Пора убивать - Джон Гришэм

— Да.

— А вы утверждали, что он был полностью нормален?

— Совершенно верно.

— Кто-нибудь из экспертов разделял вашу точку зрения?

— Насколько я помню, нет.

— Значит, было три их голоса против вашего одного?

— Да, но я и сейчас уверен в том, что был прав.

— Понятно. А к какому выводу пришло жюри, доктор?

— М-м… обвиняемый был признан невиновным — ввиду того, что действовал в невменяемом состоянии.

— Благодарю вас. Следующее. Вы, доктор, являетесь главным врачом клиники в Уитфилде?

— Да.

— Несете ли вы непосредственную или косвенную ответственность за лечение каждого пациента вашей клиники?

— Я несу прямую ответственность, мистер Брайгенс. Я могу не знать лично каждого пациента, но все врачи подчинены именно мне.

— Благодарю вас. Доктор, где сегодня находится Дэнни Букер?

Родхивер бросил на Бакли полный отчаяния взгляд, который тут же попытался прикрыть доброй улыбкой, предназначенной для членов жюри. Мгновение-другое он колебался, а следующая секунда его молчания затянулась уже слишком.

— Он в Уитфилде, не так ли? — спросил Джейк таким тоном, что всем слушавшим стало ясно: ответ будет «да».

— По-моему, да, — сказал Родхивер.

— Значит, под вашим непосредственным присмотром, доктор?

— Полагаю, что так.

— С каким диагнозом, доктор?

— По правде говоря, не знаю. У меня много пациентов, и…

— Параноидальная шизофрения?

— Может быть… да.

Сделав несколько шагов назад, Джейк оперся о барьер, раскрыл папку.

— Я хочу, доктор, внести полную ясность для присяжных. В тысяча девятьсот семьдесят пятом году вы показали в суде, что Дэнни Букер был абсолютно нормален и полностью осознавал, что он делает в момент убийства двух человек, а жюри не согласилось с вами и признало его невиновным, и с того самого времени этот человек является пациентом вашей клиники, находится непосредственно под вашим наблюдением и проходит курс лечения от параноидальной шизофрении. Я прав?

Выражение лица Родхивера ясно говорило присяжным, что Джейк прав.

Джейк вытащил из папки другой лист, сделал вид, что вчитывается в него.

— Помните ли вы свои показания в суде по делу некоего Адама Коуча в округе Дюпри в мае семьдесят седьмого года?

— Да, помню.

— Дело об изнасиловании, верно?

— Да.

— Вы выступали на стороне обвинения, против мистера Коуча?

— Да.

— Вы утверждали перед присяжными, что обвиняемый находился в полном рассудке?

— Именно таковы были мои показания.

— Вы помните, сколько врачей свидетельствовали об обратном, настаивая на том, что перед присяжными больной, потерявший рассудок человек?

— Их было несколько.

— Вам приходилось когда-нибудь слышать о докторах, которых зовут Феликс Перри, Жене Шумат и Обни Уикер?

— Да.

— Они опытные психиатры?

— Да.

— И все они говорили, что обвиняемый был душевнобольным?

— Да.

— А вы оказались единственным, кто с этим не соглашался?

— Насколько я помню, да.

— Какое решение приняло жюри, доктор?

— Его признали невиновным.

— По причине потери рассудка?

— Да.

— Где сейчас мистер Коуч, доктор?

— Думаю, что в Уитфилде.

— И как долго?

— По-видимому, с момента завершения процесса.

— Понятно. Скажите, для вашей клиники является нормой принимать пациентов и держать их у себя, когда эти пациенты являются абсолютно нормальными в психическом отношении людьми?

Родхивер изнемогал под тяжестью вопроса. Нервы его начинали сдавать. Он смотрел на прокурора — защитника интересов народа — и молил его взглядом: «Я уже не могу, сделай же что-нибудь, останови это».

Джейк держал в руке новый лист.

— Доктор, вы помните суд по делу Бадди Уоддолла, это округ Клеберн, май семьдесят девятого года?

— Да, конечно, помню.

— Убийство, да?

— Да.

— И вы в качестве эксперта-психиатра заявили перед присяжными, что мистер Уоддолл не являлся душевнобольным человеком?

— Да.

— Скажите, а сколько врачей были не согласны с вашим мнением, считая обвиняемого психически ненормальным человеком?

— По-моему, пятеро, мистер Брайгенс.

— Совершенно верно, доктор. Пятеро против одного. Помните вердикт жюри?

Сидевшего в свидетельском кресле эксперта начали охватывать гнев и разочарование. Мудрого дедушку-профессора, отвечавшего правильно на самые каверзные вопросы, загоняли в угол, как крысу.

