Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Нет, я считаю, Стефан, что дело тут в редкостном качестве. Курбе, Боннар, Рэнсом — их роднит чувство… назовите его божественной печалью.

— Божественная печаль. Мило сказано. Надо запомнить и стянуть для моей колонки «Новости живописи». Мы где сегодня ужинаем? Вы, Эйхо, разумеется, позаботились о том, чтобы заказать столик?

Эйхо смотрела мимо него на женщину в черном, которая, выйдя из музея, направлялась к такси.

Стефан обернулся:

— Это еще кто или что такое?

— Не знаю. Я ее в галерее увидела. Пялилась на меня.

Жуть одна, подумала Эйхо, до чего похожа на черную королеву, что у нас дома на шахматной доске стоит.

— Судя по отсутствию интереса к вам, вы ее отшили.

Эйхо покачала головой:

— Нет. В общем-то она ни слова не произнесла. Ужин? Ой, Стефан, прошу прощения. Вы ужинаете с Бронуисами в восемь тридцать в «Деталь». А вот мне придется вернуться в Нью-Йорк. Я думала, что сказала вам. Вечером сегодня торжество по случаю помолвки. Сестра Питера.

— Которая сестра? Такое впечатление, что им счету нет.

— Сиобан. Она последняя.

— Это не та, огромная, неуклюжая, жутко крикливая?

— Тсс-с. На самом деле она очень милая.

— Теперь, когда Питер заслужил свой золотой щит, смею ли я предположить, что следующее торжество состоится по поводу вашей помолвки?

— Да. Как только все оправятся от сегодняшней.

Стефан принял глубоко огорченный вид.

— Эйхо, вы хотя бы представление имеете, что сотворит вынашивание ребенка с вашей изумительной фигурой, с вашим лицом?

Эйхо посмотрела на часы и виновато улыбнулась:

— Я едва успеваю на четырехчасовой до Нью-Йорка.

— Тогда в путь.

На всем их коротком пути по Мемориал-драйв и через реку к бостонскому Северному вокзалу Эйхо только тем и была занята, что отвечала на пришедшие по электронной почте сообщения. Она даже не заметила, что такси, в которое села женщина в черном, неотступно следует за ними.

«Мам, привет.

Хлопотный денек. Пришлось поторопиться, но успеваю на четырехчасовой поезд. Наверное, с вокзала поеду прямо в Куинс, так что домой доберусь только за полночь.

Выиграла сегодня у босса по очкам. Расскажу тебе об этом за завтраком. Заходила к дяде Рори в Дом, но сестра на его этаже сказала, что он, наверное, не поймет, кто я такая…»

Поезд тихо катил через туннель, выбираясь из города. Эйхо откинулась на спинку уютного мягкого кресла, оторвав взгляд от компьютера, за которым просидела большую часть дня. В глазах все расплывалось, затылок и шея занемели, к тому же болела голова. Она взглянула на свое отражение в оконном стекле, а оно вдруг исчезло, стоило поезду вырваться на яркий солнечный свет. Эйхо несколько раз сжала веки, закрыла лэптоп, отправив матери сообщение, поискала в сумочке успокоительное и проглотила три таблетки, запивая их глотком воды. Потом закрыла глаза и потерла виски.

Когда она вновь открыла глаза, то увидела женщину в черном. Та мрачно взирала на нее, перед тем как открыть дверь в тамбур, а потом пропала из виду, удалившись в клуб-вагон.

Взгляд ничего не значил. Даже то, что они оказались в одном поезде, тоже ничего не значило. И все-таки немалую часть пути до Нью-Йорка Эйхо, пытаясь соснуть, никак не могла выбросить эту женщину из головы.

2

После того как в больнице Флэтбуш Питеру О'Ниллу заштопали рану, наложив восемь швов возле левого глаза, напарник, Рэй Скалла, довез его до здания полицейского участка 7–5, где Пит пересел в свою машину и отправился домой — на Бейсайд в Куинс. К тому времени он уже оттрубил двенадцать часов, однако впереди его ждали два свободных от службы дня.

Когда он подъехал к трехэтажному кирпичному дому на Комптон-плейс, помолвка его сестры Сиобан была в самом разгаре, так что пришлось выискивать место для парковки в полутора кварталах. Возвращаясь к дому, по пути он приветственно обменивался шлепками ладонь о ладонь с соседскими ребятишками, снующими по улице на велосипедах и скейтбордах. Левый глаз заплыл. Нужно бы лед приложить, но первым делом он баночку холодного пива выпьет. Нет, лучше две баночки.

Дом О'Ниллов был ярко освещен. С полдюжины парней затеяли играть в похожий на потасовку баскетбол на подъездной дорожке. Всем им Питер так или иначе приходился родней, как и тем, кто собрался на крыльце.

