Заколоченный дом - Виктор Курочкин

— Вот как! Где? Может быть, подскажешь?

— Да у них, в «Заре».

Петр даже присел.

— Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихние — у нас?

— Все время так делается. Как будто вы не знаете? — усмехнулся Генька. — Вы думаете, за трудодни будут работать? Пожалуй, дождешься.

— Будут, — резко оборвал его Петр, — и вы будете.

Журка с Генькой переглянулись.

— А не пойдете — под суд отдам…

Глаза у Журки сузились.

— Ты не пугай! Знаем законы.

— Я не пугаю, а предупреждаю, — и Петр постучал карандашом. — Если вы сегодня же не отдадите старику Екиму деньги…

Журка дернулся и угрожающе шагнул к столу.

— Деньги, которые ты у него украл, — спокойно договорил Петр.

— Неправда!

— Есть свидетели. Вот заявление, — и Петр показал измятый тетрадный листок.

Журка медленно повернулся и, шаркая, пошел к двери. За ним боком, часто оглядываясь, выскользнул Генька.

— Боятся все и молчат, — сказал счетовод.

— Я не буду молчать. Вот посмотрю, что дальше с ними будет, — говорил Петр, нервно открывая ящики стола.

Счетовод собрал бумаги, закрыл на замок железный сундук и выразительно посмотрел на председателя.

— Иди завтракай, — устало кивнул ему Петр и, опустившись на стул, закрыл руками лицо. Василий Ильич подвинул к столу табуретку.

— Хоть караул кричи, Василий Ильич, — пожаловался Петр.

— Трудно, — согласился Овсов.

— Другой раз так подкатит — на свет глядеть тошно. А потом ничего, отойдет. Промелькнет что-нибудь хорошее, и опять жить хочется. Вчера на Лому как увидел, что печь-то легко исправить, захотелось «ура» кричать. А сегодня стал с людьми беседовать — не хотят завод восстанавливать… Говорят: мы лучше траву пойдем косить.

— Да, да, понимаю, — стараясь не глядеть на председателя, буркнул Василий Ильич.

— Ты не можешь себе представить, Василий Ильич, как обрадовал меня твой приезд. Я ведь письма писал, многих звал. Сколько домов стоит заколоченных! А ты сам приехал…

Василий Ильич заметил, как заблестели глаза председателя, словно их омыли, и, не в силах выдержать взгляда этих глаз, опустил голову.

— Конечно, люди в колхозе нужны.

— Да я не требую сотни, — с укором подхватил Петр, — дайте двадцать-тридцать человек — и все пойдет. Мне нужен актив. Опереться мне не на кого. У нас ведь и партийной организации нет. Спасибо Копылову с Сашком — поддерживают они. Вот твой сосед Матвей Кожин, умный, хозяйственный мужик, тоже мечтает о хорошем колхозе; мечтать-то мечтает, а больше думает о своей усадьбе…

Чем больше говорил председатель, тем страшнее становилось Овсову, он боялся поднять голову и прямо взглянуть ему в лицо.

— Поддержи ты мои надежды, Василий Ильич.

Овсов торопливо вынул заявление.

— Пока один.

— Воюет Антоновна? — засмеялся Петр. — Ладно, нам не к спеху. Пусть привыкнет.

Василий Ильич хотел сказать, что с женой гиблое дело, но сказал что-то невнятное:

— Да кто ее знает. Оно, конечно, так.

Петр, не читая, сунул заявление в папку и положил на стол портсигар. Василий Ильич, наблюдая, как председатель выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:

— С заводом-то как, решил?

— Я, Петр Фаддеич, — начал Овсов, — много думал вчера, да и раньше… — Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.

— Ну и что же? — Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.

— Не могу, нет моего согласия, — Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил:

— Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле… Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.

— Не понимаю, Василий Ильич, не понимаю, — искренне признался председатель.

— Я хочу быть рядовым колхозником.

— Ну хорошо, завод не хочешь; а если мы тебя в кузницу пошлем?

— Нет-нет, — запротестовал Овсов, — только рядовым.

— Да каким же рядовым ты хочешь быть? — воскликнул Петр и, вскочив, подошел к Овсову. — Василий Ильич, ну что такое рядовой колхозник, что он делает?

— Да мало ли в колхозе разных работ: косить, хлеб убирать, сено вязать, риги топить… — начал перечислять Овсов.

— Эх, Василий Ильич, Василий Ильич, — остановил его Петр. — «Риги топить»! Да у нас ни одной риги не осталось. А колхозники уже и снопы вязать разучились. Все делают машины: сеют и убирают…

— Вот из-за этих машин колхозники и сидят на граммах.

