Хищник - Михаил Соколов

Довод был, конечно, глупый и критики не выдерживал, но мне была приятна её горячность. Почему бы и нет, можно и вместе.

- Хорошо, согласился я. - Тогда бери телефон и включайся в работу.

- Что я должна делать? - деловито схватила она трубку.

Я ухмыльнулся.

- Звони обоим мужикам и придумай, почему ты сейчас хочешь приехать в гости. Только не переигрывай, - вновь ухмыльнулся . - Что нибудь деловое.

Я подумал:

- Ну ладно, сама знаешь.

- Конечно, знаю.

Катя взяла протянутый мною листок, который сама же в гостинице отдала мне. Быстро набрала номер. Долго слушала.

- Дома, что-ли, никого? - задумчиво глядя на меня, сказала она. Обычно он дома в это время. Надо же, такой положительный.

- Ты кому звонишь?

- Арсеньеву. Нет, никто не подходит.

Она положила трубку.

- Позвоню Сошкину-Мошкину.

Набрала номер.

- Ало! Будьте добры позвать Володю... Кто спрашивает? Это Катя, я работаю с гостинце "Савойя"... Да, вместе... Что вы говрите? Как жаль! А где он может быть сейчас?.. Да нет, конечно, ничего серьезного, просто мой друг... у нас вчера в гостинице ночевал один человек, его сейчас не могут найти, а Воодя дежурил ночью... Да, мой друг как раз ищет того человека... Нет, что вы, ничего серьезного, уверяю вас...

Я покачал головой не столько выражая недовольство, сколько удивляясь многословию женскому. Катя попыталась закруглиться.

- Хорошо. Значит, он может быть в клубе "Белая чайка"?.. Да, мы подъедем. Большое спасибо.

Она попрощалась и положила трубку, победно взглянув на меня.

- Слышал? Ну что, едем?

- Позвони ещё раз Арсеньеву, может уже объявился?

Катя позвонила, но также безрезультатно.

- Все, - решительно поднялся я. - Я кое-что знаю об этом клубе. Там даже моих людей нет, епархия Князя. Сейчас заедем ко мне, я переоденусь, а то меня не пустят.

Я задумчиво посмотрел на Катю.

- Есть у тебя что-нибудь вечернее? Сегодняшнее платьице, конечно, тебе очень идет, но не для клуба, ты уж извини.

Она было надулась, но потом рассмеялась.

- Ну ладно, раз сама назвалась, так приходится изворачиваться.

Катя была готова быстрее, чем я предполагал. Платье было на этот раз длиннее, но странно - в нужных местах все смотрелось так, что можно было только диву даваться: как она в него влезла. Я решил, что смотреть на неё приятно, а все остальное - чепуха.

- Я поднимусь с тобой? - спросила Катя, когда они подъехали к моей навороченной семиэтажке. В понятие "навороченная" входили разного рода нестандартные балкончики, башенки и орнаменты.

- Конечно, - согласился я.

Прошли мимо охраны в боьшом, покрытом голубым паласом бестибюле, где по углам стояли высокие, полутораметровые керамические вазы, покрытые бело-голубьой лазурью. Охрана кивнула издали, и мы прошли к лифту.

- Моя фатера на пятом этаже, - сообщил я.

Лифт остановился. Мы вышли, я открыл сначала двери в свое крыло, где, кроме моей, были ещё две квартиры. Потом щелкнул замком своей двери. Дверь была красивая, дубовая, с матовым блеском, но то, что предстало перед Катенькиным взором внутри, сначала повергло её в шок, потом развеселило.

- Ну и берлога! Как же ты здесь живешь?! Надо тут у тебя убраться...

И неудивительно, беспорядок был страшный, разбросанные вещи, одежда... коробки. Правда, я прекрасно ориентировался во всем этом безобразии, так что сейчас, улыбнувшись и одобрительно похлопав её по упругой попке, сложно отправился в спальню. Мне пришлось обогнуть ещё стопку больших коробок, но дошел. Катя попыталась было оценить, с чего начать уборку, но за дело надо было приниматься всерьез и надолго, потому через мгновение пыл её иссяк, а тут и я вышел.

Я вышел в прекрасном черном костюме с едва уловимой искрой, галстук тоже был повязан безукоризненно, и Катенька не удержалась, подняла руку и погладила меня по щеке. Перед уходом я ещё раз проверил, взял ли пистолет и - на этот раз должен был пригодиться, так какехали в места незнакомые туго набитое портмоне с русской, но больше американской валютой.

Мы спустились вниз, вновь охранники кивнули уже вслед. Вышли из подъезда. Ночь была тиха и прекрасна, и воздух, потяжелевший к ночи, прохладно оседал с синего, подсвеченного городом неба на нас, на мой "Форд", одинокого прохожего, оказавшегося представителем внешней охраны.

- Знаешь что, - сказал я, - заедем сначала к твоему положительному Арсеньеву из гостиницы, как его по имени-отчеству, совсем забыл?

