Алхимия желания - Тарун Дж. Теджпал

Насколько я мог видеть, каждое дерево и былинка на склонах холмов пришли в хаотическое движение. Качаясь, шурша, поднимаясь и поворачиваясь. Было понятно, что все живое в долине впало в безумие, спрятавшись в своих домах, забившись в укромные уголки и трещины, где можно было в безопасности переждать этот свирепый ветер.

Козы, собаки, лошади, коровы будут спать сегодня со своими хозяевами и хозяйками. Густые кусты лантаны под домом станут убежищем для тысячи птиц — ночная птица будет спать бок-о-бок с бульбулем и дроздом. Миллион мотыльков притихнет в дуплах деревьев и приготовится к голодной ночи. Сотни семей будут шевелить губами, молясь, чтобы их не настигла беда под старыми стегаными одеялами, а крыши домов не улетели с пронзительными ветрами.

Сделав предупреждение, обрушился дождь с яростью боксера в первом раунде. Капли размером с кулак застучали по оловянной крыше, потекли по бетонной террасе, причиняя боль там, где они касались меня. Мне понадобилось десять секунд, чтобы добраться через террасу до ванной, за это время я промок до нижнего белья.

Ракшас был внизу в кухне, сидел на корточках и зажигал керосиновые лампы. Электричество погасло с первым сильным порывом ветра, задолго до начала дождя. Люди на электростанции всегда принимали меры заранее, чтобы не испытывать гнев богов природы. Завтра утром они попытаются запустить станцию, потерпят неудачу, затем будут устало бродить по холмам, устраняя причиненный ущерб.

Ракшас кипятил имбирный чай, его острый аромат смешивался со зловонием керосина, налитого в лампы. Впервые за несколько дней он пел что-то, кроме популярного гимна — очевидно, это было связано с яростной стихией. В его песне говорилось о времени упадка, как пророчил Господин Рама, — веке, в котором мы живем сейчас. О времени, когда продажные будут наслаждаться щедротами земли, а добро будет бороться за жизнь.

Я вытащил складной брезентовый стул и сел в ожидании чая. Мне всегда нравилась наблюдать за работой Ракшаса. Ловко управляясь одной рукой, он отвинтил крышку лампы, вставил воронку, налил керосина из пластикового бидона, плотно завинтил — все это время крепко держа лампу между ног — с шумом открыл стеклянную посуду, дернул фитиль, взял свечку, поджег фитиль, снова закрыл стекляшку, тщательно вытер ее сухой тряпкой, затем отставил горящую лампу в сторону и поставил между ног другую потухшую. Во время этой процедуры обрубок властно раскачивался, продолжая отбивать ритм.

— Крыша Бидеши Лал выдержит? — спросил я.

— Конечно, выдержит, сахиб, — ответил он с обычным оптимизмом. — Это не самый свирепый шторм, который видел этот дом или еще увидит.

— Ветер когда-либо срывал крышу этого дома?

Ракшас поставил третью зажженную лампу рядом с двумя другими, вытащил из кармана своей рубашки пробку из зелено-черного вещества, откусил кусок, потер между пальцами, набил его в чиллум и поджег его свечкой. Сладкий опьяняющий аромат начал витать в комнате, вытесняя запах керосина и имбиря. Ракшас прислонился к стене, желтый свет лампы озарил его сильные черты, он выпустил дым через сложенные руки и сказал:

— Сахиб, когда придет время, ничто не сможет помешать ему. Ни талантливые плотники, ни самые длинные гвозди, ни самые сильные стальные стяжки.

— Так ветер когда-нибудь срывал крышу? — повторил я свой вопрос.

Ничего не ответив, Ракшас встал, снял с плиты чайник, нацедил два стакана, протянул один мне, затем пошел и сел на то же место в той же позе, прислонившись к стене. Шумно затянувшись, он сказал с серьезным видом деревенского рассказчика:

— Послушай, сахиб, я расскажу тебе о том, как первый раз ветер сорвал крышу этого дома.

— Да, — сказал я.

Ракшас рассказал, что Индостан не был тогда свободным.

— Белым людям понадобилось много лет, чтобы уйти, а дорога в Найнитал была простой лошадиной тропой. Гулдаар правил холмами, а вода была такой чистой, как нектар. Мне было шесть лет, и мы жили с моей матерью рядом с Рамгаром. Моего отца почти всегда не было: он работал в Гетии. Мы приехали навестить семью моего дяди в Биирбхатти. Мой дядя работал на винокуренном заводе и каждые выходные приносил домой цистерну пива, которую мы все выпивали. Его сына звали Вир Бахадур Сингх. Все думали, что его имя означало «храбрый» — но его назвали в честь пива, которое мы пили.

Я засмеялся. Но он оставался серьезным. Дождь и ветер завывали снаружи, обрушиваясь на двери, окна и обстреливая стеклянные панели. Некрашеные оконные рамы начали принимать удар маленьких капель.

Наслаждаясь сигаретой, он закрыл глаза и продолжил свой рассказ:

— Был поздний летний вечер, наподобие этого, мой дядя только что вернулся домой с цистерной пива. Мы все сидели снаружи нашей хижины и пили, когда мой дядя внезапно поднял голову посмотрел на равнину и увидел, что поток обрушился на Катгодам. Он подпрыгнул с криком: «Все поднимайтесь! Быстро! Все заносите внутрь!» Мы посмотрели туда, куда он показывал: на нас двигались чудовищные черные тучи, словно поднимающаяся паровая машина из Дели. Моя тетя громко запричитала, тогда мы все побежали хватая, вещи и занося их внутрь. Через минуту забегала вся деревня, все кричали друг на друга. Той ночью неизвестно что двигало Всевышним, но он решил преподать нам урок. И я скажу тебе, сахиб, что более чем за пятьдесят лет я много что повидал, но ничего подобного я никогда больше не видел. И позволь мне сказать, что я никогда так не боялся — даже когда гулдаар зажал мою руку челюстями.

Я сделал глоток чая. Чудесно. Это то, что мы называем «шуррхай»: много сахара, очень горячий чай, его нужно пить с громким причмокиванием. Шуррр…

Ракшас ответил своим собственным «шурр» и продолжил:

— Я прижался к матери, когда буря обрушилась на нас со всех сторон. Ветер завывал так громко, что, даже стоя рядом, нам приходилось кричать, чтобы нас услышали. И дождь, маадерход, дождь! Это были не капли. Это было так, словно кто-то вылил огромную реку на наши головы. Потом ночью начало срывать крыши.

Подошла Багира и легла у моих ног. Я наклонился и начал гладить ее густую шерсть. Ее мех был темней безлунной ночи. Породистый бхути с согнутым левым ухом, которое никогда не поднималось. У Багиры был уравновешенный характер жителя гор: она никогда не просила есть, никогда не лаяла без причины. Все местные ее боялись, потому что в горах была хорошо известна жестокость бхути. Говорили, что пара бхути может справиться даже с пантерой, если повезет.

— Когда начало сносить крыши, кто-то застучал в нашу дверь, и мой дядя побежал на помощь. Ветер был таким сильным, что мы не могли закрыть дверь, когда она открылась. Нас было десять человек, включая мою мать, тетю и кузин, мы собрались вместе, но ветер наполнил дом, и все носилось по воздуху. Тогда сосновые балки, гвозди, веревки, стальные стяжки начали трещать, и дрожащая крыша запрыгала. Раздался треск, мы посмотрели на темное, дождливое небо, бессмысленно держась за дверь, которая больше не могла нам помочь, — сказал Ракшас.