшедший. Как есть сумасшедший.

— Ну-ну, не будьте так критичны к себе. Уж не безумнее нас, — всё так же добродушно продолжал чей-то бас откуда-то сверху. Амнезис поднял глаза и увидел прямо над собой два чучела.

— Говори за себя, — обиженно тряхнул длинной бородой чёрный, как смоль, козёл с жёлтыми глазами. — Я, между прочим, норма-а-альнее всех вас вместе взя-я-ятых буду.

— Я же вроде проснулся… — сказал вслух Амнезис, разворачивая кресло к стене. Теперь он ясно видел говорящих, а если быть точным, головы чёрного козла и большого серого волка с голубоватым отливом. — Или я всё ещё сплю?

— Конечно, спите, — ответил ему волк и широко зевнул, показывая кроваво-красную пасть с белоснежными клыками. — Мы только во сне и появляемся.

— Ну, на этот счёт я бы поспо-о-орил, — подал голос козёл, пытаясь достать мордочкой собственную шею. — Всё-таки мы не плод чьего-то воображе-е-ения.

— Ты всегда с кем-то споришь, особенно со мной.

— А тебе лишь бы мне возразить.

— А что прикажешь делать? — щёлкнул зубами волк, попытавшись дотянуться до козла, но не достал. — На виолончели играть?

— Да хоть бы и на виолончели, — ответил ему козёл, убирая подальше от волка свою длинную бороду. — Я вот, например, умею играть на бая-я-яне.

— Зачем тебе баян? — нахмурился волк, снова широко зевая.

— Чтоб ты спросил, — буркнул козёл и обиженно отвернулся от него. Амнезис уже смирился с тем, что продолжает спать, и теперь с интересом слушал разговор двух чучел.

— Ну-ну, не дуйся, — добродушно протянул волк, потряхивая ухом. — Почему ты такой обидчивый?

— Потому что кто-то, ка-а-ажется, постоянно и с большим пристра-а-астием добивается того, чтобы я оби-и-иделся.

— Неправда.

— Правда.

— Нет.

— Да.

— Как докажешь?

— Очень просто. Мужчина! — обратился козёл к ничего не понимающему Амнезису. — Вы можете подтве-е-ердить, что он провоцирует меня?

— На что? — взвился волк, даже не дождавшись ответа Амнезиса.

— Как «на что-о-о»? — от негодования козёл даже взбрыкнул головой и стукнулся рогами о стену позади себя. — На ссо-о-ору, на конфликт! Мужчина, подтверди-и-ите, пожалуйста.

— Не слушайте его, он просто бестактный наглый козёл, который пользуется тем, что у меня нет возможности поставить его на место!

— Знаете, господа, любой другой на моём месте спросил бы себя, когда всё это кончится, но я за неимением других развлечений воздержусь от этого. Мне даже интересно, — сказал Амнезис немного хриплым спросонья голосом.

— Кто такая Энни? — сменил тему волк, пока козёл не сказал что-нибудь ещё.

— Откуда вы знаете Энни? — ответил вопросом на вопрос Амнезис, поудобнее усаживаясь в кресле. Козёл высунул длинный розовый язык и облизнул нос.

— Мы не знаем, поэтому и спрашиваем. Логично ведь?

— Не нам и не здесь говорить о логике, — устало возразил Амнезис, тщетно пытаясь облегчить давящий воротник кофты на шее. Он посмотрел сначала на козла, затем на волка, мысленно дорисовал им тела и вдруг осознал, какими большими эти животные были при жизни. — Где вы слышали это имя?

— Вы крикнули перед тем, как проснуться, — продолжил козёл, что-то жуя. У Амнезиса кружилась голова.

— Признаться, господа, я сам не знаю, — ответил он, немного спускаясь в кресле и принимая лежачее положение. Теперь перед его глазами был белый-белый потолок. — Энни… Шестнадцать лет назад я проснулся здесь, и вокруг меня не было ничего, кроме пустоты. Я был абсолютно потерянным в мире человеком — что уж говорить, я и сейчас таким остаюсь. Кто я? Что я? Я не знал и не знаю до сих пор. Однако иногда у меня случаются внезапные вспышки памяти: бывает, я вдруг резко что-то вспоминаю, и тогда на меня обрушивается страшная волна осознания, но это «что-то» настолько короткое и неуловимое, что после очередного приступа, который всегда начинается после подобной вспышки, я снова всё забываю. За все эти года мне удалось запомнить только Энни — таинственную девушку, которая всегда зовёт меня. Я не знаю, кто она, просто не помню, но почему-то мне кажется, что там, в прошлой жизни, она была для меня самым дорогим человеком.

Амнезис опустил голову на спинку кресла и положил руку на грудь. У него кололо сердце.

— Печально, печально… — проблеял козёл, потряхивая бородой. — Потерянная жизнь — как ещё это назвать?

— Да. Именно. Потерянная жизнь, — вполголоса сказал Амнезис, прикрывая глаза. Жёлто-белый свет длинной лампы, висящей прямо над ним, стал вдруг слишком ярким и начал слепить глаза. — Не подумайте, что я