— А если бы машин не было — тогда что?

Овсов не ответил.

— Тогда бы, Василий Ильич, — продолжал Петр, — мы и граммов не получали. Только зерновых у нас двести гектаров. Не уберет комбайн — все сгниет на корню.

Василий Ильич, не слушая, смотрел в окно. По раме металась пчела… Форточка была открыта, но пчела, добираясь до нее, поворачивала обратно, жужжала, билась о стекло. Василий Ильич подошел к окну, чтобы выпустить пчелу.

— Гвоздями рама забита, — пояснил Петр, когда Овсов попытался открыть окно.

— Надо бы починить, — заметил Василий Ильич и почувствовал, что сказал это совершенно зря.

Он стоял у окна и с тоской думал, что сейчас председатель опять станет убеждать его.

«А ведь я могу сторожем быть или коней пасти. Ночь пропас и весь день дома». Василий Ильич вспомнил, как жаловался старик Кожин, что кони шляются без надзора. Должность конного пастуха представилась ему настолько желанной, что он первым заговорил.

— Конюх тоже нужен, — согласился Петр, — только не этого я от тебя хотел, Василий Ильич.

Идя домой, Овсов размышлял: «Нелегко председателю, ох как нелегко! А человек он хороший. Разрешил еще недельку отдохнуть, привести хозяйство в порядок. Корову обещал». Он вспомнил, как Трофимов, схватив его за руку, воскликнул: «Ты знаешь, Овсов, как я хочу наладить дело! Становись на мое место, председателем, я тебе изо всех сил помогать буду».

Василий Ильич добродушно рассмеялся:

— Председателем… Эх, чудак Пека…

Глава восьмая.

О ВОСПИТАНИИ И ЕЩЕ КОЕ О ЧЕМ

До сенокоса Петр с грехом пополам сколотил ремонтную бригаду во главе с Копыловым. В нее вошли: Абарин, Афанасий Воронин, а потом Журка. Абарин после разжалования заткнул топор за пояс и отправился, как здесь говорят, волчить. С год он болтался, сшибая случайные подряды, а потом неожиданно угодил под суд, по словам самого Лёхи — «за чепуху»: в одном селе снял с забора сушившиеся брюки без разрешения хозяина. Лёху приговорили к исправительно-трудовым работам.

Афанасий Воронин вошел в бригаду, потому что так велел председатель. С малолетства он был приучен слушаться старших. Журка же после одного случая неожиданно притих.

Случилось это так.

С уходом Коня на строительство завода, Петр долго не мог найти ему замену. С кем бы он ни говорил, ответ был один и тот же: «Хлопотно, не смогу… Надо забросить свое хозяйство…»

Как-то Петр встретился с Ульяной Котовой и, не подумав, предложил ей заведовать скотным двором. Ульяна покраснела и, теребя на груди кофточку, прошептала:

— Я не против, как прикажете… — А потом, блеснув глазами, погрозила пальцем: — Только, чур, помогать, председатель.

Петр сгоряча согласился, а позже горько каялся…

Ульяна взялась за дело даже слишком рьяно. Она по пятам ходила за председателем, использовала любой предлог, чтобы поговорить с глазу на глаз. Утром она встречала Петра на дороге в поле; часами просиживала в правлении, дожидаясь, когда он останется один; вечером осаждала на дому. Она завела блокнотик с карандашом и черкала в нем что-то, когда председатель давал указания. Но больше она смотрела на Петра туманными, влажными глазами, а слова, казалось, ловила ртом, и так жадно, что блокнот с карандашом то и дело падал на пол. Но как бы Ульяна ни старалась, ей не везло. Месячный запас отрубей был скормлен за неделю, два раза Еким привозил назад с маслозавода сквашенное молоко, а племенной жеребец, стоявший в конюшне на привязи, за одну ночь съел новые осиновые ясли. Все-таки настойчивости Ульяны даже Петр завидовал. Она замотала председателя с кормокухней, и он сам был вынужден искать печников, чтобы переложить там плиту. Взялись за это дело Журка и его дружок Генька Шмыров.

— Будет плита, — заверил Арсений. — Только деньги на бочку и никаких трудодней.

Надо отдать должное Журке: парень он был, как говорят, от скуки на все руки. За любое дело брался, не оглядываясь, и все у него выходило, в общем, гладко. Но тут он сорвался…

Через два дня Петр мимоходом завернул к кормокухне. Работа там шла ходко. Оставалось только поправить трубу. Журка стоял на крыше и принимал от Геньки ведро с глиной.