Канарский вариант - Андрей Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, что мы с тобой еще попали на пятьдесят тысяч! - горячо восклицал Соломоша. - Карга непременно требовала все сто! Я сослался на временное отсутствие средств…
– В этом твоя большая заслуга, приятель, - сказал я. - Только при чем тут местоимение «мы»? Ты же замечательно владеешь русским…
– Но…
– Ты советовался со мной? Я давал согласие? Или ты экономил наши общие средства на дорогостоящий звонок в Нью-Йорк?
– Но мы же компаньоны! - выпучил светящиеся негодование глаза Соломон. - И наша сила в готовности к попаданию, ты сам говорил…
– Соломон, - сказал я, поморщившись, - здесь не сцена, аплодисментов не предвидится, а посему, будь добр, сделай одолжение…
– Какое?
– Поставь меня на свое место, а себя на мое. И представь, каким бы в таком случае получился разговор. Только объективно представь… Ага? - Я пожал его мертвую руку. - Пока. Очень хочу спать. Перелет меня доконал. Что касается тебя - умолчу.
Тут я не без некоторого даже удовлетворения вспомнил, что доля партнера за операцию с «линкольнами» находится на моем личном счете и до нее ему не добраться.
Наверное, об этом же подумалось и Соломону, лицо которого приобрело трупный землистый оттенок, а кончик носа, заострившись, отмороженно побелел.
Я поспешил удалиться, сознавая удрученно, что Соломошино нытье по поводу моей «некорпоративности» мне предстоит выслушивать теперь, как домохозяйке кухонную радиоточку.
И прерывателем этого бесплатного скулежа могут явиться исключительно двадцать пять тысяч долларов США. Нытье стоило потерпеть.
Спустя полторы недели мы трое, Соломон, Тофик и я - олицетворение интернационализма религиозного, национального и делового, - прибыли в питерский порт за доставленными туда автомобилями.
В зале толклась целая рота водил и охранников, составлявших, как я сразу уяснил, боевую когорту кавказской группировки - заказчика лимузинов.
Необыкновенно любезный таможенник, в чьей ладони буквально растаяла стодолларовая купюра, заверил нас, что все документы в порядке; лебезя, раскланялся с Тофиком, выступавшим в роли получателя, затем осведомился, кто такой я, и, услышав, что, дескать, отправитель, заулыбался еще лучезарнее, предлагая нам поставить подписи на паспорте прибывшего груза и незамедлительно осмотреть его комплектность и целостность.
Далее нас пригласили пройти в недра каких-то служебных помещений через обнесенный сеткой дворик с кофейного цвета лужами, замызганными дворнягами, сидевшей на табурете у обшарпанной, подпертой метлой двери и сонно взиравшей на мир сторожихой-бабулей, одетой в черную, с зелеными петлицами шинель и в валенки с галошами.
Эта идиллическая картина на общем фоне солнечного мартовского денька сменилась последовавшими за ней кадрами некоего детективного кино, чей сюжет стремительно развился за той самой облезлой дверью: мы очутились в помещении, напоминавшем некий склад, где стояли два «линкольна» с распахнутыми, лишенными обшивок дверьми; в одной из машин храпел, откинув загривок на подголовник, грузный тип с короткой стрижкой, из наплечной кобуры которого вылезала рукоять пистолета; щелкала фотовспышка, на передвижных столиках громоздилась неизвестного, но наверняка специального назначения аппаратура, толпились лица в милицейской, таможенной и военной униформах, и до меня сразу же дошло: западня!
Попали!
Далее нам с Тофиком объяснили, что российскими компетентными органами задержана находящаяся в бензобаках двух машин контрабанда в виде двадцати килограммов качественного кокаина, которая будет предъявлена нам для ознакомления в присутствии понятых.
Я моментально припомнил Аслана, Валеру-Уолтера, снятые с «линкольнов» бензобаки с микротрещинами…
Ну падлы! Ну удружили!
Я поискал взглядом испарившегося в никуда приторного таможенника, содравшего с нас взятку. Особой неприязни к нему я не испытывал. Парень, в конце концов, обслужил нас вне очереди. А сто долларов не являлись причиной, способной противоречить его основному бизнесу - то есть быть блюстителем закона.
Кроме того, не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, но главное его дело состояло в том, чтобы исполнять приказы и распоряжения тех, кто сделал своим бизнесом охрану государственной и общественной безопасности. А к побочным доходам тех сиятельных лиц настоящий эпизод, видимо, на сей раз отношения не имел.
От своей причастности к перевозке наркотиков мы с Тофиком категорически отреклись, легко выдержав поверхностное дознание на месте изъятия криминального груза.
