Человек в высоком замке - Филип Дик

– В том, что весь ваш товар – дерьмо. Сплошная туфта.

Уиндэм-Мэтсон оторопел.

– Но ведь вы знали, Рэй, вы всегда были в курсе! – Он оглянулся. Женщины поблизости не было, наверное, ушла в спальню.

– Да, я знал, что вы штампуете подделки, – сказал Калвин. – Но речь о другом. О паршивом качестве вашего товара. Мне наплевать, стреляли из револьвера, который вы мне продаете, в Гражданскую войну или нет. Для меня важно, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что это кольт сорок четвертого калибра, такой-то номер по каталогу. Чтобы комар носу не подточил. Вы знаете Роберта Чилдэна?

– Да. – Фамилия была знакомой, хотя в эту минуту Уиндэм-Мэтсон не мог вспомнить, кому она принадлежит. Какому-то дельцу.

– Сегодня Чилдэн приперся ко мне в контору. Он только что ушел, я звоню из конторы, не из дому. В общем, долго бушевал. Он вне себя от злости. Будто бы некий важный япошка – адмирал, ни больше ни меньше – не то приходил к нему, не то присылал своего человека. Чилдэн кричал о сделке на двадцать тысяч. Тут он, конечно, хватил через край, но в остальном я верю: к нему приходил япошка, хотел что-то купить, одним глазком взглянул на ваш кольт сорок четыре, убрал деньги и ушел. Что вы на это скажете?

Сказать Уиндэму-Мэтсону было нечего, но он сразу подумал о Фрэнке и Маккарти. Не их ли рук дело? Но зачем им понадобилось пугать Чилдэна? Его охватил суеверный страх. Как они пронюхали, куда ушел револьвер, сработанный еще в феврале? Как они поступят теперь? Пойдут в полицию? Или в газеты? Или даже в муниципалитет Сакраменто к «буратино»? Кошмар! Всего этого можно было бы не опасаться, не выгони он Фрэнка… Он не знал, как ответить Калвину – долго бормотал какие-то оправдания, пока наконец не сумел закруглить беседу. Положив трубку, Уиндэм-Мэтсон осознал, что Рита давно вышла из спальни и слышала почти весь разговор. Женщина нетерпеливо расхаживала по комнате в комбинации из черного шелка. По ее плечам в редких крапинках веснушек рассыпались светлые волосы.

– Позвони в полицию, – предложила она.

«А что, – подумал он, – может, я еще дешево отделаюсь, заплатив им тысчонку-другую. Они не откажутся. Наверное, это как раз то, чего они добиваются. У таких парней аппетит невелик, две тысячи кажутся им большими деньгами. Ну да – вложат их в свое дело, прогорят и через месяц окажутся без гроша в кармане. И снова…»

– Нет, – ответил он.

– Почему? Вымогательство – это преступление.

«Ей трудно понять, – подумал Уиндэм-Мэтсон. Он привык платить тем, кто много знает, так же как привык нести производственные расходы. Да и сумма на сей раз невелика. – Но в чем-то она права».

«Я заплачу им две тысячи, – решил Уиндэм-Мэтсон. – А еще свяжусь со знакомым инспектором Департамента гражданских дел. Пусть посмотрят, нет ли у них чего-нибудь на Фрэнка и Маккарти. На тот случай, если они снова придут попрошайничать.

Кто-то мне говорил, что Фрэнк – жид, изменивший форму носа и фамилию, – вспомнил он. – Тем лучше, надо только известить германское консульство. Чего проще. Консул потребует у япошек выдачи Фрэнка, и как только этот содомит окажется за демаркационной линией, его затолкают в газовую камеру. Кажется, в Нью-Йорке остались лагеря. Лагеря с печами».

– Удивляюсь, – сказала Рита, пристально глядя на него, – как можно безнаказанно шантажировать такого крутого парня.

– Ничего удивительного, – рассеянно ответил Уиндэм-Мэтсон. – Если хочешь знать, весь этот чертов бизнес, связанный с историей, – сущая чепуха. Просто япошки – ослы. Сейчас докажу. – Он встал, подошел к кофейному столику и вернулся с двумя зажигалками. – Вот, взгляни. Они похожи как две капли воды, правда? Но историческую ценность имеет только одна. – Он ухмыльнулся. – Держи. Пойдем дальше. На рынке одна из них стоит тысяч сорок – пятьдесят.

Женщина схватила зажигалки и стала вертеть в руках.

– Ну? – подзадорил ее Уиндэм-Мэтсон. – Видишь отпечаток времени?

– Какой еще отпечаток?

– Так говорят о вещах, имеющих историческую ценность. Слушай дальше. Одна из этих зажигалок лежала в кармане Франклина Рузвельта в момент его убийства. А другая – нет. Одна имеет историческую ценность, причем невероятную. Другая и выеденного яйца не стоит. Ну, ты чуешь разницу? – допытывался он. – Нет, ничего ты не чуешь. Нет тут ни «ореола загадочности», ни «дыхания эпохи».

– Вот это да! – восхитилась Рита. – Неужели и вправду одна из них была у Рузвельта в кармане?

