Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

«Господи, ты даровал мне здоровье на служение Тебе, а я истратил его для суетных целей… Если сердце моё было полно привязанности к миру, пока в нём была некоторая сила, — уничтожь эту силу для моего спасения и сделай меня неспособным наслаждаться миром: ослабив ли моё тело или возбудив во мне пыл любви к ближним, чтобы наслаждаться мне одним Тобою… Отверзи сердце моё, Господи, войди в это мятежное место, занятое пороками. Они держат его в своей власти… Да пожелай отныне здоровья и жизни только для того, чтобы пользоваться ими и окончить её для Тебя, с Тобою и в Тебе». /Блез Паскаль/

«Ведь не веровать — легче всего. Неверие ни к чему не обязывает, ничего не налагает, никакого долга, никакой работы над собою. Легче всего взять шапку, выбежать на улицу и сказать — «я не верую» — и потом плыть по ветру, куда потянет, есть не заработанное, не признавать никого и ничего. Таково большинство неверующих шалопаев, лентяев, недоучек и т. д. Не удалось — они стреляются: им и жизнь ни по чём. Их не учили добрые родители букве; это оттого вначале, а потом помогли уже умники неверующие, скептики, натурофилософы и просто философы…

Мне так странна и непостижима эта слепота гордых умов, что я серьёзно иногда думаю, глядя на всякого усердно молящегося простого мужика или бабу, что тот и другая умнее, например, Шопенгауэра, Гартмана и других изобретателей систем для объяснения начала всех вещей. Право умнее! Они, кажется, понимают, что до тех пор, пока не открыто будет человеку совершенно познание всего — и начала и конца вещей — до тех пор он имеет только одного руководителя: чувство, религию… Впрочем, величайшие из мыслителей, истинные гении — и верили прежде, и теперь веруют. Можно указать на примеры первых умов, натуралистов, мыслителей… Они глубоко проникают в материю создания, исследуют её всячески, делают великие открытия, но на Творца не посягают. Посягают только прихвостни науки, лишённые самого священного творческого огня, да своевольные неучи, а их, к несчастью, легион». /И. Гончаров/

Храм Божий на горе мелькнул.И детски-чистым чувством верыВнезапно на душу пахнул.Нет отрицанья, нет сомненья,И шепчет голос неземной:«Лови минуту умиленья,Войди с открытой головой!»Храм воздыханья, храм печали —Убогий храм земли твоей:Тяжеле стонов не слыхалиНи Римский Пётр, ни Колизей.Как ни тепло чужое море,Как ни красна чужая даль,Не ей поправить наше горе,Размыкать русскую печаль!Сюда народ,Тобой любимый,Своей тоски неутолимойСвятое бремя приносилИ облегчённый уходил!Войди! Христос наложит рукиИ снимет волею святойС души оковы, с сердца мукиИ язвы с совести больной…Я внял… Я детски умилилсяИ долго я рыдал и билсяО плиты старые челом,Чтобы простил, чтоб заступился,Чтоб осенил меня крестомБог угнетённых, Бог скорбящих,Бог поколений, предстоящихПред этим скудным алтарём!

Не плоть, а дух растлился в наши дни,И человек отчаянно тоскует.Он к свету рвётся из ночной тениИ свет обретши, ропщет и бунтует,Безверием палим и иссушёнНевыносимое он днесь выносит…И сознаёт свою погибель он,И жаждет веры… но о ней не просит.Не скажет век с молитвой и слезойКак ни скорбит перед закрытой дверью:«Впусти меня! Я верю. Боже мой!Приди на помощь моему неверью!»/Ф. Тютчев/

«…атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче чем всем остальным во всём мире. И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак не замечая, что уверовали в нуль.

Многое на земле от нас сокрыто, но взамен того даровано нам тайное, сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, и корни наших мыслей и чувств не здесь, но в мирах иных. Бог взял семена из миров иных и посеял здесь на земле и взрастил сад свой, но взращённое живо и живёт лишь чувствами соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращённое в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен, возненавидишь её». /Ф. Достоевский/

«Одно только я знаю, что худо мне без Тебя… и всякий избыток, который не есть мой Бог — бедность для меня». /Бл. Августин/

Что я жажду Тебя, только Тебя — пусть моё сердце без конца повторяет это.

