Пыль Снов - Стивен Эриксон

«Он говорит языком мертвых. Его сердце холодно. Его единственный глаз видит и не стыдится. Он… подвергся пытке». — Этого ли ты ожидал, — спросил Тоол, — когда умирал? Как насчет врат Худа?

Зубы блеснули: — Замкнуты.

— Как такое может быть?

Стрела разбила ему коленную чашечку. Тоол упал, завывая от боли. Он извивался; огонь раздирал ногу. Боль… так много слоев, складка за складкой — рана, убийство дружбы, смерть любви, история, ставшая грудой пепла.

Копыта застучали ближе.

Смахивая слезы с глаз, Тоол поглядел вверх, в искаженное мукой, сгнившее лицо былого друга.

— Онос Т’оолан, я — замок.

Боль была нестерпимой. Он не мог говорить. Пот залил глаза, кусая горше любых слез. «Друг мой. Одно мне оставалось — теперь оно убито.

Ты убил его».

— Иди назад, — сказал Тук с неизмеримой усталостью.

— Я… я идти не могу…

— Едва повернешь, станет легче. Чем быстрее найдешь старый путь, чем дальше окажешься от… от меня.

Окровавив руки, Тоол вытянул стрелу из колена. И чуть не упал замертво от последовавшей боли. Он лежал и задыхался.

— Найди детей своих, Онос Т’оолан. Не по крови. По духу.

«Их нет, ублюдок. Как ты сам сказал, вы убили их всех». Он рыдал, пытаясь встать, извиваясь, оборачивая лицо на свои следы. Усеянные камнями холмы, низкое серое небо. — Вы забрали всё…

— Нет, мы еще не закончили, — бросил Тук сзади.

— Ныне я отбрасываю любовь. И братаюсь с ненавистью.

Тук промолчал.

Тоол пошел прочь, волоча раненую ногу.

Тук Младший, некогда бывший Анастером, Первенцем Мертвого Семени, а еще раньше малазанским солдатом, одноглазым сыном пропавшего отца, сидел на мертвом скакуне и следил за сломленным воином, ковылявшим по далекому холму.

Когда, наконец-то, Тоол взошел на гребень и пропал из вида, Тук опустил взгляд. Глаз пробежался по пятнам крови на сухой траве, блестящим наконечниками стрелам — одна сломана, вторая нет — и стрелам, торчащим из земли. Стрелами, сделанными руками Тоола — так давно, в далекой стране.

Он внезапно подался вперед и скрючился, словно избитый младенец. Еще мгновение — и вырвался сдавленный всхлип. Тело затрепетало, защелкали кости; в пустых орбитах не было слез, только звуки рвались из сухого горла.

В нескольких шагах раздался голос: — Принуждать тебя к такому, Глашатай, не доставляет мне удовольствия.

Со стоном беря над собой контроль, Тук Младший распрямился в седле. Уставил взор на древнюю Гадающую по костям, что встала на месте, с которого ушел Тоол. Оскалил тусклые, мертвые зубы: — Твоя рука была холоднее руки самого Худа, ведьма. Воображаешь, Худ будет рад узнать, что ты украла его Глашатая? Использовала по своей воле? Это не останется без ответа…

— У меня нет причины бояться Худа…

— У тебя есть причина бояться меня, Олар Этиль!

— И как ты меня отыщешь, Мертвый Всадник? Я стою здесь, но я не здесь. Нет, в мире смертных я лежу под мехами, сплю под яркими звездами…

— Тебе не нужен сон.

Она засмеялась: — Меня бдительно охраняет юный воин — один из тех, кого ты знаешь. Тот, которого ты преследуешь каждую ночь, появляясь за закрытыми веками — о да, я вижу истину, он и провел меня к тебе. А ты заговорил со мной, умоляя сохранить ему жизнь, и я взяла его под опеку. Все привело к… вот этому.

— А я-то, — пробормотал Тук, — уже перестал было верить в зло. Скольких ты намерена использовать?

— Стольких, сколько потребуется, Глашатай.

— Я найду тебя. Закончив все другие задания, клянусь, я найду тебя…

— И ради чего? Онос Т’оолан от тебя отрезан. И, что еще важнее, от твоего рода. — Она помолчала и добавила, чуть не рыча: — Не знаю, что за чепуху ты сумел наболтать насчет поисков Тоолом его детей. Он мне для другого нужен.

— Я пытался избавиться от тебя, гадающая. Он увидел… услышал…

— Но не понял. Теперь Онос Т’оолан тебя ненавидит — подумай, подумай о глубине его любви, и пойми — ненависть Имассов течет еще глубже. Спроси Джагутов! Дело сделано и ничего уже не исправить. Скачи прочь, Глашатай. Я освобождаю тебя.

— С нетерпением, — сказал Тук, натягивая поводья, — жду следующей встречи, Олар Этиль.

Глаза Ливня раскрылись. Звезды кружились над головой смазанными, нефритово-зелеными пятнами. Он глубоко, хрипло вздохнул и задрожал под мехами.

Трескучий голос Олар Этили разорвал темноту. — Он тебя поймал?

