Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

Земля, освободившаяся от снега, просыхала с каждым часом. Река угомонилась после хмельного буйства. Лишь кое-где по берегам виднеются следы ее разбушевавшейся удали: неведомо откуда выхваченные бревна, занесенные песком сучья, а на ветвях прибрежных ив выгоревшими флажками колышутся пучки соломы.

По ту сторону реки строгими рядами выстроились трактора и прицепные машины: их осматривала комиссия, прибывшая из района. Проверяли готовность к севу. Харитон Кудрин сам водил членов комиссии, показывал хозяйство, объяснял и выслушивал замечания. После того как вернулись в контору, секретарь райкома обратился к нему:

— Ну, хорошо, будем считать, что техника у вас готова. А люди, дорогой товарищ председатель, как люди? Техника сама по себе ничего не делает, железо без человека мертво, просто груз металла!

— Люди тоже готовы. Хороших механизаторов подобрали, один к одному, орлы и соколы!

Секретарь кивнул головой, усмехнулся:

— Хм, орлы! Посмотрим, как они полетят, твои орлы! Самому главному орлу крыло перешибли, а? Ты не обижайся, Харитон Андреевич, но услышав о твоем увечье, я от души посмеялся: это же надо такое, корова подняла председателя! Вот, думаю, будешь разиней, так тебя и ягнята насмерть затопчут!

Заметив, что Кудрин смутился, секретарь примирительно добавил:

— Ничего, Харитон Андреевич, правильно в песне поется, что в нашей жизни всякое бывает. Ферму отстояли, вот что хорошо.

Подождав, когда в кабинете председателя они остались вдвоем, секретарь осведомился:

— Что-нибудь узнали по тому письму?

Кудрин нахмурился, нехотя стал рассказывать.

— Кое-что прояснилось… Пока я лежал с рукой, прибегал к Тимофею Куликову, нашему парторгу, парень из Бигры, сын Шахтина. Отец его от колхоза отбился, плотничает на стороне, шабашничает, одним словом… Так вот, прибежал к Куликову и рассказал все как было. Шахтин собрал к себе двух-трех таких же, как сам, мужиков-бегунков, и сообща сочинили письмо. А чтобы по почерку не признали, кто писал, заставили под диктовку писать мальчонку. Припугнули, конечно, чтоб молчал… А он возьми да и все передай Куликову. Я, говорит, пионер, хочу быть, как Павлик Морозов. Идейный пацан!

— Ох, молодец, eй-бoгy! — оживился секретарь и принялся возбужденно вышагивать по тесному кабинету. — Молодец! Как это говорят у нас в народе? Из корней ольхи, бывает, вырастает гибкая ива, так?.. Чем же ты так обидел этого Шахтина и его дружков?

— В письме же было прямо сказано, что я насаждаю в колхозе армейскую дисциплину, разве забыли? — усмехнулся Кудрин. Погасив улыбку, жестким голосом продолжал. — Мы у них с осени обрезали огороды. Решили так: раз вы к колхозу задом, так и колхоз к вам спиной. Сами колхозники попросили. Кроме того, запретили пользоваться колхозными пастбищами. Видят, что прижимают со всех сторон, ну и стали огрызаться, в наступление перешли…

— Правильно сделали! Я имею в виду вас… Черт возьми, прямо диву даешься, как всякая сорная трава до последней возможности цепляется за землю! Полезные человеку культуры приходится терпеливо насаждать, ухаживать, а всякая дрянь трава стихийно прет. Многовековое приспособление к условиям… Человек тоже в силу многовековой привычки держится за землю, но вот что самое интересное: пока в его распоряжении пять-десять соток, он ведет себя вполне нормально. Но стоит ему стать владельцем сорока-пятидесяти соток, и он теряет голову, в нем просыпается древний зверь — нахальнейший дух нажины. Конечно, в наших условиях крестьянину без личного огорода пока нельзя, без земли он не может, это у него в крови от рождения. Неистребимая тяга к земле живет в нем! Нам надо направить эту любовь, эту тягу к земле по правильному руслу, чтоб человек любил не свой поршивый клочок землицы, а всю нашу общую, народную землю!..

Секретарь райкома уезжал затемно. Усаживаясь в машину, с нарочитым сожалением вздохнул:

— Женился бы, что ли, поскорее, Харитон Андреевич. А то вон трехдневная борода объявилась, смотреть страшно. Небось жена тебя в таком виде на люди не выпустила бы!

Харитон здоровой рукой провел по колючей щеке, смущенно пояснил:

— Не научился бриться одной рукой… А насчет женитьбы… как в воду смотрели: решили после посевной. Позову — приедете?

