Искусство слышать стук сердца - Зендкер Ян-Филипп

8

Трудно упрекнуть Мья Мья в том, что она не старалась стать своему первенцу хорошей матерью. Поначалу она тщательно выполняла все советы соседки. Прикладывала младенца к полной, сочащейся молоком груди. Укачивала, чтобы заснул, а если сыну не спалось, носила на руках. Отправляясь за покупками, Мья Мья привязывала сына к своему телу. По ночам она лежала, слушая ровное дыхание мужа и сопение ребенка. Тот дышал часто-часто, словно торопился наполнить маленькое тельце воздухом. Мья Мья смотрела на него и пыталась хоть что-то почувствовать. Она ждала, когда в ней проснутся настоящие материнские чувства. Смотрела на все еще сморщенное личико сына, протягивала ему ладонь, чтобы он схватился своей ручонкой за ее палец, и… ничего не ощущала. Пустота в ее душе не желала заполняться.

Мья Мья перевернулась на бок, прижала к себе младенца. Вначале осторожно, потом сильнее, еще сильнее. Объятие было судорожным, граничащее с ненавистью. На Мья Мья смотрели два больших карих глаза. В них застыло изумление. Мья Мья ничего не чувствовала. Мать и сын казались двумя однополюсными магнитами, которые будут отталкиваться, сколько ни пытайся их сблизить.

Наверное, ей требуется время, чтобы привыкнуть к ребенку. Однажды в ней проснется материнский инстинкт и постепенно превратится в привязанность, а из нее родится чудо любви. Возможно, так и случилось бы, если бы не история с курами.

Это произошло ровно через две недели после рождения сына. В очередную субботу. Солнце только что взошло. Мья Мья вышла во двор за дровами. Утро было холодным, и она торопилась поскорее вернуться в хижину. Набрав хворосту, решила взять несколько полешек потолще, хранившихся с другой стороны дома. Завернув за угол, Мья Мья наткнулась на мертвую курицу, та лежала рядом с поленницей, и Мья Мья чуть на нее не наступила. Птичий труп не слишком напугал молодую мать, но около полудня она нашла второй. Полдень был временем рождения ее сына. Вскоре обнаружились еще две мертвые несушки и один петух. Муж Мья Мья смотрел на несчастных кур и лишь качал головой. Еще вчера они, деловито кудахтая, разгуливали по двору, а сегодня… Что же случилось? На птицах не было следов собачьих или кошачьих зубов. Не тигр же их убил ударом лапы! Но Мья Мья не столько занимала причина куриных смертей, сколько сам факт. Мертвые тушки подтвердили худшие страхи, став тем внезапным ливнем, ураганом и даже землетрясением, которого она всегда страшилась и втайне желала. Мья Мья поняла: на сыне лежит проклятие. Он – вестник бед. Астролог это предсказывал. Ей ни в коем случае нельзя было рожать в субботу, да еще в декабре.

Даже то, что в последующие дни с десяток соседских кур померли столь же загадочным образом, никак не успокоило Мья Мья. Наоборот, укрепило худшие опасения. Она знала: это лишь начало и беды, принесенные ее сыном в мир, обрушатся не только на их семью.

Ночами она лежала без сна, в ожидании новых напастей. А в том, что они произойдут, Мья Мья не сомневалась. Это было вопросом времени. Любой младенческий вздох и шорох, покашливание и храп звучали для нее раскатами грома. Боясь пошевелиться, Мья Мья напряженно вслушивалась в каждое движение ребенка. Даже его дыхание представлялось ей тропкой, по которой крадется беда.

Через неделю у Мья Мья пропало молоко. Груди повисли спущенными воздушными шариками. К счастью, у соседской подруги тоже был грудной малыш, и молока хватало на двоих. Когда сына уносили кормить, Мья Мья искренне радовалась. Она хотела поговорить с мужем, объяснить, что дальше так продолжаться не может.

Нужно действовать.

