Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Чтобы внести больше смятения в стан врагов, козельчане поджигали татарские юрты.

Никифор Юшман рвался к самой большой юрте, находившейся в центре лагеря, но внезапно он остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Он увидел полуголого Матвея Цыбу, стоящего на коленях возле татарской повозки с руками, прикованными к грубо сколоченному колесу.

Повинуясь распоряжению Никифора Юшмана, двое гридней живо освободили несчастного пленника и помогли ему встать на ноги.

— Здрав будь, Матвей! — сказал Никифор Юшман. — Говорил я тебе, не возвращайся к нехристям, так ты меня не послушал! За что тебя так?

— Горе у меня, Никифор, — растирая одеревеневшие руки, пожаловался Матвей Цыба. — Сына моего татары плетьми насмерть забили за то, что он посмел съесть кусочек мяса из котла, где оно варилось. Я кинулся было на выручку к сыночку своему, так нехристи меня тоже избили и к колесу приковали. Жена моя от горя рассудком тронулась. Татары ее копьем закололи, видя, что она безумная и работать не может.

— Что ж, Матвей, пришла пора тебе расквитаться с татарами за свои страдания и смерть близких, — промолвил Никифор Юшман. — Вот тебе топор. На-ко, друже. Круши нехристей!

Ощерив в злобном оскале окровавленный рот с выбитыми зубами, выкатив полные ярости глаза, Матвей Цыба ухватил топор двумя руками и, зарычав, как дикий зверь, бросился рубить мечущихся по стану татар.

Видя, что его нукеры не в силах сдержать натиск русичей, Гуюк-хан вскочил на неоседланного коня и поскакал во весь дух к ставке Бату-хана.

Едва началась битва в лагере Гуюк-хана, как отряд Пачеслава стремительным броском атаковал татарское охранение возле осадных машин. Русичи сначала забросали татар дротиками, а затем бросились врукопашную. Почти все татарские стражи были перебиты, спаслись лишь те, кто был верхом на конях.

Не теряя времени даром, воины Пачеслава облили катапульты смолой и подожгли.

Эти огромные костры увидели татары в стане Батыя. Темник Бурундай с тремя тысячами своих воинов бросился спасать камнеметы. Отряд Пачеслава вступил в неравную битву с воинами Бурундая, встав заслоном у них на пути. Опрокинуть немногочисленных козельчан с ходу батырам Бурундая не удалось. Ратники Пачеслава стояли насмерть, не подпуская татар к пылающим катапультам. Но едва татары начали одолевать, как им в спину ударили ратники Никифора Юшмана, прорывающиеся из вражеского становища обратно в Козельск. Отряд Бурундая оказался между двух огней. От русских мечей и топоров меньше чем за час полегло две тысячи татар. Бурундай был ранен и с трудом смог ускользнуть из этой кровавой сумятицы. Остатки отряда Бурундая разбежались в ночи кто куда.

В стане Гуюк-хана ратники Никифора Юшмана также истребили около двух тысяч татар.

Перед самым рассветом южные ворота Козельска распахнулись, и в город вошли уцелевшие после ночной битвы ратники. Из отряда Пачеслава назад вернулось всего сорок воинов. Пачеслав сложил голову в сече. В отряде Никифора Юшмана уцелело три сотни ратников, к которым примкнули четыре сотни русских невольников, бежавших из лагеря Гуюк-хана. Среди этих обретших свободу русичей были и Матвей Цыба с дочерью Ладой, и смерд Оверьян с дочерью Баженой.

Глава десятая

Время жить и время умирать

Симеон Владимирович примчался в Брянск на взмыленном коне в сопровождении горстки гридней, усталых и израненных. Велев страже немедленно запереть все городские ворота, князь устремился к своему терему, возведенному на холме, обнесенном высоким тыном. После вчерашнего дождя узкие улицы Брянска раскисли от вязкой грязи и луж. Копыта коней скользили на этой размытой дороге. Редкие прохожие, мужчины и женщины, видя группу забрызганных грязью всадников, опасливо прижимались к заборам и стенам домов. Кто-то из горожан, узнав своего князя, окликнул его, спросив, что стряслось и далеко ли мунгалы?

— Разбили мунгалы наше войско, вот что стряслось! — рявкнул в ответ Симеон Владимирович. — Не сегодня завтра нехристи к Брянску подвалят!

Ворвавшись в свой терем, Симеон Владимирович с помощью челядинцев избавился от доспехов, смыл с себя кровь и грязь. Потом князь попросил у жены квасу и долго пил, утоляя сильную жажду, из большого липового ковша.

— Ну же, голубь мой, рассказывай, что случилось? Почто мунгалы посекли ваши полки? — подступила к супругу княгиня Евдокия, едва тот бессильно опустился на скамью.

