Заморский выходец - Николай Алексеев

Наконец он отворил дверь. Скрип петель прозвучал для Эрнесто, как погребальная песня.

Палачи с факелами вошли в камеру и тотчас возвратились.

— Пусто!

Судьи не верили ушам.

— «Еретика» нет! — повторили палачи.

— Должно быть… должно быть, он колдовскими чарами… бесы взяли… — забормотал Эрнесто, дрожа всем телом.

— Бесы? Да? — сказал один из инквизиторов. — Эй! В гарроту его!

— Смилуйтесь! Клянусь, не выпускал! — лепетал несчастный.

Несколько пар сильных рук схватили его и повлекли.

Через минуту раздался полузаглушенный крик, хрипение, и все смолкло.

Дверь над каналом опять поднялась, и тело «великого» Эрнесто тяжело бухнуло в воду.

XVII

Живое привидение Беппо

Из кабачка Санто Беппо возвратился домой в самом скверном расположении духа. Доброго малого угнетало сознание, что его друг, «этот славный парень Марко», погиб. Если б Марку пришлось уехать куда-нибудь из Венеции навсегда, Беппо, конечно, тосковал по нему, но это была бы совсем иная тоска, чем та, которую он теперь испытывал. Тогда бы он знал, что его друг, хоть и далеко от него, но жив, свободен, быть может, счастлив. Первые дни разлуки были бы тяжелы, после явилась бы привычка к разлуке, — ведь и к ней можно привыкнуть, — а плодом дружбы остались бы светлые воспоминания о далеком друге, порою мелькнула бы мысль, как-то он поживает в дальних странах и что недурно бы было с ним свидеться, вырвались бы тяжелый вздох да легкое сетование на разлучницу-судьбу. Даже если бы Марку пришлось на его глазах умереть естественною смертью, он бы не так горевал, как теперь.

Чувство Беппо было похоже на то, какое испытывает тот, кто видит, что утопает его мать, отец, сын, вообще близкий, дорогой ему человек, и он не имеет средств подать ему помощь. Тут и жгучее горе и злоба на свое бессилие.

Беппо был одинок. Он был круглый сирота и не имел ни брата, ни сестры. Он любил свою скромную маленькую комнату, всегда старался приобрести лишнюю вещицу, которая могла бы способствовать ее украшению, и для этой цели нередко отделял добрую половину своего небольшого заработка — он занимался лепкой статуэток — и комната его всегда казалась ему приветливой и уютной, и всегда с удовольствием спешил он в свой уголок, но сегодня и любимая комната не понравилась Беппо, и он с досадой посматривал на те вещицы, которыми еще сегодня утром любовался.

Мрачный, нахмуренный, шагал он из угла в угол по комнате. Стемнело. Он зажег лампаду и продолжал ходить, не зная, чем заглушить тоску. «Был бы хоть один живой человек, с кем можно бы душу отвести, а то никого, никого!» — думал он.

Сегодня одиночество было ему особенно тяжело.

«Пойти к Джованни — там, верно, торчит этот проклятый кабатчик. Да и что за радость смотреть, как тоскует Бригитта? Она его любила… Вон, уж „любила“, а не „любит“!.. как о покойнике… Бедный парень! Конечно, из-за него Бригитта не обратила на меня внимания… Так разве в этом он виноват? Он нисколько не старался об этом. Жив ли он еще или томится? Как сегодня этот пьяный дурак сказал: „У нас живо, говорит, придушат либо прирежут да и концы в воду“? Так, кажется?.. Одним словом, что-то мерзкое в этом роде, И еще смеется, мерзавец! Фу, я, кажется, если останусь здесь, разревусь, как баба! Пойти разве поездить на гондоле… И в самом деле пойду!»

Решив так, Беппо вспрыгнул в гондолу и пустил ее наугад вправо по каналу (он не избрал определенной цели для поездки).

Ночь была лунная. Мимо Беппо беспрестанно мелькали лодки с счастливыми парочками. Изредка до него доносились звуки поцелуев, веселый смех, отрывок разговора. Слышался звон гитары и песни.

Зрелище чужого счастья раздражающим образом действовало на Беппо. Ему хотелось уйти куда-нибудь подальше от счастливцев.

Он проехал часть Большого канала и заметил узкий уходящий вдаль канал, на котором не было видно ни одной гондолы. Туда он и повернул. Он даже не взглянул хорошенько, какой это канал, — с него достаточно было того, что там не было видно ненавистных счастливцев.

Беппо тихо плыл, едва полоща весло. Пока он был еще не особенно далеко от Большого канала, оттуда долетал отголосок оживления, но чем дальше подвигался он, тем становилось спокойнее, и наконец полная тишина сменила людской шум. Ее нарушал только плеск воды под веслом Беппо. Окруженный с обеих сторон домами канал выглядел каким-то мрачным коридором. Лунный свет падал вдоль него, и неподвижная вода его отражала, как в зеркале, береговые палаццо. Только с одного края тянулась темная полоса.