9

Кхин Маунг считал страхи жены преувеличением. Конечно, сам он тоже верил в силу звезд. Каждому известно, что день, час и даже минута рождения определяют весь дальнейший ход нашей жизни. Тут сомнений быть не могло. Кхин Маунг соглашался с женой и в том, что человек мудрый постарается избегать несчастий, а потому будет прислушиваться к советам астролога. Например, в определенные дни не работать, а проводить время в созерцании. Да и ритуалами не стоит пренебрегать, если хочешь, чтобы звезды были к тебе благосклонны. Разумеется, Кхина, как и Мья Мья, не радовало, что сын родился в субботу декабря. Опять-таки всем известно, что звезды не благоволят к таким детям, наделяют трудной судьбой, из-за чего их душам редко удается расправить крылья. В любой семье найдется родственник, или сосед, или брат соседа… словом, везде знали историю бедолаги, родившегося в неблагоприятный день. Всю жизнь такой человек влачил участь побитой собаки или чахлого растения, выросшего в тени. Будущее сына не вызывало у Кхина Маунга иллюзий. Но признать, что на мальчике лежит проклятие… на это смелости не хватало. (История с мертвыми курами обеспокоила и его, хоть он и не сознавался жене.) Когда Мья Мья предложила сходить к астрологу, Кхин Маунг с готовностью согласился, и не только потому, что не умел отказывать людям. Он и сам надеялся, что старик утешит жену своей мудростью, а если звезды подтвердят ее страхи – посоветует, как можно уменьшить или даже избегнуть несчастий, грозящих их сыну.

Астролог жил на окраине города, в простой деревянной хижине. Внешне ничто не говорило о громадном уважении, каким он пользовался у жителей Кало. Никто из них не начинал строить дом, не уточнив у астролога, хорошо ли выбрано место для будущего жилья. Фундамент закладывался только при благоприятном расположении звезд. Прежде чем устраивать свадьбу, жених с невестой или их родители приходили к звездочету и просили проверить на совместимость гороскопы нареченных. Астролог советовался со звездами о лучших днях охоты или поездки в столицу. Предсказания были настолько точны, что слава о нем разнеслась далеко за пределы Кало. К нему приезжали и приходили из окрестных деревень и даже из отдаленных уголков провинции. Поговаривали, что многие англичане, жившие в Кало и открыто насмехавшиеся над бирманской астрологией, называя ее вместилищем суеверий, тайком обращались к нему за советом. Правда, доказательств этому не было, и слухи оставались слухами.

Когда супруги пришли, астролог, скрестив ноги, сидел посреди комнатки, в которой обычно принимал посетителей. Кхину Маунгу подумалось, что круглая голова предсказателя похожа на полную луну. Глаза, нос и рот старика были идеально правильными, картину искажали лишь большие торчащие уши. Никто не знал, сколько ему лет. Даже глубокие старики не помнили его молодым, поэтому все считали, что астрологу больше восьмидесяти. Спрашивать звездочета о возрасте никто не осмеливался, а сам он о себе никогда не говорил. Мудрыми чертами лица и рассудительностью он резко отличался от многих здешних стариков, сморщенных и слабоумных. Никто не помнил, чтобы астролог на кого-то рассердился, повысил голос. Нет, его речь всегда была негромкой и мягкой, а зрение и слух оставались на уровне двадцатилетнего юноши. Годы испещрили морщинами лицо, однако кожа не висела безобразными складками, как у большинства стариков.

Поклонившись, Кхин Маунг и Мья Мья остановились на пороге, не решаясь войти. Для молодой матери это было тем более странно: она приходила сюда столько раз, что давно сбилась со счета. Но каждый визит к астрологу вызывал дрожь в коленках. Приходя сюда, она неизменно испытывала глубокое почтение к старику и благоговейный трепет перед его мудростью. Кхин Маунг был здесь впервые, и к чувству почтения примешивалось обыкновенное любопытство. Родители Кхина постоянно навещали астролога, но его с собой не брали. Даже когда он собрался жениться на Мья Мья, пошли к старику одни и лишь потом объявили сыну, что звезды благоприятствуют такому союзу.

Прежде чем поклониться вторично, Кхин Маунг огляделся по сторонам. Стены и пол хижины были из темного тика. Из двух открытых окон лился солнечный свет, в его лучах кружились пылинки. Половицы истерты ногами многочисленных посетителей, что особенно бросалось в глаза там, где солнце начертило два ярких прямоугольника. Почему-то это сияние вызвало у Кхина Маунга дрожь во всем теле. Потом его взгляд упал на сверкающую золотую фигурку Будды, обрамленную деревом. Такую красоту Кхин Маунг видел впервые. Он опустился на одно колено и коснулся лбом пыльного пола. Перед Буддой висели две гирлянды, сплетенные из живых цветов, и стояло блюдо с приношениями. Кто-то любовно выложил на нем пирамиду из четырех апельсинов. Рядом лежали два банана, плод папайи и горка чая. На стенах висели белые бумажные листы, исписанные множеством мелких букв и цифр. По углам, в особых вазах с песком, курились благовония.