Братец его, Томми, первокурсник университета Хофстра, получивший футбольную стипендию, порывшись в ведерке с битым льдом, выудил из него банку пива и пробросил ее Питу. На ступеньках сидела ребятня, вооруженная игровыми приставками. Сестра Питера, Кэтлин, босая разгуливала по лужайке перед домом, нежно убаюкивая уткнувшегося ей в плечо младенца. Она чмокнула Пита и неодобрительно глянула на залатанный глаз.

— И когда же номер четвертый появится?

— Номер пятый, ты хотел сказать, — поправила Кэтлин. — Девятого октября, Пит.

— Я, видно, со счету сбился, пока под прикрытием работал. — Пит подхватил банку ледяного пива и опустошил ее наполовину, наблюдая за тем, что происходит на дорожке. Засмеялся: — Слушай, Кэт, попроси своего старика, пусть перестанет макароны есть или прекратит обруч крутить.

Братец Томми сбежал с крыльца и обнял Пита за плечи. Играл он полузащитником, был на три дюйма выше Питера, чей рост равнялся пяти футам и одиннадцати дюймам, но не шире в плечах. Широкими плечами наделены были все члены семейства, к прискорбию женщин.

Одного из баскетболистов при вбрасывании снесли, что вызвало смех у обоих братьев.

— Эй, Вито! — крикнул Пит. — Или потверже держись, или в штанах его держи! — Он допил пиво, ударом смял банку. — Эйхо из Бостона вернулась? — спросил он у Томми.

— Она в доме. Знатный фингал.

— На задержании заработал, — уныло поведал Питер.

— Какая жалость, что у вас в городе «Пурпурное сердце»[56] не вручают.

— Ага, зато там устраивают роскошные похороны, — брякнул Пит, не подумав, что означают такие слова в семье полицейского.

Кэтлин мигом ему мозги вправила, шлепнув ладонью по затылку. А потом перекрестилась.

— Господь и Матерь Спасительница! Пит, не смей больше никогда так говорить!

Как и повсюду в доме, на кухне было полно людей, налегавших на пиво и еду. Питер поцеловал мать и взглянул на Эйхо, которая вынимала противень с закусками из духовки, надев рукавицы. От жары у нее на висках высыпали бисеринки пота. Она взглянула на Пита, точнее, на швы у него над глазом, и усадила на табурет возле двери на заднее крыльцо, чтобы рассмотреть рану поближе. Средняя сестра Пита, Джесси, изобразила руками, какой он герой с разбухшим глазом.

— Маленькая чертовка, — объяснял Пит, — такая, знаешь, ловкая, гибкая. Она на взводе была и уж не знаю, на чем еще.

— Чуть-чуть тебе в глаз не попала, — заметила Эйхо, плотно сжав губы.

— Век живи — век учись. — Питер впился зубами в бутерброд.

— Укол от столбняка сделал?

— А как же. Как у тебя день прошел?

— Я большой молодец, — похвасталась Эйхо, пользуясь любой мелочью, чтобы похлопотать над ним: волосы со лба ладонью отвела, салфеткой каплю соуса с подбородка отерла. — Повышения заслуживаю.

— Давно пора. Как мама?

— Неважный ей выпал день, Джулия сказала. Хочешь еще пива?

— Откуда знаешь, что одну банку я уже выпил?

— Ха-ха. — Эйхо пошла на крыльцо, достала из ящика со льдом пиво.

Сестра Питера, Сиобан, будущая невеста, нетвердым шагом последовала за Эйхо в дом. Припадала на каблуки от воображаемого порыва ветра в лицо. Взгляд ее блуждал, не в силах ни на чем остановиться. Глуповато улыбаясь, она обняла Питера.

— Я такая счастливая!

— Мы радуемся за тебя, Сиобан.

В свои тридцать пять она была самой старшей из семи детей О'Биллов и меньше всех балованной. Это мягко говоря.

В дверях за спиной Сиобан нарисовался жених. Был он на голову ее ниже, редкозуб и дурно подстрижен. Торговец компьютерными программами. Дела у него шли отлично. Ездил на «кадиллаке», сделал первый взнос в кондоминиум в Долине Ручьев и планировал провести медовый месяц в морском круизе. Бриллиант Сиобан подарил — не из мелких.

Питер, салютуя жениху, поднял банку с пивом. Сиобан с усилием выпрямилась и заключила в объятия Эйхо, громко рыгнув.

— Уу-пп. У тебя еще есть?

— Нет, миленькая. — Эйхо передала ее жениху, который, крякнув, повел нареченную через кухню к туалетной комнате.

Питер покачал головой.

— Вот и поговори тут о противоположностях.

— Да-а…

— Сиобан придется многое постичь. Она ведь до сих думает, что «феллатио» вроде итальянской оперы.

— Ты хочешь сказать, это что-то другое? — Эйхо широко раскрыла глаза. Потом потрепала Пита по щеке. — Прекрати. Я люблю Сиобан. Всю семью вашу люблю.