Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

В то время Визенталь и Визель все еще переписывались, обсуждая возможность преодоления разногласий и издания совместной книги. Визенталь предложил несколько вопросов для обсуждения: «Есть ли подобающее наказание для преступлений нацистов?», «Есть ли смысл их наказывать?», «Что молодое поколение может ожидать от судов над нацистскими преступниками?», «Какие опасности оставили после себя нацисты?», «Возможен ли антисемитизм без евреев?», «Какое место занимают ненависть, бюрократия и технология в отношениях между людьми?», «Существует ли комплекс человека, выжившего во время Холокоста?», «Можно ли убежать от прошлого?», «Какова роль школы в сохранении памяти о Холокосте?», «“Холодная война” и нацистское прошлое», «Коллективная вина и коллективный стыд», «Поражение религии», «Кто имеет право прощать?»

Визель согласился в принципе продолжать диалог, но предложил добавить к этому списку идеи, которые прозвучали в выступлениях Визенталя в США, поскольку, по словам Визеля, они его беспокоили. В одной из своих речей, например, Визенталь сказал: «Каждый, кто видит в газетах или по телевизору детей, умирающих от голода в Камбодже, и помнит фотографии детей в Варшавском гетто, многие из которых умерли от голода, понимает, что это одни и те же дети. Различия во времени, месте и цвете кожи значения не имеют».

Визенталь обиделся на критику Визеля, и их идейные разногласия переросли в личную вражду. Визенталь написал Хаузнеру, что, поскольку Визель порочит его репутацию, он больше с ним встречаться не желает. Несколько месяцев спустя Генри Киссинджер сказал в интервью шведскому телевидению, что узнал от Эли Визеля о смерти шведского дипломата Рауля Валленберга, и Визенталь поспешил эту информацию распространить, как бы давая тем самым понять, что Визель самоустранился от дальнейшего участия в важной кампании.

Когда Визель начал работать над созданием музея Холокоста в Вашингтоне, Визенталь посоветовал цыганским активистам потребовать, чтобы их представитель был включен в состав совета, возглавляемого Визелем, но из-за личного соперничества между Визенталем и Визелем никаких шансов на это не было. Визель отверг требование цыган под формальным предлогом, что членов совета назначает не он, а президент Рейган. Когда же цыгане написали Рейгану, Белый дом переслал письмо Визелю.

В последующие годы Визель получал подобные требования неоднократно, но все их отклонял. Один из американских цыганских активистов, профессор Техасского университета Иан Хэнкок, попросил разъяснений относительно того, что Визель написал в своей книге «Ночь», где он рассказывает о капо цыганского происхождения, избивавшем его отца, и говорит, что никогда «их» не простит. Хэнкок спрашивал, кого Визель имел в виду, цыган или немцев, и отмечал, что среди капо в лагерях было и много евреев, а среди заключенных, над которыми они издевались, были в том числе цыгане.

В декабре 1984 года Визенталь тоже написал Визелю. Он напомнилл ему, что, несмотря на разногласия между ними, они всегда сходились на том, что цыгане должны считаться жертвами нацизма, и высказал мнение, что включение цыганского представителя в состав членов совета могло бы улучшить положение цыган в ФРГ. При этом он отметил, что обращается к Визелю по вопросу о цыганах, несмотря на враждебные заявления, которые Визель и его коллеги по общественному совету делают относительно него.

Визель ответил письмом на официальном бланке совета, верхнюю часть которого украшал американский орел. «Если память мне не изменяет, – писал он, – я никогда о вас таких заявлений не делал. Я вас не хвалю, но и не критикую. По сути, я не говорю о вас вообще. А вот вы, наоборот, развязали клеветническую кампанию, направленную против общественного совета, его членов-евреев и особенно против меня. Но хотя многие журналисты и просили у меня комментариев, я решил не реагировать. Предпочитаю вести войну с антисемитами, а не с евреями». Визенталь переслал это письмо одному из своих знакомых как «образец наглости».

Визель не делал секрета из того факта, что испытывал к Визенталю неприязнь, причем не только идейную, но и личную. В своих мемуарах он рассказывает, что Визенталь попросил его написать рецензию на «Подсолнух» для газеты «Нью-Йорк таймс». «Эта история кажется мне совершенно абсурдной, – пишет он. – Впрочем, откуда мне знать? Я ее еще не читал». На самом же деле Визенталь ему эту «историю» присылал и просил написать к ней комментарий, но Визель отказался.

Как-то раз, когда Визенталь был у Визеля дома, в комнату вошел младший сын Визеля, Элиша, и отец представил его гостю. Однако Визенталь сказал мальчику: «Оставь нас, нам надо обсудить важные дела». «Может быть, – задается вопросом Визель, – Визенталь рассердился на то, что Элиша не проявил к нему особого интереса?» В любом случае Визель обиделся. «Мне не нравится, – пишет он, – когда унижают детей вообще, а уж когда унижают моих собственных – тем более». С тех пор связь между ним и Визенталем прервалась.

Визель рассказывает также, что однажды, когда он побывал в одном сербском концлагере в качестве главы международной делегации, комендант лагеря старался как можно лучше его принять, и Визель никак не мог взять в толк, с чего бы это вдруг. Оказалось, что тот принял его за Визенталя. Этим рассказом Визель как бы намекает читателям, что Визенталь – это человек, которого с радостью принимают у себя коменданты концлагерей. «Он мне завидовал, – скажет Визель через несколько лет после смерти Визенталя. – Просто завидовал». Но, судя по всему, зависть была взаимной. Они соперничали за звание верховного авторитета, имевшего право говорить от имени погибших и выживших во время Холокоста и извлекать из него моральные и политические уроки. Быть «главным авторитетом по Холокосту» означало иметь влияние, престиж, уважение и деньги.

Личные амбиции и борьба за престиж стали также причиной недружественных отношений Визенталя с такими «охотниками за нацистами», как Тувья Фридман и Беата Кларсфельд.

4. Охотничья зависть

Фридман восхищался Визенталем, жаждал его признания и завидовал ему. Он засыпал его бесчисленными письмами, в которых перемешиваются обожание, самоуничижение и – главным образом – жгучая обида по поводу того, что Визенталь не хотел разделить с ним свою славу. «Ты великий охотник за нацистами, а я всего лишь щенок», – писал он Визенталю в одном из писем. «Я – лилипут, а он – король с двадцатью профессорскими званиями; рядом с ним я ничто», – пишет он в своей книге[13]. Однако при этом он не скрывал своей зависти и даже намекал, что обнародует некие подробности из прошлого Визенталя, которые могут оказаться для того неприятными.