— Ты это серьезно?! — удивленно и обрадованно воскликнул секретарь. — А я, грешным делом, стал было уже подумывать, что без помощи свахи у тебя ничего не получится. Старые холостяки насчет невест привередливые…

Секретарь весело взглянул на Кудрина и откинулся на спинку сиденья:

— Ох, Кудрин, Кудрин, развеселил ты меня!.. Какие дубы валятся, а? Кто же она такая, если не секрет? A-а, да, вспомнил! "Председатель колхоза Кудрин имеет близкую связь с агрономом Сомовой", угадал? Вот видишь, в том письме не все оказалось неправдой, тут-то они верно подметили. Ну что ж, коли пригласишь, обязательно приеду на свадьбу. Как ни говори, а событие: последний холостой председатель в районе вступает в законный брак! Не успели поставить этот вопрос на бюро райкома… Ну, будь здоров, жених! Привет мужественному агроному…

Заурчав мотором, темно-зеленый "газик" ринулся вперед, из-под его колес полетели фонтаны жидкой грязи и талой воды. Было похоже, что по улице Акагурта движется небольшой катер. Харитон смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом. Голова у него слегка кружилась, он отчего-то беспричинно улыбался.

Должно быть, от весеннего воздуха. Недаром акагуртские старики утверждают, что весной ветер пьянит без вина, и оттого люди ходят как хмельные.

Но такое состояние бывает и предчувствием большего счастья. Еще ничего не изменилось, но человек сердцем уже чует, где-то близко ходит счастье, рукой дотянуться…

Точно так же птицы чувствуют близкий восход солнца: еще земля укутана туманом, на востоке брезжит лишь слабый, еле заметный свет, травинки клонятся под тяжестью крупных росинок, а птицы в эти предрассветные часы распевают свои самые радостные песни.

Птицы задолго узнают о близком наступлении дня.

Сердце тоже наперед угадывает близкую радость.

Должно быть, это оттого, что сердце, птицы, солнце и радость издавна знают друг друга!

Земля на пригорках просохла, и порывы ветра поднимали легкие облачка пыли. Сквозь плотную, осевшую за зиму корочку земли пробиваются наружу крохотные зеленые язычки ростков. Прошумят теплые весенние дожди, напоят землю, и из зеленых светлячков разгорится буйное пламя молодой поросли, зашумят под ветром густые травы. Зацветет каждое растеньице на свой лад, примет каждый цветок плодотворную пылиночку, и глянь — уже наливается, зреет на солнышке ядреное семечко. Настанет срок, и с легким треском раскроется сумочка, лопнет стручок, и снова земля оплодотворится семенами. Из года в год, из века в век живет на земле живое, давая жизнь себе подобным!..

Смахнув ладонью со лба пот, Олексан прислонил лопату к стволу корявой сосны, присел на пригретый солнцем камень. Солнце уже опустилось за зубчатую гряду леса, а камень еще хранил в себе тепло его дневных лучей.

Здесь всегда стояла тишина. Казалось, даже ветер, пролетая над этим местом, старался не шуметь, и птицы пели не в полный голос. И люди здесь тоже разговаривают вполголоса, словно боясь кого-то потревожить, Такое место…

Олексан пришел сюда засветло и не заметил, как завечерело. На обеих могилах земля осела, он по-хозяйски, не спеша накидал на них земли, аккуратно разровнял. Потом лопатой нарезал прошлогоднего дерна и настлал на невысокие холмики: пройдет немного времени, и зацветет над мертвой глиной зеленая поросль травы.

Где-то среди ветвей печально посвистывала одинокая птичка. Посвистит и перестанет, будто ждет ответа. Потом снова раздается ее печальный голос, и не понять, то ли подружку зовет, то ли тоскует по потерянному другу.

Сгорбив плечи, Олексан долго сидел на камне. Словно во сне, вставали перед ним образы отца и матери…

…Вот отец, сунув топор за ремень, отправляется утром на работу. Он ступает неторопливо, широко расставляя ступни, шагает по земле походкой хозяина, знающего себе цену. Зря он не взмахнет рукой, лишнего слова не скажет, не обернется из-за пустяка. Он и дома, в своем хозяйстве, был нетороплив и расчетлив, знал цену каждой щепочке. Здесь все было сделано его руками, он сам обтесывал каждый колышек и клинышек, а потом хозяйство убило его, раздавило… Похоже, что лишенные души вещи убили живого человека!

…Мать, провожая маленького Олексана в школу, поучает его: "Не ходи с хлебом на улицу, чужие мальчишки попросят. Другим не давай, сам ешь! Знай себя, и ладно! Поди, эти твои товарищи только и ждут, чтобы у тебя из рук кусок вырвать!" И сама Зоя всю свою жизнь прожила, не любя людей, и люди тоже не любили ее. Наверное поэтому на ее похоронах было мало людей, да и те сплошь старушки…