Анафема - Сергей Чекмаев

По Муну история человечества делится на три периода: эпоха Авраама — формирование рода человеческого, эпоха Иисуса — развитие человечества и, наконец, эпоха Муна, который явился на землю, чтобы завершить священную миссию и освободить людей от сатаны. Личность Христа занимает в учении мунитов второе по значению место после самого Муна. Сектанты отрицают евангельскую догму воскрешения Христа и утверждают, что слова о Втором Пришествии — символическое обозначение прихода Муна.

Чего он все время на меня поглядывает? Плевать мне, клеится он к Катьке или нет! Пусть хоть прямо здесь ее завалит.

Неужели он думает, что я могу ревновать к пустому месту?

А Катька прямо тащится! Вот бл(зачеркнуто) шлюха!

«Церковь Объединения» формально не отвергает ни одну религию, считая каждую из них неким приготовлением к приходу Истинных Родителей. Муниты твердят о терпимости, но сами они — наименее терпимая религиозная группа, признающая иные вероисповедания лишь в качестве подготовительных шагов к принятию «Божественных Принципов». Замещение христианства на мунизм есть, по мнению мунитов, святая задача человечества и, в особенности, христиан: (цитата опять вписана позже другой пастой) «В этом надежда христианства — узнать, принять и воспринять Господа Второго Пришествия» .

Именно так и строится обучение нового члена секты: узнать, принять, воспринять. Культурный слой, приобретаемый ранее в семье, школе, традиционной церкви, — стирается и постепенно заполняется новым посредством изучения «Божественных Принципов» и духовных речей Муна. Через три года рождается «новая личность» с заранее заданными психическими характеристиками. Ей назначается пара для создания семьи и воспроизводства новых солдат Церкви Объединения. Как правило, брачные пары составляются с помощью компьютерных программ из членов секты разных стран, миссионерствовать они посылаются в третью страну.

Церковь Объединения как организация построена по военному образцу. Никаких демократических элементов, вся власть распространяется строго сверху вниз. Жизнь регламентируется внутренними уставами. В мунитское движение входят несколько подчиненных организаций для косвенной рекламы мунитских идей:

(Вписано на полях.)

Международный фонд образования — издатель учебного пособия «Мой мир и я»

Международный религиозный фонд

Ассоциация профессоров за мир во все мире

Международная женская ассоциация

Международный культурный фонд

Всемирная ассоциация работников средств массовой информации

Церкви Объединения принадлежат промышленные предприятия, два университета, газеты и журналы, среди которых «Вашингтон тайме», и многое другое.

Завтра мы поговорим с вами об адвентистах, «Белом братстве» и секте Анастасии.

Этот гад ушел с Катькой!

Ну и черт с ним!

Вечером, небось, позвонит, будет петь этой шлюхе дифирамбы.

А я телефон отключу. Обломись, Никиточка!

Поперек всей записи за 14 мая, на нескольких листах крупно выведено одно и то же:

ГОСПОДИ, ПРОСТИ МЕНЯ, ГРЕШНУЮ! КАКАЯ ВСЕ ЭТО МЕРЗОСТЬ!

3. 2005 год. Вызов

О возможном переводе в только что созданный Спецгоскомитет Чернышев узнал чуть ли не на третий день после указа. В узком, как пенал, служебном кабинете Артема неожиданно задребезжал телефон внутренней связи.

— Чернышев. Слушаю.

— Артем, — услышал он голос шефа, — занят? Ладно, не хочу отрывать. Будешь уходить — загляни. Надо поговорить.

Нельзя сказать, что вызов к начальнику отдела оказался для Чернышева неожиданным. На его группе висело сейчас несколько крупных неоконченных дел, в МУР постоянно поступали нетерпеливые запросы сверху, и подполковник по вполне понятным причинам хотел быть в курсе. Даже если особенных успехов и нет, для успокоения высоких кабинетов нужно сказать хоть что-то. Лучше какие-нибудь цифры: количество опрошенных, следственных экспериментов, опознаний… Чтобы видели — носом землю роем, не сидим сложа руки.

Артем, правда, не очень любил докладывать о ходе расследования. Группа держит в руках несколько нитей, некоторые заведут в тупик, какие-то будут отброшены как несущественные или вообще не имеющие отношения к делу, и лишь одна-две окажутся перспективными. Это рутинная, повседневная работа — опросы, копание в архивах, данные осведомителей, заключения экспертизы. Тысячи тонн словесной и бумажной руды, которая вполне может оказаться пустышкой. Зачем же тратить время на пересказ деталей, может быть не имеющих никакого отношения к сути дела.

Да и сам звонок никак не вписывался в привычную манеру общения подполковника Игнатовича. Обычно он коротко бросал в трубку «зайди», мало интересуясь, занят подчиненный или свободен. Да и причину вызова никогда не объяснял. А тут — «занят?», «не буду отрывать», «надо поговорить».

