Во славу Отечества! - Евгений Белогорский

Это Слащёв установил с большой долей достоверности, детально изучив долину Вардар с помощью авиа- и сухопутной разведок. Именно здесь, в районе Ветреник-Доброполе-Скол,

он планировал нанести главный удар сербскими и русскими частями, предоставив возможность франко-греческим войскам расширить зону прорыва фланговыми ударами и одновременно прикрыть наступающие части от возможных контрударов противника. Остальные англо-греческие войска должны будут нанести отвлекающий удар между озером Дойран и рекой Вардар.

Предлагаемый план был неординарным и рискованным, но Слащёв хотел гораздо большего, чем освобождение южной Сербии. Генерал мыслил гораздо шире и замахивался на стратегическое изменение положения всего Балканского театра военных действий, вплоть до полной капитуляции Болгарии, и открытия союзным силам всего южного фланга Центральных держав. Не имея численного преимущества перед противником, столь масштабные изменения могли произойти только лишь благодаря ранней капитуляции болгарской армии, ради чего и был приглашен Радко-Дмитриев.

Популярный национальный герой двух Балканских войн, завершивший полное освобождение болгарского народа от османского ига и объединивший две части Болгарии в одно единое государство, как никто лучше, соответствовал потаённым замыслам Слащёва. Вот уже второй месяц генерал вел тайные переговоры с офицерами болгарских частей с помощью ночных парламентёров с той стороны.

Все эти действия носили сугубо секретный характер и были тайной не только для противника, но и для западных союзников. Слащёв не хотел раньше времени раскрывать свои карты.

Этой ночью со стороны противника перебежал унтер-офицер болгарских войск Цветан Раков, и Слащёв хотел получить самые последние сведения из стана врага. Радко-Дмитриев быстро переводил слова унтер-офицера, но Слащёву и так был понятен общий смысл того, что торопливо говорил перебежчик.

- Каково настроение среди солдат твоего полка? Довольны ли они своей службой и верят ли в скорую победу?

- Шутить изволите, господин генерал, о какой победе Вы говорите? Турков побили, немцев бьют, австрийцев бьют. Солдаты, чуть ли не открыто, проклинают царя Фердинанда за его союз с кайзером, заключенный против воли нашего народа. Вам ли это не знать, господин генерал,- льстиво молвил Раков Дмитриеву, но тот только нахмурил брови и унтер моментально подобрался, испугавшись возможного гнева генерала.

-Что же вы не выступите против царя, раз так он вам сильно не люб? Винтовки у вас есть, патроны тоже, так поверните штыки назад и вперед на Софию. Ну, что молчишь?

Унтер испуганно облизал разом пересохшие губы и затравленно переводил испуганный взгляд с одного генерала на другого, не зная, что им ответить. Застигнутый врасплох подобным вопросом Дмитриева, унтер всем своим видом показывал, что в подобных дебрях высокой политики он никогда не хаживал.

- Много ли немцев в вашем полку? - перевел разговор Слащёв в более привычное для унтера русло общения.

- Мало, мало, господин генерал, - с радостью ответил тот, ощутив свою возможность быть полезным для столь высоких господ, - в начале года они были в каждом батальоне, роте и даже во взводах, а когда вы их летом даванули, всех как метёлкой вычистило. Осталось несколько офицеров в дивизиях, да в нашем полку майор Фогель задержался, только боюсь ненадолго.

- Это почему?

- Уж очень на него злые наши солдаты. Он приказал засечь до смерти двоих солдат за кражу продуктов с полкового склада. Фогель настоял на своем приказе, хотя полковник Богумилов был против этого.

- А, так ли сильно голодает ваш полк, что солдаты вынуждены воровать себе еду?

- Что полк господин генерал, вся дивизия и армия недоедают. С июня месяца наши пайки урезали, чуть ли не вполовину, сказали сейчас лето, сами добывайте себе пропитание. Крестьяне, как только проведали про это дело, так начали срочно переселяться прочь отсюда.

Радко и Слащёв понимающе переглянулись, перебежчик полностью подтверждал ранее полученные сведения о лишениях в рядах болгарского воинства.

- Значит, ты к нам перебежал ради тарелки супа? Хорош воин, что свою родину за похлёбку продает!- гневно бросил Дмитриев, буравя гневным взглядом лицо Ракова.

- Никак нет, господин генерал!- твердо ответил унтер и ретиво вскочил со стула,- надоело мне воевать за несправедливое дело и неправильного царя. Вот и решил отойти от него, не я один такой.

