Птичник № 8 - Деб Олин Анферт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она так давно не думала о том, чтобы сделать что-нибудь здоровое. Интересно, сможет она пойти на такое ради этой женщины, если понадобится? Она постарается, изо всех сил.
Курс по подготовке инспекторов был просто ужасен: четыре долгих дня презентаций в пауэр-пойнте, в конце каждой – картинки ухмыляющихся куриц, как будто на дворе опять 1999-й, самые скучные часы во всей ее жизни и в то же время неимоверно сложные часы. Одни термины чего стоят: “освобождение птичника” (т. е. уничтожение кур сотнями тысяч), “принудительная линька” (т. е. сокращение питания настолько, чтобы куры просто не подохли с голоду), “сертификация” (допущение, точнее, требование выполнения целого ряда злодейств), “Союз производителей яиц” (белые мужчины средних лет, которые всем этим заправляют).
Она как будто попала в квест, где полагается пройти испытание скукой в надежде в один прекрасный день достичь просветления, и вот наконец путь пройден… Джейни была не в силах дольше терпеть и перенесла собеседование на пять дней пораньше. И поехала по указанному адресу. Здание кубической формы в ряду других зданий кубической формы, офисный “парк”, акры асфальта. Вместо деревьев – указатели, подсказывающие, как добраться до отдаленных уголков. Девушка на ресепшне указала на дверь кабинета Кливленд. Джейни постучалась и вошла. Бледная женщина за письменным столом побледнела еще сильнее.
– Оливия?
Джейни растерялась.
– Умерла.
Дальше все становилось только хуже. В первый день Кливленд усадила Джейни за стол, а сама ходила взад-вперед перед белой доской и вещала что-то на тему “долга”. Десять минут ушло на изложение правил обеденной комнаты для сотрудников. Джейни от удивления ни слова не могла сказать. Кливленд дала ей “домашнее задание”.
В последующие несколько дней они выезжали на проверку. Джейни мрачно напяливала на себя форму, сидела в люминесцентном свете фермерских офисов и листала документацию, а потом под дождем тащилась за Кливленд в птичники, где они ходили вдоль рядов кур. Почти все фермерские работники были латиноамериканцами. Несколько раз кто-то пошутил с ней на испанском, но она ни слова не поняла. Она чувствовала себя отчаянно нездешней и потерянной. Птичники были просто огромные и выглядели совершенно нереально, как в фантастических фильмах, к тому же там мощно воняло химикатами и аммиаком.
И Кливленд оказалась странной. Лицо без всякого выражения. Голову поворачивает как-то резко и как будто с трудом. Откуда в тупых мозгах Джейни вообще взялось, что Кливленд может быть какой-то другой, а не вот такой? Эта “Кливленд”, адепт посредственности и заурядности, нелепая тетка в форме, скованная, с аутичным помешательством на выполнении требований, названная в честь американского президента, который вообще ничего не сделал, причем два раза[3]. Женщина, искренне полагавшая, что эти отвратительные сараи – идеальное место для того, чтобы держать там птиц, как будто это какие-нибудь газонокосилки или телевизоры. Не назови Кливленд на собеседовании имени матери, Джейни решила бы, что ее по ошибке отправили не к той женщине.
Что-то с ней было не так. Дерганая, скрытная. Жила в уродливом доме – Джейни в жизни не видела такого уродства: с пластиковыми жалюзи на окнах и пластиковой же обшивкой на стенах, местами отошедшей. Никаких детей, только вялый муж, который уже начал лысеть. Джейни поспешно пригнулась к рулю, когда Кливленд вышла из дома с мусорным ведром.
Она была в отчаянии. И зачем только она придумала себе такую Кливленд, которая теперь была напрочь разрушена, зачем позволила маячить где-то на краях сознания чувству, похожему на надежду. Она потеряла форму в прачечной самообслуживания, потеряла папки для проверок – на одной из бескрайних ферм (положила куда-то и забыла про них, вспомнила только, когда Кливленд посмотрела на нее с подозрением час спустя), потеряла всякий интерес к Кливленд, потеряла способность притворяться, что ей интересно, а теперь все шло к тому, что и работу она может потерять.
Другими словами, Джейни даже не стала спрашивать Кливленд про мать.
– Спасибо большое, – сказала она отцу. – Теперь я вечно буду замерять уровень аммиака и отчищать помет с кроссовок. Мне уже даже снится, что я воняю.
И потом добавила:
– Мама с ней, наверное, всего раз или два сидела, да? Они небось толком и знакомы-то не были.
Он омерзительно пожал плечами.
– Какая разница?
– Есть разница.
– Тогда, может, у нее и спросишь?
* * *
А однажды она увидела, как Кливленд пользуется в птичнике телефоном. Один раз, потом еще. Запрещено, но кому какое дело. И опять. Наверное, сообщения читала.
Вот только ни хрена подобного…
Джейни была так разочарована в Кливленд и так упивалась своим разочарованием, что могла запросто все прозевать.
Кливленд записывала птиц на видео – нарушала принятый в штате Айова закон “Эг-Гэг”, о котором Джейни сквозь сон слышала на курсе подготовки и который, насколько она поняла, карается каким-то там наказанием или тюремным, что ли, заключением и штрафом. И вот Кливленд, такая, фотографирует – и не хорошеньких пушистых цыпочек, а вусмерть упоротых кур. Кур, которые толпятся за сеткой, с кровавыми ранами, с выпавшим яйцеводом, дохлых кур, окровавленным ворохом сброшенных в мусорный бак. Джейни наблюдала за этим неделю. Кливленд вела тайное расследование. Кто бы мог подумать. Ну и ну. Гениально. Джейни была впечатлена. Она даже немножко испугалась: надо быть реально чокнутой, чтобы вот так запросто делать такое. Кливленд, видимо, совсем того.
И еще птичье дерьмо. Его она тоже фотографировала.
Однажды в полночь Джейни сидела в машине рядом с домом Кливленд, наполовину укрывшись за каким-то мини-фургоном, вся улица – погружена в темноту, ни одного горящего окна, ни одного проблемного подростка, выбирающегося из окна. Она дремала, запрокинув голову на спинку кресла, и глаза оставила открытыми только на тонкую щелочку. А потом разом проснулась и подскочила, когда увидела, как входная дверь распахнулась и Кливленд вышла на лужайку – по сиянию