— Да, помню. Невиновен, вследствие разрушившей психику болезни.

— Как вы объясните это, доктор Родхивер? Пятеро против одного, и даже присяжные не на вашей стороне?

— Присяжным нельзя доверять, — неосторожно вырвалось у Родхивера. Он вздрогнул, бросил взгляд на жюри, но было уже поздно.

Недобро усмехнувшись, Джейк посмотрел на эксперта, затем повернул голову в сторону присяжных. Сложив руки на груди, он позволил словам психиатра утонуть в многозначительной тишине. Так он и стоял, улыбаясь своему противнику.

— Можете продолжать, мистер Брайгенс, — напомнил ему Нуз.

Медленными, размеренными движениями Джейк собрал в папку все бумаги и, не сводя пристального взгляда с Родхивера, проговорил:

— Думаю, ваша честь, от этого свидетеля мы уже достаточно услышали.

— Дополнительные вопросы, мистер Бакли?

— Нет, сэр. У обвинения нет вопросов.

Нуз повернулся к присяжным:

— Леди и джентльмены, процесс почти завершен. Свидетелей у нас больше нет. Сейчас я должен буду переговорить с юристами по поводу некоторых технических вопросов, после чего они получат возможность обратиться к вам каждый со своим заключительным словом. Все это начнется в два и займет у нас пару часов. К четырем вы будете знать о деле абсолютно все, и до шести я позволю вам совещаться. Если сегодня вы не придете ни к какому решению, вас вновь отвезут в гостиницу, где вы пробудете до завтрашнего утра. Сейчас почти одиннадцать, объявляю перерыв до двух часов. Юристов прошу зайти в мой кабинет.

Полуобернувшись к своему адвокату, Карл Ли впервые после субботнего заседания сказал Джейку нормальным человеческим голосом:

— Здорово ты с ним расправился, Джейк.

— Не спеши. Послушай, как я буду говорить в самом конце.

Уклонившись от встречи с Гарри Рексом, Джейк отправился в Кэрауэй. Дом, который он помнил ребенком, был старинной постройкой сельского типа, стоявшей теперь чуть ли не в центре города, в окружении древних дубов, кленов и тополей, хранивших под своими кронами прохладу даже в самые знойные дни лета. Позади деревьев вдаль на три четверти мили уходило поле, поднимавшееся по склону небольшого холма. В углу его был обнесенный проволочной оградой загон для домашней птицы.

Здесь Джейк сделал свои первые шаги, здесь он учился кататься на велосипеде, играть в бейсбол. Под дубом, совсем рядом с полем, он похоронил трех собак, ручного енота, кролика, несколько утят. Над этим маленьким кладбищем на высохшем суку висела шина от «бьюика» тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.

В закрытом доме вот уже два месяца как никто не жил. Соседский мальчишка подкашивал вокруг него траву, поддерживая в порядке газоны. Раз в неделю наведывался Джейк — посмотреть, что здесь и как. Родители уехали в Канаду — летом они всегда отправлялись в туристическую поездку. Джейк скучал по ним.

Открыв ключом дверь, он поднялся в свою комнату. Здесь все было так же, как прежде. Стены, увешанные фотографиями спортсменов, медалями и кубками, бейсбольными шапочками, портретами самых выдающихся игроков. Дверь шкафчика для одежды украшала целая коллекция бейсбольных перчаток. Наверху стояла в рамке его фотография в облачении игрока. До сих пор мать еженедельно поднималась сюда, чтобы вытереть пыль. Однажды она сказала Джейку, что всякий раз, как заходит в его комнату, ей кажется, что она увидит его сидящим за столом и готовящим домашнее задание или рассматривающим свои спортивные трофеи. Причем глаза ее, когда она призналась в этом сыну, были полны слез.

Ему и самому пришла на память комнатка Ханны — с мягкими игрушками, с добродушным гусенком на обоях. В горле запершило.

Он посмотрел в окно. Шина, висевшая над могилами псов, едва заметно покачивалась. Каждую из собак Джейк хорошо помнил. На их похоронах отец всегда говорил, что обязательно купит ему другого щенка. И опять перед глазами встал образ дочери — она так любила Макса! На ресницах набухали слезы.

Старая постель показалась совсем маленькой. Джейк скинул ботинки, лег. С потолка свисал вратарский шлем. «Мустанги Кэрауэя». В пяти играх он забил семь мячей. Где-то на первом этаже между книжками должна быть видеокассета.

В желудке непрерывно урчало.

Джейк осторожно положил записи — свои, не Люсьена — на шкафчик. Принялся внимательно изучать свое отражение в зеркале.