Пророк - Фрэнк Перетти

– Позвоните Шэннон Дюплиес, – ответила Лесли. – Сейчас уже слишком поздно, у нас два часа разницы во времени, но вот завтра вечером...

– Но что я скажу ей?

– Просто скажите ей правду, – ответил Джон. – А потом спросите, будет ли она правдива с вами.

26

На экранах телевизоров...

В кадре. Величественные горы, лесистые склоны. Над горными вершинами парит орел. Несколько оленей лениво пасутся на зеленом лугу, покрытом яркими дикими цветами. Потраве пробегает рябь от легкого ветерка. Кит появляется изводы, выпускает мощную струю, сильно бьет хвостом, поднимая вспененный фонтан брызг. Голос на фоне торжественной музыки в исполнении флейты и барабана: «Американские индейцы говорят, что Земля – это наша Мать. Вероятно, они правы. Мы, люди, делим планету со всеми представителями царства природы – от деревьев до птиц, от оленьих стад до китовых стай. Для всех нас Земля – дом родной».

На высоком гребне горы появляется крепкий, красивый молодой человек; он шагает по тропе, на фоне зубчатых заснеженных гор вдали, опираясь на дорожный посох, перекинув куртку через плечо – он приближается к камере. Внизу экрана появляются слова: «Эдди Кинглэнд, звезда телевизионного шоу «Возлюби соседа своего». Легкий ветерок играет волосами Эдди, который смотрит в камеру проникновенным взглядом и говорит: «Я посвящаю много времени делу охраны окружающей среды, наших бесценных природных ресурсов, поскольку – и это все мы должны понимать – мы и Земля либо будем жить вместе, либо умрем вместе, и судьба наших детей, их мир находятся сейчас в наших руках. Вот почему я счастлив оказать поддержку человеку, который служил вашему штату – и планете Земля – со всей заботой, уважением и дальновидностью. Хирам Слэйтер любит Землю, на которой он родился, и понимает, сколь многим он обязан ей. Если вам дорога планета Земля, отдайте свой голос за Хирама Слэйтера».

Смена кадра. Орел, распластавший крылья в пылающем закатном небе. Под ним появляются слова: «Хирам Слэйтер: заря нового дня разгорается». А ниже: «Оплачено Комитетом по переизбранию губернатора Слэйтера. Председатель Вилма Бентхофф».

На экране появляется эмблема Шестого канала, медленно проплывают слова «Окно в жизнь» под нежное, умиротворяющее пение рояля.

В кадре. Джон Баррет в домашней обстановке, в простой повседневной одежде он сидит в мягком кресле, подавшись вперед, и говорит кому-то, находящемуся за кадром: «Я часто чувствую особую внутреннюю связь с людьми, о которых мы рассказываем в репортажах, поскольку в любом событии участвуют реальные люди, и, когда наша камера входит в их мир, мы словно открываем окно, через которое можем разделить их чувства – их радость, боль или надежду... то есть все и вся, что делает нас людьми. Ни одно другое средство массовой информации не в состоянии достичь эффекта такой близости. – Он на мгновение задумывается, а потом улыбается пришедшей в голову мысли: – Понимаете, каждый вечер я вижу жизнь глазами новых людей, и... несомненно, вы тоже можете расширить свой взгляд на мир».

Изображение исчезает, по белому экрану медленно проплывают слова: «Новости Шестого канала. Мы с вами».

Маленький переносной телевизор стоял на верстаке, холодный, тихий и безжизненный, уставившись в пустоту мертвым глазом: ему было нечего сказать, нечего сообщить, и никто не смотрел его.

Но в мастерской все равно царила теплая и радостная атмосфера, когда Джон с Карлом принялись обшивать каркас маленькой шлюпки судовой фанерой. Они разговаривали за работой – иногда о важных делах, иногда о разных пустяках, часто смеялись, порой даже спорили, но они разговаривали и работали вместе все утро.

Вечером того же дня Джон сидел за своим компьютером в шумном отделе новостей, пытаясь довести до ума сценарий семичасового выпуска. Хотя некоторые сюжеты казались слишком многословными и растянутыми, Джон решил оставить все как есть: он не мог сосредоточиться на работе, не находил сил возиться со сценарием дальше. Он неотступно думал о Брюверах, о том, как там у них идут дела.

Карл в это время занимался лодкой – и пока подгонял друг к другу и сажал на клей фанерные листы, думал о работе. Но как только он закончил и зажал фанеру струбцинками, мысли его сразу же обратились к Брюверам. Ну давай, Дин, не подкачай!

Брюверы только что закончили обедать. Дин и дети в восемь рук перемыли и убрали на место всю посуду, и теперь в доме стало относительно тихо и спокойно. Дин села в кресло Макса, рядом со стоящим на тумбочке телефоном. Лесли уже дала ей номер Шэннон вместе с номером своего абонемента на пользование междугородным телефоном, и Дин нацарапала их в самом верху страницы со своими заметками.

– Я так и не знаю, что говорить, – сказала она, недоуменно покачав головой.

– Не волнуйся, детка, – сказал Макс. – Ты мама Энни. Просто помни это, и слова сами придут.

– Я знаю, что Джон, Карл и миссис Баррет все молятся за вас, – сказала Лесли. А потом добавила: – И я тоже.

– О Иисус, – произнесла Дин, подняв глаза к небу. – Я тоже молюсь. Помоги мне сделать все правильно.

Она взяла трубку и начала набирать номер. Автоответчик попросил Дин назвать номер абонемента, и она прочитала его, заглядывая в записи.

Короткая пауза.

– Длинные гудки, – доложила Дин. Щелчок.

– Алло?

«0'кей, – сказала себе Дин. – Теперь все зависит от тебя».

– Здравствуйте, это Шэннон?

– Нет, это ее соседка комнате.

– О... а Шэннон может подойти к телефону?

– Подождите минутку. – И девушка сказала в сторону: – Шэннон, это тебя.

– Алло? – послышался в трубке другой голос.

– Алло... Шэннон?

– Да, я.

– Шэннон, меня зовут Дин Брювер. Я мать четверых детей... Вернее, у меня было четверо детей, сейчас осталось только трое... – Дин поколебалась – словно новичок парашютист у открытой двери самолета перед первым прыжком. – Шэннон... я понимаю, вы меня не знаете, но... – Больше ей ничего не оставалось сказать, кроме Правды. Дин возвела глаза к Небу и заговорила: – Шэннон, у меня было четверо детей, но моя старшая дочь Энни, семнадцати лет, умерла после аборта, который ей сделали в Женском медицинском центре, – в той клинике на Кингсли – авеню. И я... – У Дин тряслись руки, и голос начал дрожать. – В общем, Энни умерла в мае. Двадцать шестого мая. И я не собираюсь...Алло, вы слушаете меня?

Молчание. Дин посмотрела на Макса и Лесли встревоженным взглядом.

– Шэннон?

Голос Шэннон прозвучал еле слышно:

– Где она умерла?

– В больнице.

Казалось, Дин попала в самую точку. Некоторое время Шэннон молчала, тяжело дыша в трубку. А потом проговорила:

– О Господи...

– Шэннон? Милая, вы еще слушаете меня?