Восьмиклассница - Маргарита Тиль

Через несколько минут Чижов вернулся и всё так же молча и хмуро принялся за доску.

Катя делала вид, что тоже занята, внимательно разглядывая кассеты. Но мысли её были о другом. Может вот он — шанс с ним поговорить один на один? Здесь, без посторонних ушей и глаз она могла бы сказать ему всё, что хотела, не компроментируя ни его ни себя перед другими… Только бы набраться смелости! Она долго ловила тот момент, чтобы первой что-то сказать, и, наконец, произнесла:

— Вы в технике разбираетесь?

Чижов, протирая доску, через плечо окинул взглядом её, разложеные на столе кассеты и магнитофон.

Внутри у Кати всё перевернулось, но одновременно она почувствовала облегчение. Первый шаг сделан.

— Дай гляну… — буркнул он, бросив тряпку в ведро с водой и вытирая руки о майку. Он проскользнул за первую парту перед учительским столом и придвинув магнитофон к себе, повертел его, открыл кассетник и попытался заглянуть внутрь корпуса.

— Есть что-нибудь острое? Ножик, проволка?..

Катя растерянно пожала плечами.

— Давай эту, как её?… — он показал на её причёску.

— Шпильку? — Катя достала невидимку из причёски и ракушка распалась, волосы красиво легли ей на плечи. Чижов немного завис глядя на Катю, но тут же пришёл в себя, когда она протянула ему шпильку, и усердно принялся за работу. Он лежал грудью на столе, раскинув мускулистые руки над партой. Мышцы на оголёных руках и плечах играли при каждом его движении. Костяшки и верхние фаланги пальцев были все разбитые, то ли — как она теперь понимала — от боксёрских тренеровок, то ли от уличных драк, подобно той, что Кате "посчастливилось" увидеть месяц назад.

Катя наблюдала за ним всё то время, пока он возился с магнитофоном. Впервые она так близко и внимательно могла рассмотреть его лицо. У него были выразительные глаза глубокого сероголубого оттенка, густые чёрные ресницы, такие же, но не казавшиеся слишком тёмными, брови, а над левой бровью и на подбородке виднелись шрамы от старых зашитых ран. Лицо его в целом было красиво и шрамы не портили его, а только придавали ему особый шарм и возраста. Коротко подстриженные волосы были мокрыми, и от этого ещё более чёрными, чем обычно. Из-под чёлки на лоб стекали капельки пота.

Чижов вытер лоб тыльной стороной ладони и приподняв брови вопросительно посмотрел на Катю, застав её глаза врасплох. Она смутилась, но решила не сдаваться и, раз уж даже обстановка к тому располагала, хоть в этот раз не упустить шанс и поговорить с ним серьёзно:

— Вы регулярно пропускаете уроки, Чижов.

— Ну и чё с того?

— А то, что Вы — школьник. Учиться, по сути — Ваша работа. А Вы целыми днями болтаетесь то на улице, то в спортзале… Вы обязаны присутствовать на уроках, понимаете? В конце концов от этого зависит и Ваше будущее. Хорошо закончите школу — получите достойную профессию, будете хорошо зарабатывать…

Катин напыщенный поучающий тон раздражал её саму. И Чижова, видимо, тоже. Он перебил её не дав закончить:

— А я уже неплохо себе зарабатываю. И кстати, побольше твоего, — добавил он ехидно.

Его слова повергли Катю в ступор. Она даже не подала виду, что её задело его очередное обращение к ней на "ты", главное, что он, её ученик — и работает?!

— К-как?… — выдохнула она расстроенно.

— Каком кверху! Жизни не знаешь ещё, а пришла тут учёных учить, училка, блин…

— Ну, знаете, Чижов, так будете со своими приятелями во дворе разговаривать. Я всё же — Ваша учительница! — разозлилась Катя.

— "Учительница", — передразнил Чижов, — чему ты меня научить-то можешь?! "Зетцен Зи битте"? Вот реально, твой немецкий мне ну вообще по жизни не нужен! Я работаю и буду работать, и чё-то немецким там и не пахнет.

Катя растерялась. Она опять не знала, что ответить на его хамские упрёки. В чём-то он был прав, но она не хотела этого признавать.

— Школьная система — говно, — продолжил тем временем Чижов, и дальше ковыряя шпилькой в магнитофоне, — Жизни в школе не учат, только психику портят. Может не хочу я быть переводчиком? На кой х*р мне тогда этот грёбаный немецкий сдался? А история?! Всё равно всё — брехня! Деду моему одно рассказывали, бате — другое, мне — третье! Не хочу я как лох сидеть и позволять, чтоб мне этим бредом мозги засирали! Я жить хочу, как хочу. Сам выбирать, что слушать, кем быть, чему учиться. Свободно выбирать!… А система эта прогнила вся давно… Вот как это старьё, — он кивнул на магнитофон, — Где этого динозавра раскопали только?

Катя была изрядно удивлена внезапной разговорчивости обычно скупого на слова Чижова. Но ей было обидно от его резких слов. И за себя, и за школьную систему, и за магнитофон. Хотя в тоже время она понимала, что Чижов отчасти прав, и мнение его для школьника достаточно зрелое. Понимала, но никак не могла этого признать. Потому что это означало бы очередную победу его над ней. Она не знала, что ответить, и просто молча скрестив руки на груди смотрела, как он дальше возится с магнитофоном.

— Всё вроде. Дай кассету.

Первая попавшаяся Кате под руку кассета оказалась той самой, которую годами крутили на первое сентября, встречая первоклашек, и из динамиков донеслось: "…и умножать, малышей не обижать, учат в школе, учат в школе, учат в шко-о-оле…"

Чижов только усмехнулся, встал, взял свою куртку со стола и пробубнив себе под нос:

"У системы быть рабом, и по жизни быть дерьмом, учат в школе, учат в школе…", — вышел из класса.

Катя растерянно крикнула ему в догонку:

— А пол мыть кто будет?!

Но он уже исчез вниз по лестнице. А Кате ничего больше не оставалось, как молча взяться за швабру.

Глава 7

На следующий день на уроке одиннадцатого класса Чижова снова не было, но магнитофон, починеный им, работал исправно.

"Наверное, работает", — промелькнуло в голове