Пилот "штуки" - Рудель Ганс-Ульрих

Затем поездка в Грац, на этот раз в качестве инструктора, а не курсанта. Полеты в строю, пикирование, бомбометание, огонь из бортового оружия. Я часто нахожусь в своем самолете по восемь часов в день, поскольку у меня нет помощников. В плохую погоду или во время технического обслуживания в расписании появляются военные упражнения или спорт. Экипажи, которые присылают ко мне школы летчиков, после тренировок отправляются на фронт. Когда они закончат обучение, я встречу некоторых из них в недалеком будущем. Может быть, даже в своей собственной части. В часы отдыха я продолжаю легкоатлетические тренировки, играю в теннис, плаваю, или брожу по величественным окрестностям Граца. Через два месяца я получаю помощника. Пилот Якель из 3-й эскадрильи только что был награжден Рыцарским Крестом Железного Креста и откомандирован в нашу учебную часть. Мы проводим налеты на мирные цели, как будто бы на фронте. Я располагаю двумя «Мессершмиттами», так что мы также способны имитировать перехват «Штук» вражескими истребителями. Тренировки трудные и напряженные, но я считаю, что экипажи, которые их выдерживают и делают то, что от них требуется, учатся многому. Физические усилия и выносливость выковываются спортом. Почти каждое утро по понедельникам я устраиваю для всех забег на 10 километров, это послужит только хорошему. После обеда мы отправляемся в Андриц поплавать и проверить нервы. Все курсанты участвуют в прыжках с шестом и с энтузиазмом соревнуются за разряд по плаванью.

Якель младше меня на несколько лет и все еще совсем мальчишка. На него невозможно сердиться независимо от того, в какие странные ситуации он порой попадает. Он живой и полный веселья, старается жить полной жизнью. По воскресеньям я обычно отправляюсь в горы. Перед караульным помещением есть автобусная остановка и я всегда сажусь здесь на автобус, идущий в город. Тень автобуса путешествует вместе с нами и вдруг по ее форме я замечаю, что на крыше кто-то едет. Там веселятся и дурачатся, особенно когда по улице идет какая-нибудь девушка. Я могу догадаться кто они, по их кепи. Это солдаты с нашей базы, но это не могут быть мои курсанты, потому что неоднократно отдавались приказы, запрещающие военнослужащим ездить на крышах автобусов. Я говорю лейтенанту из наземной службы, который сидит рядом: «Эти парни, там, наверху, должно быть ваши?» С некоторым превосходством в голосе он отвечает: «Вы будете смеяться, но это ваши!»

Когда солдаты возвращаются в Грац я отдаю приказ явиться ко мне в 11 утра в понедельник. Когда они появляются, я говорю: «Что это вы к дьяволу такое себе позволяете? Вы знали, что нарушаете приказ! Это неслыханно!».

Я вижу по их лицам, что они хотят мне что-то сказать и я спрашиваю, что они могут сказать в свое оправдание.

«Мы только думали, что все в порядке, поскольку с нами ехал также инструктор Якель».

Я быстро распускаю их и разражаюсь смехом. Затем я представляю себе Якеля, восседающего на крыше автобуса. Когда я объясняю ему, во что он меня втравил, он изображает наивное удивление и я больше не могу сохранять строгое выражение на лице.

В Граце, через несколько дней, мы с женой еле-еле избежали несчастного случая. Планерный клуб слезно упросил меня буксировать их планер на древнем чешском биплане, потому что у них не было другого пилота. Я согласился, и, кроме того, решил воспользоваться возможностью подняться в воздух вместе с женой, которая обожает летать. После двух с половиной часов полета я спросил, сколько осталось горючего, потому что датчик уровня топлива не работал. Они сказали мне, что горючего хватает на четыре часа, я могу продолжать летать и ни о чем не беспокоиться. Я поверил их словам и мы снова взлетели. Когда мы пролетали на низкой высоте над картофельным полем, двигатель вдруг остановился Я только успел прокричать «Держись крепче!», потому что жена не была пристегнута ремнями и самолет пошел вниз, прямо на борозды. Он удачно перескочил какую-то канаву и затем замер посреди кукурузного поля. Мы заняли у местного фермера немного горючего, я вновь поднялся в воздух и долетел до аэродрома, находившегося в трех километрах.

Сколько моих товарищей, особенно служивших в Люфтваффе, прошли через битвы с врагом без единой царапины и разбились насмерть из-за какого-нибудь необыкновенно глупого «гражданского» несчастного случая. Этот тривиальный инцидент вновь подтвердил необходимость соблюдения одного банального правила, по которому мы должны быть осторожны везде, а не только на фронте. Точно также в бою нам не позволялось рисковать без необходимости, даже если мы не думали о своей жизни.

