Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Близилась война, а кайзер со всей страстью предавался своему увлечению археологией. Он пригласил на Корфу профессора Дерпфельда, специалиста по творчеству Гомера. Дерпфельд был убежден в том, что близлежащий остров Левкас — это гомеровская Итака, вероятная родина Одиссея. Втроем — сам профессор, Вильгельм и Дона отправились на остров на лодке. Дерпфельд зачитывал соответствующие отрывки из «Одиссеи», и, как пишет сам Вильгельм, «мы были поражены, насколько ландшафт соответствует описанному в тексте». Позднее Вильгельм использовал свое пребывание на адриатических островах для самооправдания: в то время, как его кузен Николай планировал кровавую бойню, он занимался археологией и читал Гомера. По некоторым данным, в начале года он думал отказаться от всяких поездок. Передают сказанную им по-французски (и потому довольно коряво звучащую) фразу: «В этом году я остаюсь у себя, потому что у нас будет война!»

XV

На Вильгельма неплохое впечатление произвел Эдвард Мандель Хауз, личный посланник президента Вильсона. Встреча с ним состоялось 1 июня, в понедельник после Троицы. Хауз следующим образом описывает визит, который они с послом Соединенных Штатов, Джеймсом Джерардом, нанесли в Потсдам. «Должно быть, мы являли собой странное зрелище: за нами прислали королевские кареты с лакеями в напудренных париках на запятках, а мы в самых обычных костюмах! Было, наверное, похоже на похороны. Кайзер выглядел гораздо более импозантно, чем я представлял».

Появление американцев пришлось на самый разгар традиционного праздника «Шриппенфест»: офицеры и солдаты местного гарнизона угощались похлебкой, макая в нее куски от караваев белого хлеба, которые назывались «шриппен». В общем веселье участвовал и кайзер — гости стали свидетелями того, как он допил из стакана простого солдата. Американцы в скромной штатской одежде резко контрастировали с праздничной толпой. Вильгельм сравнил их с «парой черных воронов», выразив удивление: неужели в Техасе полковники ходят в штатском? Хауз объяснил, что его звание — почетное, мундир у него, правда, есть, но он отдал его «своему слуге-негру — тот надевает его по торжественным случаям — на похороны, к примеру». Собравшиеся вокруг стола генералы, кажется, не поняли или сделали вид, что не поняли американца. Вильгельм заявил полковнику, что «он хочет мира, потому что, как представляется, это соответствует интересам Германии. Раньше Германия была бедной, теперь она становится богаче и через несколько мирных лет станет совсем богатой; но ей со всех сторон угрожают. Штыки Европы направлены на нее».

Вильгельм подробно познакомил Хауза со своими планами на текущий год: «северная экспедиция», потом — поездка в Рейнскую область и так далее, по обычной схеме. Поездка повергла техасца в угнетенное состояние. Все говорило о том, что Европа готовится к войне. «Положение чрезвычайное. Милитаризм вышел из-под контроля», — записал он для себя. По мнению Хауза, Вильгельм производит впечатление человека более благоразумного и дальновидного, чем его советники. 1 января следующего года Хауз в беседе с одним американским дипломатом заявит: «Кайзер говорил ему, что он строит военный флот не для того, чтобы угрожать Англии, а чтобы обеспечить германскую торговлю на семи морях. Он говорил, что война между Англией и Германией — это нечто, чего не должно случиться ни при каких обстоятельствах, что общеевропейская война была бы непростительной глупостью». Послу Джерарду, который сопровождал Хауза в поездке в Потсдам, запомнились «шарм и гибкий ум» кайзера. «Ему нравилась форма черных гусар — с черепом и скрещенными костями на кивере. Это выглядело устрашающе, но вовсе не значило, что он обожал войну». Заметим, запись была сделана после начала войны.

Вильгельм выразил мнение, что Германия, Британия и Соединенные Штаты имеют общие интересы, а Франция и Россия — страны «полуварварские». Хауз заметил Вильгельму, что германский флот представляет собой препятствие для достижения взаимопонимания с Соединенным Королевством. «Он ответил, что ему нужен сильный флот, чтобы должным образом защитить германскую торговлю, и что по своим размерам он должен соответствовать растущей мощи и роли Германии. Он добавил, что флот должен быть достаточно велик, чтобы противостоять объединенным силам России и Франции».

Вильгельм и Тирпиц с 12 по 14 июня совещались с Францем Иосифом в Конопиште. Австрийский император не согласился с высокой оценкой, которую кайзер дал Тисе. Он заявил, что не доверяет венграм вообще и Тисе в частности; тот, как подозревает Франц Иосиф, хочет стать диктатором. Австрийский монарх был настроен воинственно: «Если мы сейчас не ударим, ситуация станет хуже». Вильгельм энтузиазма не проявил, заметил, правда, что русские не готовы и вряд ли отреагируют на австрийский удар по Сербии. Согласно некоторым источникам, он дал обязательство оказать полномасштабную поддержку Австрии, но сам Франц Иосиф позже в разговоре со своим начальником Генерального штаба Конрадом утверждал, что такого обещания со стороны Вильгельма высказано не было.

