Возвращение - Майрон А. Готлиб

рытвин. Там они двигались гурьбой, готовые помочь друг другу, поделиться глотком воды или окаменелым сухарем. В них были залежи доверия просить и предлагать помощь. Может, от того, что двигались в одном направлении. Теперь на узловой станции Харькова они разбредаются в разные стороны. От сурового севера до хлебного юга через заволжские просторы. А может, от того, что никуда не разошлись и никуда не двигаются, а безнадежно застряли в центре иллюзорной звезды железных дорог.

– Неужто все сказала? – мягко добавила Татьяна, пытаясь вырулить разговор в начальную колею.

– Да, это все, – безразлично произнесла Даша.

Необходимость в попутчиках больше не казалось столь уж важной. С какой-то неприятной легкостью вся группа взрослых и детей начала растворяться в тумане прошлого. И как ни удивительно, это не беспокоило, а даже – трудно поверить – радовало. Не нужны ей помощь и защита. Она сама в состоянии защитить других и помочь … если, конечно, те будут достаточно великодушны принять ее помощь. А нет – их это выбор.

Даша поднялась и, не прощаясь, неторопливо и гораздо спокойнее, чем позволяли обстоятельства, направилась в сторону комнаты дежурного по вокзалу. До отхода поезда ей надо закончить еще одно дело. Очень важное. Теперь, когда она не зависела от Семена Борисыча, ей хотелось еще раз взглянуть ему в глаза. Что-то она упустила в этом человеке, какую-то надломленность, потерю. И непонятно, как она оказалась в утробе этого разлома. И все больше мучила загадочная его схожесть с кем-то незнакомым.

Она успела войти в здание вокзала, когда кто-то схватил ее сзади за локти. Даша не знала, кто это и как можно дольше не хотела узнавать. Может, кто-то из очень далекого прошлого сумел добраться до нее через рифт времени. Кто бы это ни был, прикосновение означало – она не одна, кому-то она нужна.

– Прости, Христа ради прости старого вымеска, – сказал Сергей. – Не по злобности я. Со страху. На мне семья и дети малые. Страшно, ядреный черт. Должё̀н быть сильным, а на деле… страшно… потерялся. С того и дуру пёрнул. Поверь, не гнилой я человек.

Неприятны ей были его извинения.

– Забудем. Идемте. Нас ждут. Дел много, а времени мало.

***

Молча слушая попутчики окружили Дашу.

– Если поезд прибудет на второй путь, то первый грузовой вагон будет напротив той угольной насыпи. Там соберется меньше всего народу. А повезет – вообще никого. Но скоро сбегутся те, у кого мало вещей и кто быстрее других поймет, что к чему. Времени у нас будет две-три минуты. Этого достаточно.

– А как с полотна лезть в вагон? Двери будут повыше груди, – разумно поинтересовалась беременная, – ступенек же нет у товарного.

– Багаж будет ступеньками. Что хрупкое – отложите в сторону. Хорошая новость, багажа у вас достаточно. Вас как звать? – обратилась Даша к беременной.

– Наталья.

– Первой поднимется Наталья, и оттуда будет принимать детей. Как только те взберутся, то должны встать вдоль стенки. Задержатся в проходе – их затопчут или закидают чемоданами. Могут и из вагона вытолкнуть.

– Неужто детей кто станет выпихивать? – усомнилась Татьяна.

– Не со зла. По отчаянию. Или по неосторожности. Дети должны держаться кучей за руки. За них отвечает Наталья. Свободного места для четырех детей в вагоне, думаю, не будет. Дети должны начать ерзать и расталкивать взрослых. С детьми никто не станет задираться, уступят и пропустят. Касательно взрослых – другая история. Люди в вагоне притерлись, и если новопришедшие начнут угрожать их притертости, то могут дать отпор.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кому даст отпор, – твердо вставил Сергей.

– Не думаю, что у нас есть время на стычки. Добрая улыбка и пара слов: «Все отлично. В тесноте – да не в обиде», – будет лучшим отпором.

– Верно, – согласилась Татьяна.

– После детей погрузятся женщины. Татьяна первая, я последняя. Потом мужчины забрасывают багаж. Женщины принимают и тут же передают в сторону. Туда, где дети. Определите порядок погрузки мужчин, чтобы не мешать и не расшаркиваться. Последним погрузится самый сильный.

Подумав чуток, Сергей приступил к указаниям, женщины к подготовке младшего состава к игре под названием «штурм вагона», что вызвало восторг притихших, минуту назад запуганных детей. Они с радостью повторяли правила игры, с удовольствием репетировали, как будут ерошиться и расталкивать незнакомых взрослых в вагоне.

– Первым из мужчин пойдет Алеша, – отдавал тем временем распоряжения Сергей.

Все посмотрели в сторону младшего. Алеша сжался и сквозь румянец неуверенно уточнил:

– Как только погрузим багаж, я влезу следом.

– Нет, до багажа. Будешь принимать багаж из вагона, – распорядился Сергей

– Я могу принимать багаж, – пытаясь показать свою полезность, предложила Даша.

– Ты, девочка, свое сделала, остальное оставь нам, – остановил ее Сергей.

***

Погрузка большой, а к тому времени еще и на одного человека разросшейся семьи, прошла без значительных отклонений от заготовленного плана.

Незначительный урон составило Дашино платье, разорванное на уровне бедра. Ей приходилось придерживать отвисший обрывок руками, защищаясь от нескромных взглядов. Но кого могут беспокоить подобные мелочи? Она в поезде, хоть и медленно, но неудержимо двигающемся в пункт назначения.

Новое пристанище мало походило на привычные теплушки, с которыми Даша сталкивалась в довоенной жизни. Отец, бывало, брал ее в локомотивное депо, где работал начальником смены, и где под высокой крышей ее всегда ожидали несколько старых вагонов, готовящихся переродиться в новую жизнь. Каждый имел свою особую историю. Соленым морским воздухом дышали крупинки песка, затерявшиеся в щелях между досками пола или в трещинках металлической обшивки. Раскаленный на солнце настил поджаривал зерна пшеницы, которые при хорошем аппетите и мало-мальском воображении обращались в сдобные булочки. Минеральные удобрения не заглушали голод, зато веяли плодородием, рыхлым черноземом и свежескошенной травой.

Новые вагоны она не любила. Их краска выдыхала едкий запах, всегда одинаковый, независимо от того, были это думпкары[4] или цистерны, сплошь металлические, или крытые вагоны с древесными плитами и досками. Все они выглядели нарядными, торжественными и, лишенные истории, неживыми.

Нынешняя обитель хранит иную летопись. Упущу часть, связанную с запахами. Они были настолько неприятны и до такой степени въелись в прогнивший и местами прогибающийся пол, в краску, волдырями вздувшуюся на теле вертикальных и наклонных стоек, рамы и каркаса, что описанные профессионально, поразят страницы этого повествования отвращением и угрозой потерять чувствительного читателя.

Вагон утратил возраст и способность к перерождению. Вероятно, его списали, но не успели сдать на слом. И теперь он слоняется по дорогам, перемещая людей в сцепке с пассажирскими вагонами, ибо перевозить грузы ему более не доверяли.

Несколько