Пой, скворушка, пой - Петр Краснов

- Здоров был, - выглянула из кухоньки Маринка. - Во - к пельменям-то!..

- А мы сразу в баню... что ждать, пока вы сходите? - говорила, пальцами ловко работая, улыбчиво поглядывала Екатерина. Но горькая морщинка в уголке губ не расправлялась даже и тогда, казалось, когда улыбалась она - бойко вроде с виду, но и будто просяще, виновато бровки подымая, взглядывая неспокойно. - Пока приготовим тут, соберем... Вы там не спешите.

- Куда спешить, - сказал он, - дню конец... Он все взял, ничего прихватить не надо?

- Да-к нас бы, - это из закутка смешок, довольный, - да мы уж напарены...

"Вот чертовка, - злился он на Маринку, пробираясь узкой дворовой тропкой обочь яблонек, топыривших в глаза набухшие ветки и почки, на зады к бане, - удумала же. Неймется им, бабам, дай им свести-развести..." Но и со стеснением каким-то в груди ругался, чуть не с волнением, не сразу осадил себя - голодуха мужичья, что с ней сделаешь.

В печурке, с предбанника топившейся, играло в щелях и погуживало пламя, а Федька уже разделся, телом худой, мословатый, в рыжих тоже конопинах и подпалинах весь по бледной до голубизны коже.

- Щас подкалим! Ты как - паришься, нет?

- Да при случае.

- Ну, веник есть - старый, правда-ть, до новых теперь... Заходил? Василий кивнул, скидывая поскорей грязное, пропотелое: хоть разок искупаться как надо, как оно следует. - Не, баба она ничего, - оправдывался на его молчание Лоскут. - Наскучалась. Ей до матери, сам знаешь, на другой аж конец, ежли в баню, а со свекровкой - ну, бывшей, - не ладют, года три как разъехались... Ну, и к нам ходит с мальчонкой, завсегда почти... нам оно жалко, что ль. А это что за... - и пальцем жестким ткнул его в спину. Откудова?

- Да так... черкануло. - И добавил, не сразу: - Гаубица родная, советская. Стодвадцатидвухмиллиметровая - знаешь такую?

- Не-е, я в саперах ходил...

Баня дельная оказалась - грубовато, может, и косовато, но крепко и с умом Федором сделанная, хватало и пару; и само собой оно, прошеное-непрошеное, всплыло - как сына купал, совсем еще жиденькое с ребрышками и лопатками тельце его мочалкой тер-натирал, чтоб привыкал к грубому, а тот, отцу веря, терпел и лишь судорожно всхлипывал и фыркал, как котенок, ошарашенный, когда под конец опрокидывалось на него целое ведро до прохладного наведенной воды... И помогал наскоро одеться ему, сияющему промытыми глазками, хлопал по попке: "Беги! И мамку зови", - и Мишка, сынуля, бежал с полотенчиком сырым на шее, петляя меж огородных грядок и кустов спеющей черешни, ягодку-другую прихватывая с них; а потом, не сразу за делами за всякими, приходила с тазиком жена, и они вдвоем наконец оставались... Ну-ка, хватит. Незачем, хватит.

Сидел на скамье в предбаннике, откинувшись и прикрыв глаза, от веника отдыхая и от себя, не слушая почти, не слыша, о чем тарахтел Федька:

- ...сеялками займешься, значит, сцепкой, невелика мудрость; а я поршневую все ж гляну, не нравится чтой-то мне. Хоть и на ходу, а... А раскорячимся посередь поля и будем свистеть как суслики. Мы ж сеяли с Семкой... ну, с катькиным. И поновей вроде трактор дали, а и с ним на... жены не надоть. Не, сгинул Семка - вот тут чую, - и в узкую безволосую грудь себя стукнул. - Объявился б иначе. Он ить как прикормленный был, это... к Шишаю. Ну, отлучался там на неделю-другую, пропадал, а боле месяца николи. Малость того... задорный, а на выпивку малахольный, со стакану чуть не в лежку. И сроду в какую-нить кучу-малу влезет, в историю. Он и с армии бегал, в городу ж служил, в автобате. Дня два тут попил - ну теперь, кажет, повидался, можно и на губу... Сроду такой. А ежли, так думаю, нарвался где и посадили его, так знать бы дали. И мать-отец до скольких уж раз в город ездили, в розыске давно, - не, как в воду...

Он таких обормотов перевидал - не счесть, все ими дороги-перекрестки "союза нерушимого" позабиты теперь, шалобродами, все темные углы. Дождались, обрадовались этой воле беспутной, в гробу б ее видать, пришалели и уж сами не знают, что ищут. Добро бы, дом искали потерянный, место для жизни - нет, и на дух им не надо этого, он-то знает. На словах, послушать, вроде б и так, а на деле колышка не вобьют, все им что-то особенное подавай, чтоб сразу и по полной программе; а чуть не так - у них уж и охота пропала, и глаза косят, куда б слинять, и дальше несет их за ветром, тащит куда ни попадя. Таких и на Днестре хватало, но там-то разговор короткий с ними: дело пытать иль от дела лытать?..

- Побанились? С легким, что ли, паром?