За неделю до того, как покушение в Сараево ввергло Европу в кровавое побоище, Вильгельм поделился своими мыслями с гамбургским банкиром Максом Варбургом. Тот следующим образом воспроизводит настроение кайзера, как оно запомнилось ему во время их тогдашнего совместного ужина: «С его точки зрения, российская программа вооружения и железнодорожного строительства представляет собой подготовку к большой войне, которая разразится в 1916 году… Он жаловался, что у нас слишком мало железных дорог на Западном фронте, у границ с Францией. Снедаемый тревожными ожиданиями, он размышлял вслух: „Чем ждать, не лучше ли ударить первыми?“»

ГЛАВА 14

ПО НАКЛОННОЙ ПЛОСКОСТИ К ВОЙНЕ

I

Франц Фердинанд и его супруга пали жертвой покушения 28 июня 1914 года — в самый разгар «Кильской недели». Известный своим злословием Бюлов утверждает, что Вильгельм не хотел из-за этого прерывать соревнования — его яхта имела все шансы выиграть первенство. Так или нет, трудно сказать, но праздник был-таки прерван.

Никто и никогда не оспаривал тот факт, что группа молодых сербов, совершивших убийство в Сараево, пользовалась официальной поддержкой военных кругов в Белграде. Полковник Драгутин Димитриевич, глава организации «Черная рука», являлся одновременно начальником секретного отдела в разведке сербского Генерального штаба. Бомбы и пистолеты Гаврило Принцип и его друзья получили от Милана Жиновича, также участника «Черной руки». Организаторы убийства считали, что после смерти Франца Фердинанда возможно будет создать единое государство южных славян. Славяне проживали на территории Австро-Венгрии — в Словении, а также в недавно аннексированной Боснии-Герцеговине.

Впоследствии Вильгельм не очень почтительно отзывался о Франце Фердинанде и как-то заметил, что тот невольно облегчил покушавшимся их задачу. Еще в момент первого знакомства с эрцгерцогом Вильгельм поразился, как тому удалось втиснуть свое дородное тело в такой тесно облегающий мундир; и Франц Фердинанд признался, что порой прислуга сшивает надетый камзол прямо на нем — иначе пуговицы могут отлететь. Так было и в роковой день. Адъютанты отчаянно пытались расстегнуть на раненом мундир, чтобы остановить кровотечение, но тщетно. Пока сообразили, что нужны ножницы, пока нашли их — было поздно. Авторы, симпатизировавшие Вильгельму, утверждали, что он оказался «единственным, в ком вспыхнула искра человеческого сочувствия к несчастному эрцгерцогу». Российский царь объявил трехнедельный траур, император Франц Иосиф не явился на похороны племянника. Для генерала Конрада выстрелы в Сараево прозвучали бравурной музыкой: наконец-то представилась возможность разделаться с сербами раз и навсегда. Он хотел провести немедленную карательную экспедицию и нашел в этом поддержку со стороны министра иностранных дел графа Берхтольда.

Многие утверждали, что немцы стремились к войне ради установления своей гегемонии в Европе. В действительности не было ни таких мотивов, ни соответствующего планирования, ни какой-либо программы завоеваний, если не считать того, что обсуждалось на Военном совете 8 декабря 1912 года (о нем мы уже говорили выше). Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, была их «зацикленность» на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне. Многое определялось желанием сохранить авторитет своего союзника — считать эту причину воплощением мудрости или глупости, зависит от точки зрения. Графу Берхтольду был предоставлен карт-бланш. Глава Генерального штаба Германии Мольтке и шеф военного кабинета кайзера Линкер хотели войны. Они отдавали себе отчет в рискованности этого предприятия, но считали, что техническое превосходство немецкой армии обеспечит им победу. В 1913 году они пересмотрели военные планы в сторону сокращения всех предусматривавшихся там сроков. В качестве критического рубежа рассматривался 1917 год — к тому времени, как предполагалось, российская военная машина была бы доведена до уровня совершенства. Уже в феврале 1914 года кайзеру было доложено, что русские готовы к войне; его реакция была однозначной: «С российско-прусской дружбой покончено раз и навсегда! Мы стали врагами». Тирпиц был далек от оптимизма — флот еще не готов. Гросс-адмирал много позже говорил: если бы начало войны удалось оттянуть до 1916 года, то все сложилось бы по-иному. Британия получила бы необходимый урок и научилась бы ценить блага мира. Тезис этот, разумеется, недоказуем.