У Лаки - Эндрю Пиппос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После пары месяцев безработицы Эмили пришла к выводу, что Удей прознал про кличку и откуда она взялась, и настоял на увольнении.
На прошлой неделе Майкл сказал, что вся эта мелочная политика отдела новостей и застой, редактирование репортеров и обозревателей, которых она не уважала, – это не испорченная жизнь, а, возможно, подготовка к заданию в Сиднее? Майкл все это время из кожи вон лез, чтобы подбодрить жену, – и все равно находил время на интрижку.
Эмили не раз его спрашивала, хороша ли ее задумка со статьей. Майкл заверял, что все идеи Эмили великолепны.
4
Самоубийство отца оставило у семилетней Эмили впечатление, что она недостаточно для него хороша, что ее оказалось слишком мало, чтобы сохранить ему жизнь. Зачем Иэн покончил с собой, когда у него была дочь, Эмили? Может, она сказала или сделала что-то равнодушное или плохое? Ей было сложно постичь, как сложен взрослый мир и почему люди совершают странные поступки. Подростком Эмили начала чувствовать себя неуверенно в классе и в кругу друзей. По ночам она мысленно прокручивала разговоры, пытаясь понять, где допустила ошибку и что могла бы сказать иначе. Всякий раз, когда Эмили становилось чуть лучше, ее тут же одергивал червячок сомнения. Чтобы скрыть это, она делала вид, будто ей плевать на мнение других.
По мере взросления Эмили, к явному неудовольствию матери, все больше интересовалась Иэном Асквитом. А вот его – и ее вроде как – семья не хотела иметь с ней ничего общего. Брат и сестра Иэна жили в Бакингемшире, и шестнадцатилетняя Эмили написала им обоим по письму. Никто не ответил. Мать Эмили рассказала о нем всего несколько скучных историй – ни увлекательных, ни достаточно откровенных, если только Асквит и в самом деле не был скучным человеком. Эмили пришла к мнению, что мать утаивала то, что ей было неприятно обсуждать. Мать хотела жить дальше! Дочь не могла.
Хайди, мать Эмили, повторяла: «Не так уж много можно узнать о прошлом. Не так уж много можно узнать о своих корнях». Эмили было трудно принять столь категоричные заявления.
Ей пришло в голову, что статья о Лаки была заменой для реальной истории ее отца.
Иногда по ночам Эмили закрывала глаза и говорила с покойным отцом. Представляла, как слышит от него те самые нужные слова. Мне жаль. Я ошибся. Мы похожи, но ты не кончишь так, как я. У тебя будет другая жизнь.
5
Под дверь гостиничного номера скользнула карточка. Пока Эмили не было, ей дважды звонил Майкл. «Пожалуйста, позвони домой», – гласило сообщение.
– Дело в том, – произнес Майкл, – что я правда тебя люблю.
– Нет, не любишь. Правда не любишь.
– Я влюблен в двоих одновременно.
– Вот уж вряд ли!
– Мои отношения с Терезой были совершенно неизбежны. Они просто случились.
– Да, определенно случились.
– Ладно. Слушай, звонила твоя мама. Она забыла, что ты в Австралии. Ты уже рассказала ей о…
– О том, что ты трахаешь эту девку? Нет. С нетерпением жду этого разговора в ближайшее время.
Они проговорили в таком духе еще минут пять, пока Эмили смотрела в окно на бродившего взад-вперед, будто в поисках нужного адреса, мужчину, а потом ей надоело, и она положила трубку.
Давным-давно Эмили часто давала советы убитым горем друзьям, которые переживали разрыв с любимым человеком. Самым важным условием отношений, по ее словам, был взаимный характер любви. Как только взаимность сходит на нет, дальше ты любишь обман, человека из прошлого, которого теперь выдумываешь. Невозможно, утверждала Эмили, долго оставаться влюбленным в фальшивку, когда ты это знаешь наверняка. В Сиднее Эмили напомнила себе свой же совет, но не нашла в нем ни капли утешения. Она сидела за столом гостиничного номера с газетой, которую почти не читала, и стаканом холодной воды, которую потягивала, словно крепкий алкоголь.
Эмили легла в постель и натянула простыни до подбородка, а потом снова встала и принялась ходить туда-сюда. Она думала о Майкле и Терезе в лондонской квартире, представляла их голыми на ковре между диваном и телевизором – сцена была едва ли выносима, и все же отпечаталась в мозгу, будто настоящее воспоминание, и Эмили больше не могла представить, как входит в ту квартиру, как сидит на том диване, зная, что они могли вытворять и что при этом чувствовали.
Отправив Лиаму электронное письмо из трех предложений – «Прилетела. И ты оказался прав насчет интрижки Майкла. Он влюблен в некую Терезу», – Эмили вышла из номера в синей юбке и белой блузке.
Она поела в ресторане балканской кухни на Краун-стрит и выпила вина в баре. Когда Эмили смотрела на лица незнакомцев в Сиднее – а то же самое часто случалось и в других зарубежных городах, – она вспоминала людей в Лондоне, улавливая некоторое сходство. Она повсюду видела австралийских двойников бывших коллег и старых друзей, словно разум помогал смягчить разлуку с таким далеким сейчас домом. Всякий раз, как Эмили замечала кого-то, похожего на Майкла, внутри все сжималось, перекручивалось.
По дороге в гостиницу из бара она остановилась на пешеходной дорожке, одинокая и завороженная зрелищем – над башней, словно в горячке, кружили десятки огромных летучих мышей.
1945
1
Через несколько дней в камере, куда тюремщики приносили им еду и воду практически без единого слова, у Лаки и Грегора закончились темы для обсуждения. Чтобы нарушить тишину, Лаки насвистывал или напевал мелодии Бенни Гудмена, которые намеревался исполнить, например, Why Don’t You Do Right? или Don’t Be That Way. Сквозь вентиляционные отверстия высоко в стене сочился солнечный свет. В воздухе, словно осязаемые комки жира, висел запах немытых тел.
– Да мать твою, – дрожащим голосом произнес Грегор в последнее утро их заключения, а Лаки услышал, словно кто-то издалека крикнул: «Загремел в тюрьму!»
– Возьми себя в руки, – одернул его Лаки.
– Что они с нами делают? Это же пытка!
Прошло, наверное, еще два или три часа, прежде чем дверь наконец открылась. Военный полицейский