Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим - Константин Станюкович

- Ах, как вы сегодня читаете!.. Ничего не слышно...

Я стал читать громче.

- Да нельзя так, молодой человек (с некоторых пор она перестала называть меня мосьё Пьером), или вы смеетесь над больной старухой?.. Вы слишком громко читаете...

Я понизил голос...

- Оставьте пока Филарета в покое... - опять закапризничала старуха. Давайте что-нибудь полегче...

Я развернул наудачу "Вестник Европы". Смотрю: рассказ Золя.

- Угодно вам прослушать новый рассказ Золя?..

Она мотнула головой, и я начал...

Рассказ был несколько скабрезен, но старушка внимательно слушала... Я читал так с четверть часа. Тем временем Марья Васильевна, по обыкновению, ушла из комнаты... Прошло еще с полчаса... Я взглянул на старуху... Она моргала глазами... Я стал читать тише... Вижу, она дремлет... В комнате тишина. Свет от свечей чуть-чуть освещал дряхлое, старческое лицо... Я опять взглянул... глаз было не видно, а рот полураскрыт... Нижняя губа совсем отвисла... Безобразное лицо! Я опустил глаза на книгу.

Я замолчал и взглянул опять на старуху... Она не шевелилась. В комнате было совсем тихо и полутемно... Мне стало вдруг страшно... Я снова начал читать, сперва тихо, потом громче и громче; взглянул опять на старуху, она все-таки не шевелилась...

"Уж не умерла ли она? - подумал я, продолжая чтение... - Ведь вот лежит теперь, быть может, мертвая, а ты все читай... читай до девяти часов... Хоть бы кто-нибудь пришел сюда..."

Прошло еще с четверть часа... Никто не приходил, а она все не открывала глаз...

Мне сделалось жутко... Я опять перестал читать и тихонько вышел в гостиную. Там никого не было. Я прислушался, не раздастся ли где голоса... Везде тишина... Марья Васильевна, очевидно, ушла в дальние комнаты... Я снова вернулся в будуар, взглянул в лицо старухи, и показалось мне, будто она в самом деле мертвая...

Я струсил. Не мертвой струсил, а в голову мне закралась страшная мысль: я оставался один в комнате, при старухе могли быть деньги.

От этой мысли у меня пробежали по телу мурашки, и я решился идти в соседнюю комнату, откуда часто выходила внучка. Я сперва постучал - ответа не было. Тогда я осторожно открыл двери и очутился в небольшой проходной комнате, откуда дверь вела в другую.

Я тихо отворил двери и остановился у порога.

В ярко освещенной большой комнате, по стенам которой висели картины, а по углам стояли бюсты, невдалеке от рояля, за мольбертом сидела Екатерина Александровна и серьезно разглядывала какую-то картину. Свет падал на девушку сбоку. Я видел ее вполоборота. Она до того увлечена была созерцанием картины, что не шелохнулась при легком скрипе дверей и продолжала разглядывать картину, подправляя ее кое-где мазком.

Она была в черном шерстяном платье, обливавшем ее стройный стан. Черные волосы падали на белый благородный лоб. Глаза были оживлены и блестели одушевлением. Она разглядывала картину и, по-видимому, была ею довольна.

Я замер на месте. Эта блестящая комната с артистической обстановкой, с изящной мебелью, картинами, цветами, щекотала нервы. И в этом уютном, роскошном гнездышке молодая девушка казалась какою-то чарующей богиней. Я вспомнил свою убогую квартиру, вспомнил, как жили мы с отцом, и чувство зависти закралось невольно в сердце...

Вот как надо жить! Вот как живут люди!

И я уж мечтал, что эта красавица моя жена. Я вхожу в комнату не как вор, а как повелитель. Неужели я не могу этого достичь? Стоит только захотеть! И я хотел в эту минуту, хотел всеми нервами моего существа быть богатым во что бы то ни стало.

Она вдруг поднялась и отошла в сторону, а я все стоял и совсем забыл о старухе. Я жадно глядел на красавицу, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить очарования.

Но вот она повернула голову в мою сторону. Я пошел к ней.

Она чуть-чуть вскрикнула от неожиданности, задернула мольберт зеленым чехлом, сделала несколько шагов мне навстречу и остановилась. Мне показалось, что она немножко испугалась; губы ее вздрагивали, взгляд был испуганный. Она скоро оправилась и холодно спросила:

- Что вам угодно? Как вы попали сюда?

- Извините, я никого не нашел в гостиной. Ваша бабушка задремала и не просыпается. Я испугался, шел сказать кому-нибудь и... и очутился в этой комнате.

- Благодарю вас!.. Пойдемте.

С этими словами мы быстро вышли из комнаты. На ходу она тревожно спросила:

- Давно бабушка спит?

- С полчаса.

Мы вошли в комнату. Старуха не просыпалась. Екатерина Александровна подошла к ней и тихо проговорила "Бабушка!"

