В интересах истины - Максим Леонидович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я до сих пор помню это маленькое его ко мне разочарование.
Но я ведь не знала тогда, что спустя много лет сама буду употреблять ненормативную лексику и не краснеть.
…Однажды Макс сильно простыл и несколько дней не ходил на работу в «Смену». А нам с коллегой, что ночевала у меня, стало грустно. И мы принялись вызванивать Максима в гости: и накормим, мол, и напоим, что одному томиться с температурой? Максим сопротивлялся, а потом приехал на такси. Чем мы его только не отпаивали: и клюквой, и малиной, и водкой.
Утром Макс встал, как огурчик: «Девки, как хорошо, что вы есть! Я ведь уже думал, что про меня все забыли! Как это здорово — работать с вами в „Смене“!»
…Однажды, уже в АЖУРе, у меня не получался конец новеллы из серии «Агентство „Золотая пуля“». Максим дал «вводную»: у моей литературной героини Светланы Завгородней вроде как должен быть роман с самим Обнорским. «Был или вроде как был?» — приставала я к редактору проекта Максимову. — «Видите ли, Галя, вы должны так написать, чтобы до конца было непонятно: вроде был, а вроде и нет…» — «Так не бывает, — возмущалась я, — Макс, вы даете невыполнимые задания. Или — был, или — нет!»
Спорили долго. Максим вздохнул: «Не все так в жизни однозначно. Не все так лобово».
Да, не все так однозначно. Вот как жить и не понимать: вот вроде Максим — есть. А вроде получается, и нет его… Это как осознавать?..
Римма Максимова. «Он считал, что каждые десять лет надо менять профессию»
Мама Максима Максимова — Римма Васильевна — гражданка Германии, несмотря ни на какие версии и сообщения, верит в то, что Максим найдется живым.
— В свое время всех поразило решение Максима заняться криминальными расследованиями — до этого он очень успешно писал об искусстве. Вас это решение не удивило?
— Меня это тоже удивляло. Все началось с того, что он начал расследовать истории, связанные с работниками культуры. Убийство актера, исчезновение режиссера. И потом, когда создавалось Агентство журналистских расследований, царил такой энтузиазм, все были на таком подъеме, это тоже сыграло роль. Максим говорил мне, как всегда, со смешком, что вообще человек должен раз в десять лет менять профессию. «Ты же, — говорил, — свою поменяла». Да, соглашалась я, — поменяла. Я была германист, преподаватель. Потом преподавала в Германии в университете. А потом славистика стала никому не нужна. И я начала работать с иностранцами — и сейчас работаю в мэрии Потсдама.
— Максим никогда не хотел уехать в Германию?
— Нет. Хотя он сам настоял, чтобы я осталась там, потому что здесь началось непонятно что. И в первые годы я, естественно, хотела, чтобы он приехал ко мне. Но он не хотел. Сейчас я, конечно, очень жалею. Вообще, он с детства был очень целенаправленным. В школе, например, он не показывал мне дневник с первого класса. Я подписывала дневник, не заглядывая внутрь. Он говорил: «Ведь я тебя не проверяю, как ты готовишься к лекциям. А почему ты должна проверять? Я делаю свое дело, а ты свое».
— И в театральный институт он поступал осознанно.
— Он с детства писал пьесы, ставил спектакли и издавал домашний журнал. Первую свою заметку он опубликовал в школе: про танцевальную студию, в которой он занимался бальными танцами. А в восьмом классе его чуть не исключили из комсомола. Тогда его класс проходил практику на заводе, и их мастер приходил на занятия пьяным. Максим написал про это стишок и послал его в газету. Об этом стало известно, был скандал… Потом, когда Максим учился уже в выпускном классе, к ним в школу пришел журналист и объяснил, что журналисту лучше иметь какое-нибудь другое, нежурналистское образование. Поэтому Максим и поступал в театральный институт на факультет театральной критики. Я, конечно, не думала, что он туда поступит при том конкурсе. Но он все сдал на «отлично».
— Максим пропал перед вашим приездом в Россию.
— Да, поэтому я сразу не поверила в слухи, что он мог загулять, уехать отдыхать. Сколько раз я прилетала к нему из Германии, и он каждый раз неизменно меня встречал с розами. Даже когда это было очень дорого или их было не найти. А в этот раз… Нет, я сразу поняла, что что-то случилось, хотя в то, что его убили, не верю до сих пор. И до сих пор мне кажется, что мне это все снится.
— У вас была своя версия. Вы считали, что Максима похитили?
— Я с самого начала была уверена, что это было связано с его работой. Хоть мне абсолютно все говорили, что увязывать с профессиональной деятельностью его исчезновение не надо. Я думала, что Максим имеет какую-то информацию, его похитили и держат где-нибудь, чтоб выпытать сведения. Или накачали наркотиками, чтобы он память потерял.
— Самой первой версией исчезновения была квартирная. Вам она казалась нереальной?
— Я нашла в квартире Максима документы, которые имели отношение к предстоящему обмену, и с ними все было нормально. Подбором квартиры для Максима занимался тот же человек, который когда-то помог купить ему предыдущую вместо коммуналки на Невском.
— Если бы Максим чувствовал какую-нибудь опасность, он бы рассказал вам? Или он старался оградить вас от своих проблем?
— Он держал меня в курсе, но так, в общем. Например, интервью с Монастырским, ради которого он летал в Малагу. Он оставил у меня копию кассеты. Из этого я поняла, что это может грозить какой-то опасностью. А когда я в шутку спросила, не слетать ли мне с ним в Малагу, Максим сказал: «Никто даже не должен знать, что ты живешь в Германии». Но если я начинала волноваться, он меня, конечно, успокаивал. «Я журналист, я же не в милиции работаю».
— То есть обеспокоенности в последних разговорах с Максимом не чувствовалось?
— Нет, последний разговор у нас был с ним 27 июня. Он сказал, что на этой неделе ему надо съездить на денек или на пару дней в Москву. Я думаю, это связано с юридическим университетом: он закончил здесь четыре курса и на пятый хотел перевестись в Москву.
— Вы довольны тем, как правоохранительные органы работали по делу об исчезновении Максима?
— Мне очень помогал оперативник Ефимов