Глубокая тишина действует иногда на нервы хуже громкого шума. Так было и с Беппо. Недовольный прежде шумом, теперь он почувствовал, что ему становится жутко в этой мертвой тишине. Он посмотрел по сторонам канала — палаццо с рядами темных окон показались ему похожими на гробницы; взглянул он вдаль — ни одной гондолы, ни одной живой души; прислушался — ни одного звука. Всюду тишина, глубокая, зловещая — настоящая обитель смерти.

Действуя веслом, он стоял лицом к носу лодки и вдруг увидел впереди, высоко над собой, весь облитый луною, словно повисший в воздухе, «Мост Вздохов».

Беппо едва не выронил весла. Он заехал в это проклятое место! Тюрьма с этой стороны, камеротты — с другой. Именно вот здесь, подле «Моста Вздохов», выбрасывают, как рассказывал Эрнесто, трупы казенных… Брр!

Холодная дрожь пробежала по телу Беппо. Ему представились сотни раздутых, посиневших утопленников, лежащих на дне этого канала. Ему чудилось, что над ним веют их холодные тени. Казалось, что из прикрытого тенью канала смотрят тысячи глаз. Для него, сына XVI века, эта тишина сразу ожила, заговорила, но заговорила таким языком, от которого мороз бежал по коже.

Скорее отсюда прочь!

— Беппо! — раздался возглас недалеко от него из темного края канала.

Если бы стены огромных палаццо вдруг рухнули в воду, вероятно, это произвело бы на Беппо меньше впечатления, чем этот таинственный возглас. Невозможно описать охвативший его суеверный ужас.

— Беппо! — радостно прозвучало снова уже ближе, и что-то выплыло из тени и направилось прямо к его лодке.

Беппо всматривается в освещенное луной это «что-то» и узнает черты лица Марка.

«Убит! Привидение!» — молнией проносится в его голове.

— Pater noster, gui est in coelo… [5] — шепчут его побледневшие губы, а руки ловят, но не могут поймать выпавшее весло.

— Беппо! Да что же? Ты меня не узнаешь? — слышится уже у лодки, и «привидение», оплыв гондолу, хватается за корму, хочет вскарабкаться. Тут Беппо нашел в себе силы.

— Прочь! — закричал он не своим голосом, схватывая и замахиваясь веслом.

— Беппо! Что с тобой? Ты меня не узнал? Неужели я так изменился? — уже влезши в лодку, спрашивает «привидение».

Воинственный пыл Беппо быстро пропал — очевидно, против призрака силой ничего не поделаешь.

— Марк! Разве, когда ты был жив, я тебе сделал что-нибудь худое? Оставь же меня, иди к себе на дно канала! — жалобно промолвил он.

«Призрак» громко расхохотался.

— Да я жив! Беппо! милый! Посмотри, я такой же, как ты!

Приятель недоверчиво покосился на Марка.

— Прочти-ка «Pater noster», — пробормотал он.

— Хоть десять раз! — и Марк громко прочел молитву.

— Уф! — облегченно вздохнул Беппо, — теперь я вижу, что ты, действительно, не призрак. И какой же я дурак! Обнимемся, дружище!

— Давно бы так!

— Ну, и напугал же ты меня! Да ведь и то сказать, мог ли я ожидать, что ты вынырнешь ко мне из канала. Ах ты, милый ты мой! Да как я рад! Ну-ну, расскажи же, как ты в канал попал.

— А вот по пути расскажу.

— Ко мне поедем?

— Сперва к учителю… А у тебя я попрошу пристанища: у Карлоса найдут.

— Да сделай милость, очень рад буду.

— Вези там, где поменьше народа.

— Уж мы проберемся! Фу! Да как же я рад! А Джованни, я думаю, до потолка подпрыгнет, о Бригитте же и говорить нечего… Ну, валяй! рассказывай… живой призрак, именно Живой призрак!

XVIII

После спасения

— Марк! Дитя мое! Ты ли? — восклицает Карлос, и его голос дрожит от радости.

— Я, я! Отец, учитель! Прости недостойного! У меня не хватило сил умереть, жизнь потянула… Я не устоял… Отец! Если бы ты знал, какие там страшные глухие стены! Ни звук, ни свет не прорвется сквозь них… Могила темная, холодная… Я убежал…

— Марк! да разве я виню тебя? Так должно было случиться еще раньше. У тебя еще слишком сильная воля. Ты смог глядеть в глаза смерти, другой не смог бы и этого. И, если позже решимость твоя поколебалась, когда надежда жизни улыбнулась тебе, разве ты виноват, что не устоял против искушенья? Кто б устоял? Святой или ненавистник жизни. Я бы, старик, не устоял… Твоя одежда совершенно мокра, вода струится с волос… Где ты встретил Беппо? Расскажи, как устроил побег.