Когда я вновь приземляюсь на аэродроме, на древнем биплане, то узнаю, что резерв другой эскадрильи уже переведен в Россию. В таком случае скоро и до нас дойдет очередь. Уже долгое время я думаю о том, что уже несколько месяцев нахожусь дома, и внезапно я понимаю, как мне не терпится попасть на фронт. Я постоянно мучаюсь, что меня так долго держат от него подальше и я чувствую это особенно сильно, когда ощущаю, что такое долгое отсутствие может быть довольно опасным для меня. Я всего только человек и мои инстинкты говорят мне, что предпочли бы обменять близкое знакомство со смертью на еще более близкие отношения с жизнью. Я хочу жить, и желание жить сильнее во мне с каждым днем — оно стучит во мне как удары сердца, когда я снова избегаю смерти, но я чувствую его в упоении скоростным спуском на лыжах по крутому альпийскому склону. Я чувствую это желание каждым дыханием, каждой порой кожи, каждыми фибрами моего тела. Я не боюсь смерти, я часто смотрел ей в лицо долгие секунды и никогда первым не отводил от нее взгляда, но каждый раз после такой встречи я радовался от всего сердца и иногда кричал в восторге пытаясь перекричать рев моторов.

Все это я думаю, когда механически глотаю ужин в столовой. И затем я принимаю твердое решение. Я буду дергать за все нити до тех пор, пока они не заберут меня отсюда из этой рутины и не пошлют назад во фронтовую часть.

Я не добиваюсь намеченной цели, но вскоре нам приказано лететь в Крым. Наша новая база находится в Сарабузе, неподалеку от Симферополя и здесь в любом случае мы ближе к фронту, чем раньше. Мы решили транспортную проблему, используя наши Ю-87 в качестве буксировщиков для грузовых планеров. Пролетев по маршруту Краков-Львов-Проскуров-Николаев мы вскоре оказываемся на месте. Аэродром здесь очень большой и пригоден для тренировочных целей. Наше самодельное жилье не очень сильно отличается от того, которое было у нас на фронте, но там где есть желание, выход всегда найдется. Мы возобновляем наши обычные тренировки, такие же, как в Граце. Нам особенно нравится практиковаться в посадках на других аэродромах, потому что утром мы садимся, например, на западе, на побережье Черного моря, а после обеда, возможно, на северо-востоке, на побережье Азовского. Мы купаемся, по крайней мере, полчаса на великолепных пляжах в жарком солнечном сиянии. Здесь нет возвышенностей за исключением холмов неподалеку от Керчи и на юге — Крымской Яйлы, горной гряды, которая тянется вдоль южного побережья Крыма. Вся остальная часть полуострова имеет плоский рельеф, это обширные степи, в центре которых находятся гигантские помидорные плантации. Очень узкая береговая полоса, тянущаяся между морем и Яйлой, считается Русской Ривьерой. Мы часто бываем здесь и возим отсюда дрова на грузовиках, потому что там, где находится наша база, лесов нет. Сравнение с Ривьерой оказывается поверхностным. Я вижу несколько пальм в Ялте, но два или три дерева не превращают ее в Ривьеру. На расстоянии дома ярко блестят на солнце, особенно когда летишь на небольшой высоте вдоль побережья. Они производят удивительно благоприятное впечатление. Но если вы гуляете по улицам Ялты и видите все с близкого расстояния, общая примитивность и вульгарность этого советского курорта приносит большое разочарование. Соседние города Алупка и Алушта немногим отличаются от Ялты. Мои люди обрадованы множеством виноградников между этими городами, сезон сбора только начинается. Мы пробуем гроздья на каждом склоне и часто приходим домой поздно и с чудовищными резями в животе.

Через какое-то время я начинаю нервничать, что меня не посылают обратно на фронт. Я досаждаю генералу, командующему авиацией на Кавказе, и предлагаю ему мои «Штуки» в качестве боевого подразделения, поскольку считаю, что большинство экипажей уже пригодны для фронта. Я указываю на то, что боевые вылеты стали бы великолепной тренировкой для них и что любой полк может считать, что ему повезло заполучить летчиков, которые уже имеют боевой опыт. Вначале мы получаем приказ перебазироваться в Керчь. Оказывается, советские транспортные суда часто проходят мимо южного побережья. Отсюда мы могли бы атаковать их. Но дальше этого «бы» дело не идет! Часами мы ждем появления транспортников. Но ничего не происходит. Однажды я хочу попробовать счастья на своем истребителе Мессершмитт, моя цель — вражеские самолеты-разведчики. Но вражеские самолеты немедленно отклоняются от курса и уходят в сторону моря по направлению к Туапсе и Сухуму, и я бессилен их догнать, поскольку не могу взлетать до тех пор, пока мы их не заметили. Тем не менее, вскоре я добиваюсь нашего перевода в Белореченскую, неподалеку от Майкопа, где стоит другой авиаполк. Здесь мы сможем получить опыт боевых вылетов, поскольку нас предполагается использовать для поддержки наступления в направлении Туапсе.