Это их Катерина встретила опять, усмехнулась одобрительно; и сновала, легкая на ногу, меж закутком и столом, собранным почти, и уж другое платье на ней было, синее со сборчатым открытым лифом на маленькой груди, а длинные, чуть подвитые волосы темные на спине лежали, удерживаемые около ушей цветными заколками, и что-то праздничное даже было в ней, да, хотя всего-то и есть, что субботняя баня. В передней, через открытую дверь, избе перекликалась, играла ребятня.

- Ага! - ответил ей Федька и крикнул туда: - Ну-кась, команда голопузая - в баню! И чтоб мне там не баловать, а купаться как следоват!..

И они высыпали разом, галдя, - ждали, видно: трое федькиных парнишек, еще те прокудники, и последним за ними малый лет семи - катеринин, понятно, с большими внимательными глазами и бледноватым отчего-то лицом; он один и поздоровался с Василием, и тот ему ответил, кивнул, серьезно тоже.

Сели, Маринка большую семейную, видавшую виды миску алюминиевую поставила, полную горячих пельменей, скомандовала тоже:

- Наяривайте, айдате!

- Мы уж от чистой-то, это... отвыкли, да, - причмокнул даже довольный Федька, разливая водку по стаканчикам, - нам она теперь за тот самый коньяк. Ну, за баню.

И хоть пельмени оказались варениками с рубленой картошкой и салом, все равно едовыми были, хорошо шли - что говорить, оголодал на холостяцких своих харчах-разносолах, где сольцы больше, чем еды... всяко оголодал, это уж точно. И старался не глядеть на сидевшую напротив Катерину, веселую будто бы, тарелку с соленостями подвинувшую ему, но как-то несмело отпившую полстаканчика, передернув плечами. А хозяйка, как ей и положено, углядела, хохотнула:

- Что, думал - с мясом? Не-е, не выходит разговленья... Так вот и живем: скотины полон двор, а мяса, почитай, не видим. Девке нашей вон в одиннадцатый идти - в валенках не пустишь, то да се подай, а с каких? А тут на оглоедов этих не напасешься, на всяко разно по домашности... Год целый ростишь скотину, ходишь за нею в говне по уши - а закупщики эти, ездют тута... обиралы, задаром ить отдаешь, деньги посчитаешь - хрен да маленько! Помянешь советску власть...

- Ладно-ть... на картовке - не на лебеде! - беспечничал хозяин, опять уже бутылкой нацеливаясь. - Вырастут, еще нас перерастут! У нас-то оно терпимо, силенки пока есть; а на других поглядеть... И пшеничку парят с горохом, и... А ты что, это, - недопивать? Иль стесняешься?!

- Ну, из меня питок... - отмахнулся Василий. - Я лучше пельменями возьму, в охотку. А вот на посевную вовсе завяжем... лады?

- Во-от!.. - возликовала у плиты Маринка, заварку новую засыпая. - Во как надоть!.. А то заявются с уборки иль сенокосу - как со свадьбы все, скажи, рожи паленые! Пропивают боле, чем зарабатывают.

- Ну, свой карман николи не тряс. А раз угощают, дак......

- Вы что ж, значит, на пару? - участливо спросила его Катерина, хотя наверняка уж знала о том. Лицо, все черты его правильные у нее были, малость только мелковаты, может; небольшие тоже, серые с сининкою глаза смотрели прямо сейчас и все понимали, морщинки у губ собрались во что-то жалеющее. И он опустил взгляд, пошарил им по столешнице, усмехнулся:

- Да вот... пара гнедых. Не знаю, что и наработаем...

- Сработаем, не боись, были б запчасти. Да горючка. Инженер деньгами посулил, ежели зерно прошлогоднее сбагрют, продадут.

- Ага, они сбагрют - в свой гаманок... Уж в городу обстроились, перевозятся помаленьку. А мы тут кукуй...

Говорили так, Лоскут потом взялся рассказывать, как они с Кузёнком, Степой Кузенковым, на базар в город по зазимку ездили, по пятку гусей, разделанных уже и замороженных, хотели продать, и как их там прижали эти.. ну, как их там, Юлюшка?

Юля оторвалась от старенького телевизора черно-белого, то и дело не по сезону показывавшего "снег", сельцо-то в лощине, - выглянула, сказала: рэкетмены. Вот-вот, самые они; и не то что амбалы, наоборот совсем, шантрапа черножопая, а наглые - страсть. И как Кузёнок гуся им оставил и деру к "москвичонку" своему, где Федька его ожидал, - и по газам, а те уже бегут... Выходило смешно, с гусем особенно этим: понес показать, называется... Доведись дома, Степа говорит, я б таких один разогнал, дрыном; а не дома. Так и что ж, не в лад угрюмо поинтересовался Василий, назад привезли? Не-е, какое: в микрорайон Степа догадал заскочить, по квартирам пошли - мигом раскупили, стать не дали. Как-то так глянули на нас и поверили: не шаромыжники какие, видют же. Раза два потом туда ездили, с тем-сем.

- Три, - сказала Маринка. - Забыл, как свинину развешивали, фасовали?..