Избранные статьи; Черная Тетрадь; Материалы к биографии; История Кукунора Сумпы Кенпо - Бидия Дандарон

Следствие и суд изобиловали нарушениями закона. Так, обнару­жилось, что «отказ» Дандарона от защиты, снабженный его подпи­сью, был подделан. Таким же подложным оказалось фигурировав­шее на суде письмо бывшего секретаря Кижингинского райкома партии Дугарова Батодалая, вышедшего из партии и пожелавшего стать буддийским ламой, о том, что эти поступки были совершены им якобы под влиянием Дандарона. (Запуганный и запутанный из­матывающими допросами, продолжавшимися с 9 часов утра до 3 ча­сов ночи, Дугаров давал на следствии показания о влиянии на него Дандарона, но на суде решительно отказался от них.) Адвокату Не­меринской удалось реализовать свое право на свидание с подзащит­ным наедине при подписании статьи 201 лишь после нескольких протестов и заявления о намерении написать протест Генеральному прокурору СССР. Свидетель Мялль («неугодный» обвинению) не был вызван своевременно в суд, а когда он все же приехал в Улан-Удэ, сотрудники КГБ во главе с майором Хамаевым пытались не до­пустить его в зал суда. После дачи показаний Мялль был задержан и доставлен в прокуратуру, где у него снова потребовали показаний по «Делу Дандарона», а после его отказа — «свидетельских» показаний по его собственному «делу» (выделенному в особое «Дело»). Уже упомянутый выше прокурор Байбородин был одновременно глав­ным следователем по «Делу Дандарона»; ходатайство адвоката об его отводе не было удовлетворено. На суде Байбородин заявил, что ненормальность и ущербность причастных к процессу лиц видна из того, что «все умные люди уезжают из Бурятии», а эти в ней остались;

требование адвоката о вынесении судом частного определения по по­воду подобных высказываний обвинителя так же не было удовле­творено. Когда суд удалился на совещание, в совещательную ком­нату вошел полковник МВД Ахмедзянов и остался там до конца совещания, из совещательной комнаты были слышны частые теле­фонные звонки.

В ходе процесса почти все обвинения были практически сняты. В тексте «научно-атеистической, искусствоведческой» экспертизы, представленном заведующей сектором буддологии БИОНа К. М. Ге­расимовой и непосредственным начальником Дандарона А. Д. Дугарнимаевым, содержались нелепые измышления о «сексуальном мистицизме» буддийской религии, о том, что «буддизм есть насилие, в нем существуют изуверские секты». На заседании суда Герасимо­вой не было, а Дугарнимаев отказался отвечать на вопросы адвоката, сославшись на свою некомпетентность в вопросах буддизма. Свиде­тель Петр Дамбадаржаев, доставленный в зал суда из больницы, где он лечился от алкоголизма, уличенный Мяллем, который якобы из­бивал его и хотел убить за «отход от секты», менял свои показания на ходу и в конце концов совсем запутался в них. Главная свидетель­ница, аспирантка Института этнографии АН СССР Бадмаева, кото­рую до суда допрашивали по многу часов 21 день подряд, на суде была в истерике. Так же многократно и подолгу допрашиваемые суп­руги Петровы отказались подтвердить, что их шестнадцатилетний сын посещал согшоды и под влиянием Дандарона обратился в буд­дизм, так что отпали и обвинения «в растлевающем влиянии на мо­лодежь». Верховный лама Бурятии Пандита Хамбо-лама отказался поддержать обвинения Дандарона в сектантстве и опроверг их, дав исчерпывающие (хотя и не «научно-атеистические») разъяснения по поводу характера буддийских ритуалов. Адвокат Немеринская в своей четырехчасовой речи полностью доказала невиновность сво­его подзащитного.

Таким образом, налицо поразительное сходство «Дела Дандаро­на» со знаменитым «Делом Бейлиса», описанным В. Г. Короленко (и закончившимся, благодаря его вмешательству, оправданием об­виняемых инородцев), делом о «мултанских жертвоприношениях». Но налицо и отличие: обвинительный приговор.

Цитируем с сохранением особенностей стиля: «Доказательства виновности:

...Участники группы в полном составе собирались на моления-согшоды, о чем подтверждали как Дандарон, так и все его ученики.

Была создана подпольная касса. Дандарон назначил кассиром сначала Бадмаеву, а затем Лаврова. Об этом подтвердили Дандарон, Бадмаева, Аранов, Пупышев и др.