Все желания, что смущают меня денно и нощно, в корне ложны и суетны.

Как ночь скрывает в своём мраке моление о свете, так в глубине моего существа звучит крик: «я жажду Тебя, только Тебя…

О мой единственный друг, мой возлюбленный, врата открыты в моём доме — не пройди мимо, подобно сновидению!

Пусть останется от меня самое малое, чтобы я мог сказать: Ты — всё. Пусть останется самое малое от моей воли, чтобы я мог чувствовать Тебя повсюду, и прибегать к Тебе со всеми нуждами и предлагать мою любовь ежечасно.

Пусть останется от меня самое малое, чтобы я не смог закрывать Тебя.

Пусть останется самое малое от моих уз, чтобы я был связан с Твоей волей узами любви Твоей.

Твоя любовь ко мне жаждет моей любви! /Рабиндронат Тагор/

«Бог для того сделался человеком, чтобы мы обожились». /Аф. Великий/

О Ты, пространством бесконечный,Живый в движеньи вещества,Теченьем времени превечный,Без лиц, в трёх лицах Божества!Дух, всюду сущий и единый,Кому нет места и причины,Кого никто постичь не мог,Кто всё Собою наполняет,Объемлет, зиждет, сохраняет,Кого мы называем: «Бог!»Хаоса бытность довременнуИз бездн ты вечности воззвал,А вечность, прежде век рожденну,В Себе Самом Ты основал.Себя Собою составляя.Собою из Себя сияя,Ты свет, откуда свет истек,Создавый всё единым словом,В твореньи простираясь новом,Ты был. Ты есть, Ты будешь ввек!Как капля в море опущенна,Вся твердь перед Тобой сия;Но что мной зримая вселенна?И что перед Тобою я?В воздушном океане ономМиры умножа миллиономСтократ других миров, и то,Когда дерзну сравнить с Тобою,Лишь будет точкою одною,А я перед тобой — ничто.Ты есь — Природы чин вещает,Гласит моё мне сердце то,Меня мой разум уверяет:Ты есь — и я уж не ничто!Частица целой я вселенной,Поставлен, мнится мне, в почтеннойСредине естества я той,Где кончил тварей Ты телесных,Где начал Ты духов небесныхИ цепь существ связал всех мной.Ты цепь существ в Себе вмещаешь,Её содержишь и живишь,Конец с началом сопрягаешьИ смертию живот даришь,Как искры сыплются, стремятся,Так солнцы от Тебя родятся;Как в мразный ясный день зимойПылинки инея сверкают,Вратятся, зыблются, сияют,Так звёзды в безднах над Тобой,Ничто! — Но Ты во мне сияешьВеличеством Твоих доброт,Во мне Себя изображаешь,Как солнце в малой капле вод.Ничто! — Но жизнь я ощущаю,Несытым некаким летаюВсегда пареньем в высоты;Тебя душа моя быть чаетВникает, мыслит, рассуждает:Я есмь — конечно есь и Ты!Я связь миров, повсюду сущих,Я крайня степень вещества,Я средоточие живущих,Черта начальна Божества.Я телом в прахе истлеваю,Умом громам повелеваю,Я царь — я раб, я червь — я бог!Но, будучи я столь чудесен,Отколе происшел? — безвестен,А сам собой я быть не мог.Твоё созданье я, Создатель!Твоей премудрости я тварь!Источник жизни, благ податель,Душа души моей и царь!Твоей то правде нужно было,Чтоб смертну бездну преходилоМоё бессмертно бытие,Чтоб дух мой в смертность облачилсяИ чтоб чрез смерть я возвратился,Отец! в бессмертие Твоё./Г. Державин/

Как пригодилась Гане эта старательно составленная чьей-то рукой брошюрка в мучительном стоянии его перед вопросом-шлагбаумом! Многоголосый стон через десятки, сотни и тысячи лет, их, живших когда-то, славных и великих, так же, как и он, Игнатий Дарёнов, отвергнувших «прах земных сует» и томящихся перед Неведомым, Невероятным, Невозможным. Перед тем шлагбаумом, за которым для мира сего — безумие.