Раков знал, что говорил. Не он один действительно являлся пред светлые очи героя Болгарии с первого момента его появлении на фронте. Весть о его прибытии моментально перелетела через линию фронта и надолго поселилась в умах простых солдат и офицеров.

- Расскажи, что пишут из дома, давно весточку получал? - более миролюбиво произнес Дмитриев взмахом руки, приказав собеседнику сесть обратно на табурет.

- Давно, господин генерал, ещё в мае. Пишут, что очень трудно жить, власти заставляют сдавать весь урожай в город, оставляя едва-едва на пропитание и для нового сева. А всё, что вывозят в город, немедленно отправляют эшелонами в Германию. Сестра сама видела, как людей от вагонов немецкая охрана штыками отгоняла, когда туда сахарную свеклу грузили,- с тоской в голосе говорил Раков.

- Значит, во всём виноват царь Фердинанд, говоришь? - спросил Дмитриев унтера, и тот вновь вскочил.

- Так точно, господин генерал, он немчура проклятый, через него все и наши беды.

- А сбросить его духу не хватает?

- Так точно не хватает. Не нашего ума такое дело вершить.

Дмитриев посмотрел на вытянувшегося перед ним в струнку унтера и с хитрецой спросил:

- Ну, а со мной ты и твои солдаты пойдут свергать царя?

Унтер радостно осклабился и, не задумываясь ни секунды, чётко и ясно отрапортовал:

- Так точно, Ваше Высокопревосходительство, пойдем!

Радко внимательно посмотрел в лицо допрашиваемого, а затем сказал:

- Ладно, иди, Раков, сейчас тебя накормят, но помни: слово - не воробей, вылетит, - не поймаешь! Когда унтера увели, Слащёв неторопливо подошел к карте, развёрнутой на столе, и сказал своему собеседнику:

- Значит, не любят братушки своего царя, ой не любят, если он их голодом морит.

- Да за, что любить этого аспида, Яков Александрович, был бы ещё свой, да глупый, так ведь этого чужака из Берлина прислали на нашу голову,- с негодованием ответил Дмитриев, - и что в нём нашего, славянского? Ладно, Бог даст, выбросим обратно!

Дмитриев помолчал некоторое время, а затем продолжил:

- Всё, что говорил Раков - полная правда. Немцев в дивизиях осталось очень мало, в основном, только помощники командиров дивизий. Тырновский полк, находящийся в резерве, полностью свободен от немцев, и его офицеры готовы поддержать нас, как только будет прорван фронт. Такое же положение дел и в Бургаском и Козолуповском полках. Их командиры не хотят воевать и готовы повернуть своё оружие против Фердинанда, если наш прорыв будет успешным.

- Да, если будет успех,- повторил Слащёв,- и не просто успех, а развал фронта. В этой ситуации наш основной противник - австрийский корпус Франка. Если мы свяжем его ударами с фронта и выйдем в тыл, то его можно будет исключить из дальнейшего расклада. Македонская армия фельдмаршала Кевессгази и Албанская генерала Пфлянцер-Балтина не успеют прийти им на помощь, если болгарские части сдержат своё слово.

- Поддержат, обязательно поддержат! - горячо заверил Слащёва Дмитриев,- мои люди недавно вернулись с той стороны. Все готово.

Собеседник кивнул головой, а затем осторожно спросил:

- А что будет потом, когда падет Фердинанд? Скорее всего, подобно нашему царю Николаю он отречется в пользу своего молодого сына Бориса. Ты готов поменять одного немца на другого, который вряд ли забудет свержение с престола своего отца.

По задумчивому лицу Дмитриева было видно, что подобные мысли давно терзали его голову, но он не решался их высказать:

- Поддержит ли меня генерал Корнилов, если я предложу свою персону в Верховные правители Болгарии?

- Думаю, обязательно поддержит, друже генерал.

- Так ты выясни это поточнее.

- Не волнуйся, обязательно уточню, сегодня же отправлю шифровку.

Узнав всё, что ему было необходимо, Дмитриев склонился над картой и задумчиво произнес, озирая поля будущих сражений:

- Значит, нам с тобой, Яков Александрович, будет нужна только победа и ничто другое.

Тщательно спланированное наступление началось 30 августа. В течение 8 часов артиллерия союзников, которая имела некоторое численное превосходство, обрабатывала передовой край вражеской обороны по всем участкам фронта, где предстояли активные действия, как наступательные, так и отвлекающие.

Англо-греческие войска на следующее утро первыми атаковали позиции австрийцев под Монастырем, но к исходу дня смогли занять лишь первую оборонительную полосу глубиной около 1 километра. Далее австрийцы Франка не пустили их о чем, командующий радостно доложил в Вену генералу Штрауссенбургу.