Старуха открыла глаза, но не могла прийти в себя.

- Читайте, читайте! - пролепетала она каким-то шепелявым голосом. - Я слушаю.

- Бабушка, проснитесь, это я!

Екатерина Александровна придавила пуговку от электрического звонка и поднесла старухе под нос флакон.

- Ты что это, Катя? - очнулась наконец старуха.

- Ничего, бабушка. Как вы себя чувствуете?

- Хорошо, хорошо, моя родная. Я чуть-чуть вздремнула. Марья Васильевна, где вы? Платок!

Марья Васильевна подала платок и юлила.

- А молодой человек здесь? Он сегодня скверно читал. И бог знает что читал. Что вы это читали? Разве так можно читать? Я не люблю, когда так читают.

Екатерина Александровна взглянула на меня таким добрым взглядом, словно бы прося извинения за слова старухи, что я изумился. Она успокоила старуху и тихо передала Марье Васильевне приказание послать за доктором.

- Вы, молодой человек... Где же он? Отчего он не читает? Пусть он читает! Ах, что вы со мной делаете? Вы, кажется, уморить меня хотите.

Она захныкала и заплакала.

- Послали за доктором? - тихо шепнула Екатерина Александровна.

- Доктор сейчас будет! - отвечала Марья Васильевна, возвращаясь через несколько минут в комнату.

А старуха опять впала в какую-то сонливость и только лепетала:

- Читайте же.

Екатерина Александровна умоляющим тоном просила меня читать.

Я раскрыл книгу наудачу и начал читать. Вероятно, под влиянием чтения старуха снова заснула.

- Благодарю вас... очень благодарю вас, - горячо сказала Екатерина Александровна, пожимая мне руку. - Вы устали... теперь не надо читать... Довольно... А на бабушку вы не сердитесь. Она ведь совсем больная... Вы не сердитесь... Вы придете завтра?.. Она привыкла к вашему чтению и сожалела, что вас не было... Вы, кажется, были больны?

- Я простудился...

- А плечо не болело... нет?..

Я покраснел.

- Нет, не болело!.. - ответил я.

Она чуть заметно улыбнулась, но улыбка была добрая, хорошая улыбка.

- Не сердитесь и вы на меня! - прошептал я, кланяясь.

- Я?.. за что?.. Я была виновата, а не вы... Вы были вправе сказать мне то, что сказали... Но только вы не так поняли... Впрочем, об этом когда-нибудь после...

Она ласково кивнула мне головой, и я ушел торжествующий, что наконец эта гордая девушка заговорила со мною по-человечески и даже созналась, что была виновата.

Начало было сделано. А там - кто знает, что будет дальше.

Я возвращался весело домой и всю дорогу припоминал роскошь комнаты и красоту этой загадочной девушки.

Вот как люди живут!..

И вспомнилась мне Лена... Смешная! Она все ищет, верно, какой-то "правды" в нашем захолустье... И она мне в это время показалась такой смешной, а наше захолустье таким мизерным!

Я шел теперь твердым шагом по бойким улицам и смотрел кругом с уверенностью. Что-то говорило мне, что я не пропаду здесь, не погибну, а пробью себе дорогу и буду пользоваться жизнью полно, широко... Когда я пробьюсь, тогда и о правде можно будет подумать... Тогда и Леночка будет меня уважать... А теперь?.. Теперь и она, пожалуй, презирает меня... Несчастных все презирают... Лучше же быть молотом, чем наковальней. Наковальней?.. Избави бог!

XI

Наступил май месяц.

Однажды, когда я пришел к Николаю Николаевичу, он объявил, что рекомендовал меня Рязанову и что тот просил на днях у него побывать. Генерал снова выразил уверенность, что господину Рязанову я понравлюсь.

- Вот Рязановой понравиться трудней... Она... взбалмошная бабенка, и муж ее чересчур балует... Сумейте и ей понравиться... Ну, тогда вы выйдете победителем...

Сам генерал уезжал на днях в деревню.

Я поблагодарил Николая Николаевича, и мы простились друзьями. Он облобызал меня, благословил, советовал ходить в церковь и просил осенью непременно побывать у него...

- Опять вместе будем работать... Ну, до свидания, мой молодой друг! торжественно проговорил Николай Николаевич, осеняя меня крестом. - Да напишите мне, как вы покончите с Рязановым... Я просил за вас, и он обещал вас принять под свое покровительство. Сумейте только понравиться им. Особенно жене...

"Херувим" тоже благословил меня, за что я поцеловал ее руку, пальцы которой, по обыкновению, были замараны в чернилах. С племянницей обменялись рукопожатиями.

- Не забывайте же нас!.. - крикнул вдогонку Остроумов. - Осенью еще, быть может, придется вам заработать хорошие деньги... Сами знаете, я труд ценить умею.