– Да. И я знаю которая. Понимаешь теперь? Все это жульничество, люди обманывают сами себя. Скажем, твой пистолет побывал в какой-нибудь знаменитой битве, например при Маас-Аргоне, но если ты об этом не знаешь, то и пистолет кажется тебе самым обыкновенным. Историческая ценность – здесь! – Он постучал себя по лбу. – В голове, а не в пистолете. Я тоже был коллекционером. В сущности, поэтому и занялся нынешним бизнесом. Собирал ранние марки британских колоний.

Сложив руки на груди, женщина стояла у окна и смотрела на огни Сан-Франциско.

– Не погибни он, мы бы выиграли войну, – задумчиво произнесла она. – Так говорили мои родители.

– Так вот, – продолжал Уиндэм-Мэтсон, – представь, что в прошлом году кто-нибудь… не важно кто, хотя бы правительство Канады, – обнаружил клише старинных марок. И не только клише, но и краску. И запас…

– Я не верю, что одна из этих зажигалок принадлежала Рузвельту, – перебила его Рита.

Уиндэм-Мэтсон хихикнул.

– В том-то и дело! Мне придется доказать это с помощью документа. Понимаешь? Вещь не говорит сама за себя, ее ценность должна подтверждаться бумагой. А следовательно, вся возня с историческими редкостями не имеет смысла. Это массовый самообман.

– Покажи бумагу!

– Пожалуйста. – Он прошел в кабинет и снял со стены листок в рамке – сертификат Смитсоновского института. Зажигалки и сертификат влетели Уиндэму-Мэтсону в копеечку, но он не жалел – они позволяли ему доказать свою правоту, доказать, что слово «подделка» – пустой звук, поскольку слово «оригинал» тоже ничего не значит.

– Кольт сорок четвертого калибра – это кольт сорок четвертого калибра, – вещал он, возвратясь из кабинета. – Покупая револьвер, следует интересоваться диаметром ствола и особенностями конструкции, а не датой выпуска…

Рита протянула руку. Он отдал сертификат.

– Значит, одна из них все-таки подлинная, – сказала она наконец.

– Да. Вот эта. – Уиндэм-Мэтсон протянул зажигалку с длинной царапиной на одной из сторон.

– Пожалуй, мне пора, – сказала Рита. – Как-нибудь вечерком еще увидимся. – Она вернула сертификат и зажигалку и направилась в спальню, где осталось ее платье.

– Почему?! – раздраженно крикнул он. – Ты же знаешь, нам никто не помешает. Жена приедет через несколько недель… Я же тебе объяснял: у нее отошла сетчатка.

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Будь любезен, вызови велотакси, пока я одеваюсь, – попросила Рита.

– Я сам тебя отвезу, – буркнул Уиндэм-Мэтсон.

Она оделась. Вернувшись из прихожей с ее пальто, Уиндэм-Мэтсон застал Риту в кабинете возле книжного шкафа, погруженную в раздумья. Казалось, ее что-то гнетет.

«Прошлое, – понял он. – Оно многим не дает покоя. Черт меня дернул завести этот разговор! – упрекнул он себя. – Но ведь она такая молоденькая – я думал, она и слыхом не слыхивала о Рузвельте».

Рита опустилась на колени и взяла с нижней полки книгу.

– Ты читал? – спросила она.

Он поднес книгу к близоруким глазам. Серая обложка. Роман.

– Нет. Жена купила. Она любит беллетристику.

– Тебе бы следовало прочесть.

Уиндэм-Мэтсон неохотно взял книгу.

– «Из дыма вышла саранча», – произнес он вслух. – Это не из тех ли книг, что запрещены в Бостоне?

– Не только в Бостоне, но и во всех Соединенных Штатах. Ну и в Европе, разумеется. – Рита вышла в прихожую и остановилась у двери.

– Слыхал я об этом Абендсене.

На самом деле Уиндэм-Мэтсон ничего о нем не слышал. И о романе знал только то, что он очень популярен. Еще одна причуда. Повальное увлечение. Он нагнулся и поставил книгу на полку. «Некогда мне читать модные книжки. Дел невпроворот. Конечно, у секретарш есть время читать всякую дрянь, – угрюмо подумал он. – И на работе, и дома – в постели. Их это возбуждает, хотя они прекрасно знают: в жизни все по-другому».

– Любовная история? – проворчал он, отворяя входную дверь.

– Нет. Роман о войне. – На пути к лифту она добавила: – Он пишет то же самое, что говорили мои родители.

– Кто? Абендсен?

– Да. Мол, если бы Джо Зангара[24] промазал, Рузвельт вытащил бы Америку из депрессии и вооружил ее так, что… – Рита умолкла – они подошли к лифту, где в ожидании стояли люди.

Позже, мчась по ночной улице в «мерседес-бенце» Уиндэма-Мэтсона, она снова заговорила о книге.

– Идея Абендсена в том, что Рузвельт был очень сильным президентом, вроде Линкольна. Сюжет книги вымышленный, Абендсен облек свою теорию в форму романа. Рузвельт не гибнет в Майами, а живет себе дальше. В тридцать шестом его переизбирают на второй срок, и вплоть до сорокового – до начала войны – он все еще президент. Догадываешься, что потом происходит? Когда Германия нападает на Англию, Францию и Польшу, он у власти. При нем Америка становится сильной державой. Гарнер вообще-то был никудышным президентом. Наделал уйму ошибок. А так в сороковом вместо демократа Брикера избрали бы…