Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Николай Японский

Призвал потом о. Павла Сато и выговорил ему, во–первых, за то, что он не сказал мне об этом несчастий с молодым катихизатором, служащим под его руководством; во–вторых, за то, что он допустил к крещению мать Мануила, тогда как она, отрекаясь на словах от сатаны и его дел, на деле такая усердная ему служительница, что даже счастье сына приносит ему в жертву, ибо Мануил свою жену любит и разлучаться с нею вовсе не хочет. Затем наказал о. Павлу непременно убедить злую свекровь смягчить свою злость, позволить мужу жить с женой. Если после трехкратного убеждения она не послушает, сказать мне; я поговорю с нею, а затем — что Бог даст! Во всяком случае Закон Божий нарушен не должен быть.

Пересадили сегодня самое большое дерево с места Семинарии: «сару–субери». Был за городом в питомнике садовника, ныне работающего здесь: четырнадцать дерев куплены для пересадки сюда.

2/14 июня 1896. Воскресенье.

На вызов учеников в Семинарию, уже давно разосланный по Церквам, до сих пор заявилось только четыре человека. Едва ли, значит, и прием состоится в нынешнем году: меньше пятнадцати принять нельзя, иначе года через два в классе окажется не больше двух, а потом и ни одного; народ–то к нам шлют все оборыш.

3/15 июня 1896. Понедельник.

Утром, лишь только за перевод сел, говорят: о. Тит Комацу явился и желает видеть, по делу.

— Нельзя ли явиться в одиннадцать часов (когда Накай начинает переписывать переведенное)?

— Не может, дело спешное, — говорят опять.

Оставил Накая, иду принять его. Оказывается старое дело, о котором я давно знаю от о. Семена Юкава — о разводе врача с женой в Асио по причине прелюбодеяния ее. Сильно она кается и просит опять принять ее, хотя блудила много в продолжение семнадцатилетней совместной жизни, но много и помогала мужу имуществом из своего родного дома.

Ныне муж не прочь опять бы взять ее. Но мешают родные — язычники, с его и ее стороны. О. Тит в убеждении до примирения дошел до стадии: «Если Епископ скажет „принять”, то муж примет ее». Так о. Тит поспешил сюда, чтобы заручиться моим словом мужу «прими». Я, разумеется, с радостью тотчас же продиктовал письмо в требуемом смысле, по получении которого о. Тит, в одиннадцатом часу, опять и отбыл.

О. Петр Кавано спрашивает, можно ли ему пред отправлением сюда на Собор сделать свой маленький соборик с своими катихизаторами в Кокура? Отвечено, не только можно, но даже и всем бы священникам следовало делать то же.

4/16 июня 1896. Вторник.

Христианин из Аомори просит прибавить содержания катихизатору Симеону Мацубара: «Пять человек малых детей; 15 ен — тут же и на квартиру — недостаточно–де». Но на квартиру идет особо 5 ен; значит, Мацубара скрывает. Содержание во всяком случае весьма скудное. Но прибавить ему, — нужно и всем прибавить, чего Миссия не в состоянии сделать. А послано ныне 5 ен Симеону на болезнь ребенка, о котором пишет–де один христианин; и написано в то же время сему христианину убедительное послание, чтобы помогали христиане своему катихизатору — житейскими предметами, всякий, чем может, — кто чашкою риса, кто углем, солью, зеленью, рыбиной и так далее.

Получена прекрасная икона «Покрова Пресвятой Богородицы» — дар матерей Аполлонии и Феофании, Вохоновской женской обители, близ Петербурга, — исконных жертвовательниц и радетельниц Миссии. Просил написать за оплату, прислали даром, как благословение. Спаси их, Господи! Икона останется навсегда при Миссии, как образчик для списыванья по просьбам Церквей и христиан. Для того и прошена.

5/17 июня 1896. Среда.

Христиане Токусима пишут благодарное письмо за иконы для их Церкви; из письма явствует, между прочим, что они очень довольны своим священником Павлом Морита. И мне это очень приятно.

Один язычник пишет, что он, убедившись в ложности буддизма, желает сделаться христианином. Поручен диакону Павлу Такахаси по близости местожительства. Другой язычник пишет, что, побыв в Соборе при богослужении, почувствовал жажду христианского научения. Поручен катихизатору в Асакуса по месту жительства. Третий язычник пишет: просится по бедности в слуги в Миссию. Сказано навести справки, не годен ли он для христианского научения в видах дальнейшего служения Церкви, ибо письмо написано очень складно.

Впрочем, писем от язычников поступает немало, а проку из них никакого: от бедности пишут, и бедность обычно дурного происхождения. Чтобы не тщетны были слова «грядущего ко мне не изжену вон», отвечается и принимаются соответствующие меры христианской любви, но почти всегда оканчивается денежным убытком для моего кармана, больше ничем. И ныне заявившихся положено питать во время научения, если хоть малая надежда благонадежности их, но едва ли!..

6 июня/18 июня 1896. Четверг.

Кончивши утренний перевод, отправился по накопившимся делам в Иокохаму. Будучи у Устинова, Хакодатского консула, проживающего почему–то в Иокохаме целый год, поражен был следующим феноменом невежества. В разговоре за чаем упомянул я, что перевожу Послание к Коринфянам; жена Устинова, Марья Николаевна, по виду элегантная и образованная дама, вопрошает:

— Что же это такое за Послание?

— Да Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, разве Вы не знаете?

— Нет, не знаю.

— В Новом Завете одна из важнейших апостольских книг!

— Не слыхала. Новый Завет, я знаю, — это Евангелие.

— Но в Новом Завете, кроме Евангелия, и Апостол.

— Новый Завет — это учение Христа, Евангелие, какой же это Апостол?

— Но ведь Евангелия написаны Апостолами. Кроме них, Апостолы написали еще Послания, которые тоже Слово Божие.

Марья Николаевна делает все более и более изумленный вид и продолжает настаивать, что Новый Завет — Евангелие, а Посланий там нет.

— Да будто вы никогда не видали книги Нового Завета?

— Как не видать! Я ее даже изучала, это — Соколов (должно быть учебник протоиерея), я вам сейчас принесу.

Но от порыва принести я ее удержал, и хотя ласково, соответственно чайному разговору, но сказал, что у нас, в миссийской школе, десятилетняя девочка японца лучше ее знает Закон Божий и что я о таком неслыханном, положительно в ужас меня повергающем, невежестве в Законе Божием русской интеллигентной дамы не скажу никому из японцев. Марья Николаевна рассыпалась в уверениях, что так ее учили и так всех их учат Закону Божию законоучители в гимназиях. Если бы она одну из самых больших булавок всадила по головку в мое тело, то мне не больнее было бы, чем слышать это. Ужели правда, что так плохо учат? И ужели много таких круглых невежд, чистых язычниц, в нашем образованном дамском обществе? Впрочем, и мужское общество, кажется, недалеко ушло: муж, слушая, ничем не мог поправить или помочь своей жене, а после о законоучителе Белявском отзывался, что, мол, ему — что!