Катя засмеялась, снизу вверх лукаво взглянула мне в лицо.

- А я тебе и не говорила. Иван Силантьевич. Поехали.

Улица Двадцати шести Бакинских Комиссаров, где жил ночной охранник гостиницы "Савойя", была недалеко. Возле дома номер семнадцать я остановился. Дом был такой же, как и Катин - панельная пятиэтажка.

- Седьмая квартира, это первый подъезд, второй этаж, - сказал я. Скорее всего, вон те окна. А ведь свет горит. Странно, но твой положительный сослуживец кажется дома.

- Да, - подтвердила Катя, - вон и его "Жигули". Видишь, синяя "шестерка"?

- Вижу. - Я достал телефон из бардачка и протянул ей. - Позвони, скажи, что рядом, хочешь зайти... - я покосился на нее, - по личному делу.

Катя, улыбнувшись, быстро набрала номер. Я слышал слабые гудки в тишине салона. Никто не поднимал трубку в квартире.

- Странно, - сказала Катя. - Он должен быть дома. Он без своей любимой тачки шагу ступить не может. Как казак без коня, - усмехнулась она. - Что будем делать?

- Пойдем в дверь позвоним. Раз уж приехали. Что-то все мне это не очень нравится.

Еще несколько секунд сидел молча.

- Ну, пошли.

Мы вышли из машины, и я с силой захлопнул дверцу. Закрывая машину, огляделся. Час не очень поздний, а на улице никого. Нет, возле ощетинившейся ветками кустов низкой бетонной изгороди детского садика, в тени большого клена стоял подозрительный широкий силуэт, тут же распавшийся на две половинки - влюбленные, конечно!.. А когда подходили к подъезду, от газонов под окнами, густо засаженных цветущей растительностью, сильно пахло конфетами, и вовсю цыкали кузнечики, или цикады - черт их тут разберешь. Я мимоходом проверил, легко ли выходит пистолет из наплечной кобуры. Катя ничего не заметила. На самом деле, ничего опасного не предвиделось, чутье ничего не подсказывало, но... все равно что-то было не так.

Поднялись на второй этаж. Квартира номер семь. Я сделал шаг в сторону, чтобы меня не было видно в глазок. Кивнул Кате, и та позвонила. Еще раз. За соседней дверью номер восемь продолжительно, захлебываясь, засмеялся ребенок, ему что-то глухо, почти неслышно сказал мужской голос, и детский голосок зазвучал вновь. Катя ещё раз позвонила. И ещё раз. Никто не отзывался. Я решился, открыл клапан карманчика на поясе и вынул связку ключей. Ключей был всего пять штук, но подходили они ко всем отечественным замкам, кроме сугубо секретных, против которых были свои секреты.

Дверь открылась почти сразу. Я зашел первым, жестом показал Кате, чтобы тоже заходила и закрывала за собой дверь. Тишина. Вдруг в комнате громко и звонко отбили мелодию часы. Я машинально посмотрел на свои одинадцать тридцать. Все тихо. И это вдруг так не понравилось, что пистолет сам собой очутился в руке. Огляделся. Катя испуганно смотрела то мне в лицо, то на пистолет. Я приложил палец к губам, давая понять, чтобы молчала и двинулся вперед, переступив через валявшиеся посредине прохода туфли остальная обувь находилась на открытых полках тумбочки под зеркалом.

Я, вслед за пистолетом, плавно перетек в комнату. Квартирка маленькая, однакомнатная. Хозяин, чувствуется, бережлив, копит деньги, либо не умеет зарабатывать. Впрочем, игриво подумал я, жизнь здесь идет на одну зарплату, сдобренную мечтами: платянуой шкаф, диван-кровать в небольшой нише, торшер, люстра с тремя плафонами ещё советского производства, хороший, правда, телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр - вот и все, чем пользовался здоровенный упитанный мужчина лет тридцати пяти от роду, никак не больше и не меньше, сейчас сидевший в кресле у телевизора. Ноги и руки его были связаны широким упаковочным скотчем. На правой руке недостает мизинца и безымянного пальца - они лежали у его ног вместе с садовым секатором, который и послужил орудием экзекуции. Ну и, разумеется (дабы объяснить отсутствие реакции на водворение незваных гостей - меня и Кати, конечно; те, кто был здесь раньше отсутствовали, ушли, тщательно закрыв дверь и поставив последнюю точку), - большая дыра в затылке была сделана вырвавшейся пулей, проникшей через рот, до сих пор открытый в предельном изумлении; не верил, наверое, до конца в такой исход.

Сзади послышался сдавленный всхлип, потом быстрый вздох, чтобы было больше воздуха пережить увиденное.... Я бысто повернулся и успел сдержать ладонью уже исходящие изнутри начальные ноты крика; одни глаза метались над моей ладонью, но вот успокоились, уставились на меня. Я отнял руку от её рта, встряхнул - укусила палец.