Скрипнула дверь — и в светлицу проскользнула Феодосия Игоревна в длинном лиловом платье, в ее уложенных венцом косах поблескивали нити из мелкого речного жемчуга. На красивом лице Феодосии Игоревны было написано то же беспокойство, что и на лице княгини Евдокии.

— Полки наши дрались храбро, особенно там, где стоял Изяслав Владимирович, — понурившись, промолвил Симеон Владимирович. — Токмо недолго рать наша теснила мунгалов. Обошли нехристи наше войско сначала с правого крыла, потом с левого. Первыми ропейские ратники спину показали, за ними следом обратились в бегство рыльская и новгород-северская дружины. А когда пал стяг путивльского полка, тогда уж все наше воинство в бега ударилось…

— Что сталось с Изяславом Владимировичем? — спросила Евдокия.

— Убили его мунгалы, — с тяжелым вздохом ответил Симеон Владимирович. — Я сам видел, как он с коня наземь свалился.

— Кто еще из князей погиб? — поинтересовалась Феодосия Игоревна.

— Новгород-северский князь Владимир Давыдович тоже голову сложил и оба его брата иже с ним, — сказал Симеон Владимирович. — Я сам чудом от смерти ушел. Татары гнались за мной, как голодные волки.

— Что же теперь будет? — растерянно произнесла Феодосия Игоревна, переводя вопрошающий взгляд с Симеона Владимировича на княгиню Евдокию.

— То и будет, что нехристи уже завтра к Брянску подступят, — ответила Евдокия, мрачно сдвинув свои темные брови. Она решительно взяла княгиню Феодосию за руку: — Вот что, подруга, собирайся и поезжай в Чернигов! Спасай свою головушку, а заодно поторопи тамошнего князя и бояр его, чтобы они поскорее полки собирали! Коль подойдут мунгалы к Чернигову, тогда уже будет поздно рать собирать.

— Неужели ты думаешь, что татары и до Чернигова доберутся?! — воскликнула Феодосия Игоревна, не желая верить в это.

— Ты сама видишь, что ныне творится! Никто из наших князей не в силах остановить мунгалов! — Евдокия небрежно кивнула на своего подавленного супруга. — Храбрые князья погибают в сечах, трусливые разбегаются.

— Ладно, пойду собираться в путь, — сказала Феодосия Игоревна, обняв Евдокию. — Я и так изрядно задержалась у вас в Брянске.

— На то была злая воля Изяслава Владимировича, — негромко обронила княгиня Евдокия, на миг прижавшись к Феодосии Игоревне, к которой она успела привязаться. — Теперь же, подруга, ты — вольная птица.

Обширное зеленое поле у реки Болвы было густо усеяно телами павших воинов, русичей и татар. Сражение только-только закончилось. Татары пересчитывали пленников, связывая их веревками, добивали тяжелораненых русских ратников. Захваченные в битве русские стяги лежали на сырой после дождя траве. Рядом со стягами рядком были уложены павшие в сече князья.

Ханы Бури и Кадан в кольчугах и шлемах, с саблями у пояса, осмотрев поверженные знамена русичей, задержались возле убитых князей Ольговичей. Им захотелось узнать имена сраженных Ольговичей, поэтому ханские нукеры привезли из татарского стана раненого Анфима Святославича, который хоть и был еще слаб, но уже мог держаться на ногах.

— Как зовут этих князей? — Кадан указал плетью на пять бездыханных тел в богатой одежде и добротных доспехах. Он взглянул на Анфима Святославича: — Ты знаешь их?

Узкоглазый толмач перевел сказанное ханом с монгольского на русский.

Анфим Святославич хмуро покивал. Конечно, он хорошо знает этих князей, павших от татарских сабель. В прошлом ему доводилось враждовать со всеми из них.

— Это путивльский князь Изяслав Владимирович, — промолвил Анфим Святославич, кивнув на мертвого исполина, иссеченного саблями так, словно он в одиночку бился с полусотней врагов.

«В битве на Калке, брат, тебе удалось пробиться сквозь полки татарские и спастись, а ныне не дал тебе Господь везенья в сече, — подумал Анфим Святославич, без тени злорадства взирая на бездыханного путивльского князя. — Не пришел ты на подмогу к вщижанам из-за вражды ко мне. И вот ту же самую чашу ты выпил, что и мой брат Роман Старый!»

— Это кто? — хан Бури указал рукой на мертвого витязя в красном плаще.

— Это Владимир Давыдович, князь из Новгорода-Северского, — ответил Анфим Святославич. И тут же добавил, указав на два других мертвых тела: — А это его родные братья Федор и Константин Давыдовичи.