От хороших новостей Чернышев за последнее время отвык, поэтому решил, что начальство готовит какую-нибудь гадость. Может, «телега» сверху пришла — кто-нибудь из бывших «клиентов» решил отомстить, — а может, на группу решили спихнуть заведомо безнадежное дело. Дабы средний процент раскрываемости по отделу не портить — у Чернышовских орлов он и так, мол, в порядке, вот пусть особо своими показателями не выпендриваются.

В семь, усталый и злой, — несмотря на все старания, сегодняшний день не принес новых результатов, — он постучался в кабинет подполковника.

— Можно, Леонид Семенович?

— Заходи, Артем, заходи.

— Что случилось? — спросил Чернышев, решив прямо с порога взять быка за рога. — Новое дело? Вы же знаете, Леонид Семенович, у моей группы и так сейчас работы выше крыши, еще одно дело мы не потянем.

— Нет, тут кое-что другое. Вот, прочитай, — подполковник привстал, протянул Артему лист бумаги, увенчанный двуглавым орлом и шапкой Министерства юстиции. Официальное письмо оказалось не слишком длинным — пять-шесть абзацев, не больше, но в первую очередь на глаза Артему попался последний, обведенный красной ручкой.

«…В связи с вышесказанным просим направить в подразделения Спецгоскомитета несколько опытных специалистов, обладающих оперативно-розыскными навыками и юридической подготовкой…»

— Слышал, что батюшки наши задумали?

— Чтобы не слышать, надо быть как минимум глухим. Телевизор не умолкает, журналюги будто с цепи сорвались. Но мы-то здесь причем?

— Еще вчера пришел приказ — направить одного-двух от нашего отдела. Я сначала хотел кого помоложе отдать — Татаринова, например. Но сегодня позвонил городской «папа», просил это дело не мурыжить и поставить на личный контроль. А как он просит, ты, наверное, знаешь.

Чернышев кивнул. Глава ГУВД Москвы, иначе — «папа», напрямую никогда не приказывал, но просьбы всегда излагал напористо, так, чтоб было понятно — «не выполнишь, пеняй на себя». Игнатович сначала хороших оперов пожалел. Отдашь, а кто дела расследовать будет? Татаринова подполковнику не жалко — молодой еще, полтора года как с практики слез. Опыта ни на грамм, а в розыскном деле опыт важнее «юридической подготовки». Только «папа» сам когда-то с начальника отдела начинал, помнит эти штучки. Вот и намекнул.

— Ему, видать, самому приказали. В таком же тоне, причем явно не с Петровки и не с Тверской, а как бы даже не из Кремля. И он мне еще кое-что сказал, только предупредил: это, мол, не для чужих ушей. Леонид Степаныч, говорит, возьми себе на заметку: батюшкам нужны в первую очередь люди верующие. Впрямую никто ничего подобного не говорит, но намеки более чем прозрачные. Понял?

— Так им опера нужны, чтоб молитвы читать или чтоб сектантов ловить?

— Не знаю, Артем. Может, ты мне когда-нибудь расскажешь.

— Я? Почему я? — Чернышев, в общем, уже давно понял, куда клонит подполковник, так что ответ не прозвучал для него громом с ясного неба.

— Думаю, ты подходишь для этой работы больше всего. Лучше тебя никого нет.

Игнатович чуть улыбнулся, хитро посмотрел на Артема. Между ними никогда не водилось каких-то особенно дружеских отношений, но подполковник ценил Чернышова, действительно считал его лучшим опером в отделе и терять, конечно, совсем не хотел. Если бы не «папа»… Но всегда найдется какая-нибудь сволочь, стукнет не вовремя: подполковник, мол, приказы игнорирует — глядь! — твое дело уже в кадры затребовали. А до пенсии — всего три года.

— Лучше меня? Да тот же Брусникин, например, Аливеров, Кононов не хуже…

— Ладно, не прибедняйся. В МУРе ты, может, и не самая яркая звезда, но в нашем отделе — точно лучший.

— Но я неверующий!

— Ой, ли? Вера она не только крестик на шее, Артем, она — внутри. А потом — дело совсем не в ней… Впрочем, не буду настаивать. Это твое личное дело, ни меня, ни нашу контору, ни их, — Игнатович кивнул на письмо Минюста, — не касается. Подумай сам, Артем, прикинь шансы. Уговаривать тебя не собираюсь, ты мне здесь нужен, но, если решишься, чинить препятствия тоже не буду. Перевод — дело сугубо добровольное. А зарплата там явно повыше, чем у нас, звания сохранятся, да и чует мое сердце — этот новоявленный комитет большую силу наберет.