Ливень не спешил отвечать. Не сегодня. Он еще мог ощутить сухую мутную ауру смерти, еще слышал барабанный стук копыт.

Ведьма продолжала: — Только полночи протекло. Спи. Я отгоню его от тебя.

Воин сел: — И зачем тебе это, Олар Этиль? Да и сны, — добавил он, — принадлежат мне, не тебе.

До него донесся хриплый смех. — Ты видишь его единственный глаз? Тот, что звездой блестит в темноте? Ты слышишь волчий вой, отдающийся эхом в пустых глазницах того, с кем он расстался? Чего звери хотят от него? Может быть, он тебе расскажет — когда догонит наконец.

Ливень проглотил первый пришедший на ум ответ, сказав: — Я убегу. Всегда убегаю.

— Хорошо, — хмыкнула она. — Он полон лжи. Он использует тебя, как любят мертвые делать со смертными.

Ливень оскалил зубы в темноте: — Как ты?

— Как я, да. Нет причины отрицать. Но слушай внимательно: я должна на некоторое время оставить тебя одного. Продолжай путь на юг. Я пробудила древние источники, твоя кобыла их найдет. Позже я вернусь.

— Чего же тебе нужно, Олар Этиль? Я ничто. Мой народ пропал. Я скитаюсь без цели, не забочусь, жив или уже умер. И я не буду тебе служить. Всё, что ты можешь сказать, меня не очарует.

— Думаешь, я тиран? Вовсе нет. Я Гадающая по костям. Ты знаешь, что это значит?

— Нет. Ведьма?

— Да. На первое время сойдет. Скажи, ты знаешь, кто такие Солтейкены? Д’айверсы?

— Нет.

— Что тебе известно о Старших Богах?

— Ничего.

Он услышал какое-то рычание. — Как может ваш род жить, столь глубоко пав в невежество? Что для тебя история, воин-овл? Скопище врак про победы и славу. Чего ты так боишься в истине? Темных моментов вашего прошлого — твоего, племени, всего рода людского? Тысячи из моего народа не приняли ритуал Телланна — и что с ними стало? Как же! Вы стали. Как они ни прятались, вы их нашли. О да, иногда случались связи, смешение крови — но по большей части встречи заканчивались резней. Вы видите в наших лицах что-то чуждое и знакомое. Что пугает сильнее? Почему вы рубите нас, почему срезаете мясо с костей?

— Чепуху бормочешь, — ответил Ливень. — Ты сказала, что ты Имасса, но я этого не понимаю. И не желаю понимать. Народы умирают. Пропадают из мира. Так было и так всегда будет.

— Ты глупец. От моей древней крови пошли потоки Солтейкенов и Д’айверсов. А моя кровь, да, только наполовину имасская. На меньшую половину. Я стара выше всякого воображения, воин. Старее вашего мира. Я жила во тьме, я шагала в чистейшем свете, я проклинала тени. Мои руки высекали кремни, мои глаза видели первые костры, мои ноги раздвигались, рождая первого смертного. Я известна под таким множеством имен, что сама почти все позабыла.

Она поднялась — приземистый костяк в рваных мехах, волосы аурой безумия окружили сухое лицо — и подошла, встав над ним.

Внезапный холод пробрал Ливня. Он не мог пошевелиться. Он с трудом дышал.

Она заговорила: — Части моего сна терзаемы болезнями. Другие несутся в ярости летних бурь. Я пью родовые воды и кровь. И слезы печали, и пот истязаний. Я не лгала, смертный, когда говорила, что восхваляемые тобой духи — мои дети. Я носительница урожая. Я жестокая похитительница желаний, я сею страдания.

Так много имен… Эран’ишал, мать Эрес’алов — первый и самый любезный мне выбор, — тут она вроде бы вздрогнула. — Раф Эвейн для Форкрул Ассейлов. Каменная Сука для Джагутов. У меня лик во тьме, сын в тени, бастард в свете. Меня называли Мать под Горой, Айяла Алелле, хранящая сады Луны и вечно ждущая возлюбленного. Я Бёрн Спящая Богиня, в чьих снах бесконечно цветет жизнь, пусть и становящаяся кошмарами. Я рассеяна у самого края Бездны, у меня больше лиц, нежели у любого Старшего. — Она выбросила вперед костистую руку, медленно сжала пальцы с длинными обломанными ногтями. — И он думает изловить меня! — Голова поднялась к небу. — Получше сковывай своих слуг, Худ! — она снова уставилась на него: — Скажи, смертный: он догнал тебя?

Ливень смотрел во все глаза. Старая карга, источающая ядовитую злобу. Мертвое дыхание отдает собравшимися под камнем змеями. Ониксы глаз блестят насмешкой над жизнью. — Может, — сказал он, — когда-то ты была всеми ними, Олар Этиль. Но не сейчас. Все отнято у тебя, не так ли? Рассеяно, потеряно, когда ты отказалась от жизни — когда решила стать ходячим скелетом…

Рука метнулась, схватив его за шею. Он взлетел над землей, словно весил меньше ортена, и был отброшен. Упал, ударившись плечом — дыхание вырвалось из легких, в глазах потемнело. Он не мог двигаться.