Затем нас развели по отдельным кабинетам портовой таможни, где начался активный допрос.
– Вы отправляли машины? - напирал на меня следователь.
– Да.
– При каких обстоятельствах в них могла быть заложена контрабанда?
– Ну, на станции, например, при инспекции…
– На какой станции?
– Не знаю, машины собирал и проверял дилер, я ни при чем…
– Имя дилера!
– Алик Рабинович.
– Молодой человек, здесь не вечер сатиры и юмора…
– Он так представился. Но если вам не нравится это имя, я знаю, много других…
– Адрес! Телефон!
– Дилера?
– Ну ваш-то известен…
– Надо поискать, возможно, я выбросил… Впрочем… - Я дал ему телефон питейного заведения со стриптизом под названием «Titty twister», что в вольном переводе означало «Веселые сиськи».
– Это домашний? - спросил следователь деловито.
– По крайней мере, его подзывали практически круглосуточно…
– Так. Значит, вы хотите сказать, что машины вам поставлял совершенно неизвестный человек? Ранее с вами незнакомый?
– Совершенно в «десятку». А какая мне разница, кто пригонит машины? Пригнал, я заплатил и - гуд бай! Кстати, может, в те «линкольны» еще до него кто-то дурево заложил… А потом спалился, положим, на ином жизненном вопросе, оставив наследство… Вы же американское кино смотрите, там такое сплошь и рядом… А вдруг, кто-то из морячков чего учудил? Машины шли в трюме, доступ к ним был свободным…
– Судимы?
– По упраздненным для наказания ситуациям.
– Но эта не упразднена, не надейтесь!
– Правильно говорите! Согласен. Наркотики - зло.
Я дерзил, хотя вторым планом с черной тоской в душе понимал, что влип в дерьмо серьезное, загадочное и отсюда, вероятно, поеду в следственный изолятор, на хлеб и водицу, где обработают меня так, что весь гонор сойдет через сутки и, кто знает, может, придется описать ситуацию такой, какой она и была.
С одной стороны, сдать Аслана и Валеру, устроивших эту подставу, определенно стоило, да и к наркобизнесу имелось у меня отвращение принципиальное, однако из огня следствия вполне возможным представлялось угодить в полымя разборок с мафией, способной обвинить меня в сотрудничестве с ментами - абсолютно непростительном, поскольку кому-кому, а мне-то уж полагалось знать, что контрабанда в данной ситуации носит характер «бесхоза», моих «пальчиков» на ней нет, а потому нет и поводов для откровенности с правоохранителями. Главным же лейтмотивом разборок наверняка бы выступал аргумент бесплатной «крыши», чьи прошлые услуги моментально выставились бы мне в счет с умопомрачительными процентами.
А потому, и угоди я в острог, куда лучше было сидеть, крепясь, один месяц в заточении, чем потом годами скрываться от мести бандитов.
Промурыжив меня расспросами, следователь протянул мне на подпись подписку о невыезде и выпустил на свободу - то бишь в зал ожидания морского порта, где томился взволнованный Соломоша, сообщивший, что тоже подвергся допросу, что он в шоке, и, спрашивается, как все случившееся воспринимать?
– Где Тофик? - задал я немаловажный вопрос.
Из дальнейших Соломоновых пояснений выяснилось, что нашего азербайджанского друга увезли в каталажку, бригада водил испарилась в предчувствии неприятностей, замечательно у них развитом; а мы же подвисли в Питере на неопределенный срок, и все, что теперь остается, - ехать в гостиницу и заливать горе крепкими алкогольными напитками.
Следуя с Соломошей в такси, наверняка управляемом агентом контрразведки, я, отвечая на вопросы партнера, задаваемые из соображений - хе-хе! - конспирации на английском языке, придерживался канвы той же самой версии, что была изложена мной следователю.
Соломон, недоверчиво щуря глаз, напирал на всякого рода подробности, и мне пришлось выразительно кивнуть ему в сторону водителя, чьи уши отчетливо шевелились, ловя каждое наше слово, после чего мой компаньон удрученно замолк, глядя на грязненькую воду Невы, видневшуюся за гранитным бруствером набережной.
Прибыв в гостиницу, Соломоша лихорадочно принялся собирать вещи, с категорической интонацией выговаривая, что ни к каким темным делам отношения не имел и не имеет, подписок никому не давал, московские дела не бросишь, задерживаться в северной унылой столице ему нет резона, а дорогу к следователю я способен преодолеть без его помощи. Кроме того, им была выражена крайняя озабоченность по поводу его, Соломона, денежных средств, находящихся на моем банковском счете.