Из заключения научно-атеистической экспертизы видно, что буддизму свойственны преклонение, почитание, обожествление учи­теля, преподношения ему. Дандарон не оспаривает, что он был учи­телем; свидетели Петровы, Репка, Альбедиль и многие другие под­твердили, что они преклонялись перед ним, как перед духовным учителем. Об этом свидетельствуют репродукции фотографий Дан­дарона в ламском одеянии...» (Речь идет о фотографии, снятой кор­респондентом Агентства печати «Новости» по его просьбе в «этно­графических целях»).

В результате Б. Д. Дандарон признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 227, ч. 1 и 147, ч. III, и осуж­ден (на основании второй из этих статей) к пяти годам лишения свободы.

Приложение 6

Чтобы представить, как ученики Дандарона после его ухода про­должали жить в Учении, будучи в течение пятнадцати лет единствен­ной в стране сплоченной группой практикующих буддистов-мирян, приведем характерный документ. Это, так называемое, «Письмо Лаврова». Оно было написано в 1975 г., уже после ухода Учителя, в Удан-Удэ совместным творчеством Железнова, Лаврова и Пупышева. Адресовано письмо ленинградской части сангхи. Уточним: в буд­дизме сангхой считается собрание четырех гэлонов, или «полных монахов», давших многочисленные обеты отречения вплоть до обе­та безбрачия. Мы жили в буддийском смысле в полном вакууме и считали себя единственными буддистами в России, ибо старики-ламы двух монастырей в Бурятии и Агинском автономном округе воспринимались нами как священный осколок далекого прошлого. Перспектива развития буддизма воспринималась нами только как вариант его светских последователей. Поэтому мы и называли себя столь многозначительно — сангха Дандарона.

Июль 1975г., Улан-Удэ

(Написано Ю. К. Лавровым совместно с В. Н. Пупышевым и про­смотрено А. И. Железновым)

Распространение тантрийского учения не проходило ровным по­током, а принимало различные формы, разветвлялось соответствен­но исторической ситуации тех народов, которым по карме положено было принять и сохранить буддизм. Притом буддизм в целом и тан­трийское учение в частности разворачивалось к сансаре той своей стороной, которая способна была проникнуть и закрепиться в кон­кретной исторической структуре. При этом всегда возникали разные варианты и сочетания частей учения.

Так, в Тибете в VII в. одновременно действовали Учителя Шантаракшита и Падмасамбхава. Нет исторических свидетельств их непо­средственной связи между собой, но когда, например, в монгольских хрониках упоминаются эти два лица, оговаривается их функцио­нальная связь в деле распространения буддизма: Падмасамбхава по­давлял мар, а Шантаракшита распространял бодхисаттвовскую часть Учения. При Цзонхаве, когда буддизм в Тибете окреп, его наи­более острые формы уступили место более мирным, общественно доступным формам: школа кадампа уступила главенствующее поло­жение гелугпе.

Когда буддизм проник в Монголию, он снова воспользовался своими наиболее острыми формами: Пагба-лама дал императору Хубилаю посвящение Хеваджры (Китай, монгольская династия Юань, XIII в.) и затем в Монголии — с конца XVI — начала XVII века.)

Можно привести другие примеры вместерожденности тантрий­ского учения и общественной кармы, нирваны и сансары. Во всяком случае отношения, в которых находятся исторические возможности народа, который кармически принимает Учение и формы тантризма при вступлении в контакт с этим народом, имеют абсолютный (не­случайный) характер. Эта запрограммированность ясно видна хотя бы в таком факте, что охранением этого отношения занимается одно лицо, перерождающееся в разные времена. Так, Пагба-лама, главное лицо в распространении буддизма в Монголии, перерождается как пекинский хутухта Джанджа Ролби-Дорже (Чанкья Ролпэ-Дорже) при Маньчжурской династии (в Китае), в то время, когда манчьжурские императоры начинают поддерживать буддизм. Он оказывает соответствующее влияние на манчьжурского императора Цянь-луна.

Когда подошло время принятия тантрийского Учения в России, перерожденец Чанкьи Ролпэ-Дорже дал посвящение в Хеваджратантру отцу нашего Учителя, в то время, когда в Бурятии, а может быть, и в Монголии этот жуд (тантра) не был известен, но был сохра­нен в Китае.

Когда в начале XX века Учитель Лубсан увидел, что дацанская (цзонхавинская традиция) форма буддизма не сможет выжить в ис­торических условиях послеоктябрьской России, он изменил ее в духе традиции индийских махасиддхов: вышел из дацана, перешел в со­зерцании Ямантаки от Цхонхавинского дубтаба (санскр. садхана) к Ра-лоцавинскому (соединил традицию махасиддхов с универси­тетским, пандитским, направлением, но не механически, а вместерожденно, т. е. через тибетский слог «YO» (первый) [в коренной ман­тре] Ямантаки).