Возвращение астровитянки - Ник. Горькавый

— Думаю — да. Особенно если мы сможем сделать инопланетянам подарок в виде координат подходящей для них планеты. Ведь мы лучше знаем свои окрестности космоса. За такой подарок инопланетяне могут поделиться передовыми технологиями.

— Отлично, профессор! А теперь я расскажу вам, зачем мы летим на Тритон…

Тритон был похож на розоватую дыню с нахлобученной шапкой снега. Странные трещины и узорчатые равнины покрывали поверхность этого огромного, размером почти с Луну, спутника Нептуна. Его поверхность из метанового и азотного льда ярко блестела в свете крошечного Солнца. Очень холодный мир с температурой минус двести сорок градусов. Может, поэтому на полярном азотном леднике видны чёрные дымы — наверное, кто-то жжёт костры, чтобы согреться? Шучу, шучу.

Я повернулся к самому Нептуну. Он занимал значительную часть неба и был приятно-синим и однородным. На его диске выделялись лишь атмосферные ураганы, включая «Большое тёмное пятно» — тёмно-синий вихрь-долгожитель, обрамлённый белыми облаками. Я попытался рассмотреть знаменитые разорванные кольца Нептуна, но мне не повезло — глазом я их не нашёл. Надо на обратном пути устроиться поближе к телескопу — или заранее попросить навести его на кольца и послать изображение на мой экран.

До сих пор не могу поверить, что я попал в систему Нептуна и вижу самую дальнюю планету Солнечной системы своими глазами.

Планета бога морей похожа на голубой Уран, зато её спутниковая система совершенно необычна — одни нептунианские арки чего стоят. Тритон уникален и тем, что является самым крупным обратным спутником в Солнечной системе — движется по орбите не в ту сторону, в какую вращается сама планета.

По дороге к Нептуну я читал объяснение этого феномена. Первоначально «прямая» система спутников подвергается «эрозии» и «загрязнению» из-за пролетающих мимо астероидов. Чем дальше от Солнца, тем медленнее гелиоцентрическая эволюция, тем дольше спутниковая система выдерживается в «рассоле» астероидной среды и тем больше у планет обратных захваченных спутников, орбиты которых из-за влияния Солнца стабильнее прямых.

Юпитер быстро поглотил или разбросал астероиды вокруг своей орбиты, поэтому его спутниковая система имеет очень незначительную примесь обратных тел. Сатурнианская система эволюционировала дольше и может похвастаться многими группами обратных спутников, включая крупную Фебу.

На окраине Солнечной системы астероидная популяция до сих пор не вычерпана, поэтому Нептун собирал обратные астероиды в свою спутниковую свиту до тех пор, пока она не стала практически вся обратной: кроме гигантского Тритона вокруг Нептуна движется обширное семейство из сотен дальних обратных спутников, смешанных с более редкими телами с прямым движением.

Внешняя прямая Нереида — она видна в мой левый иллюминатор — тоже уникум: крупный спутник с диаметром в 340 километров имеет эксцентриситет 0,75 и в течение своего оборота, близкого к земному году, меняет своё расстояние от Нептуна в семь раз! Видимо, эксцентричная Нереида когда-то столкнулась на встречных курсах с небольшим обратным спутником — таких шалопаев вокруг неё полно.

Я ущипнул себя за ногу. Больно! Похоже, я действительно нахожусь в системе Нептуна, где нет туристов, куда летают только учёные. Хорошо, что королевы иногда заглядывают.

Навалилась перегрузка. Это понятно: крейсер «Таганай» пошёл на снижение. Я становлюсь бывалым космическим путешественником!

Вездеход приближался всё ближе к гейзеру «Ранняя пташка», и грозный гул фонтана из жидкого, испаряющегося на лету азота становился всё громче и выше, пока не перешёл на визг, бьющий по барабанным перепонкам.

Я сидел, плотно пристёгнутый к сиденью большого вездехода, и вовсю таращился на этот космический фонтан, главное чудо Тритона.

Подумать только, всего десять дней назад я спешил в колледж на урок!

Согласно информационному бюллетеню, который я изучал во время полёта, вся история началась именно с этого аномального гейзера «Ранняя пташка». Программа исследования спутников крупных планет, реализуемая в Институте Солнечной системы, принесла свои плоды — неожиданные, но очень важные — настолько, что сначала на Тритон отправили одну экспедицию, потом другую, а сейчас сама императрица прилетела посмотреть на громко поющую «Раннюю пташку».

Этот гейзер выделялся среди десятков других фонтанов, бивших из трещин азотного полярного ледника, только тем, что начинал извержения раньше других, а заканчивал позже. Модель динамики гейзеров прекрасно описывала весеннюю и летнюю активность, а также осеннее замерзание остальных гейзеров, но «Ранняя пташка» упорно не укладывалась в расчёты.

Механика работы тритонских гейзеров была проста: весной на леднике Тритона начинало «припекать» далёкое солнышко. Его лучи проникали сквозь прозрачную толщу льда, нагревая всё непрозрачное. И тогда вокруг тёмных вмёрзших в лёд обломков скал и метеоритов возникали азотные проталины, а сами метеоритные тела погружались всё глубже в ледник.

В отличие от воды и льда, жидкий азот менее плотен, чем твёрдый. Поэтому если линза жидкого азота образуется внутри ледника, то она давит на окружающий её лёд с колоссальной силой и рано или поздно прорывается наружу, выбрасывая фонтан азота на высоту десятка километров.

Азотная атмосфера на Тритоне разрежена, но достаточно плотна для постоянных ветров, которые подхватывают азотные капли и снежинки — а также всю пыль, которую захватил с собой гейзер, — и разносят их по леднику, образуя длинные — в полторы сотни километров — тёмные хвосты. Именно эти «дымы» на леднике я и видел с орбиты.

Первая экспедиция, исследующая аномальное поведение гейзера «Ранняя пташка», обнаружила, что оно имеет, в буквальном смысле, неестественный и даже весьма искусственный характер.

Потом дорасскажу, а то нас уже привезли.

Вездеход подкатил к временному надувному куполу над шахтой, идущей в основание гейзера, и прошёл шипящий шлюз.

Через полчаса мы уже спускались в узкую наклонную шахту с ледяными стенами. В тесной кабинке лифта уместились только трое: местный учёный-водитель, Никки и я. Спуск занял минут десять, хотя мне показался исключительно долгим. Я чувствовал себя не в своей в тарелке ещё и потому, что из-за негерметичной кабины нас всех обрядили в скафандры. Мерзкая одежда!

Наконец лифт остановился, и мы сразу увидели его.

«Шар» или «Мяч Тритона».

Конечно, мы увидели не сам шар, а только его сегмент.

Кусок серого шершавого бока межзвёздного корабля.