Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
― Прекрасно! ― сказал гном. ― Именно такими я и считал ваши чувства. Но я не хочу взять вас врасплох, изменнически. Вы, господин Гартог, выразили опасение, чтобы предположенная мною экспедиция не представила для вас, ― а я прибавлю: и для меня ― смертельной опасности?.. Это опасение основательно. Быть может, уехав впятером, мы вернемся в меньшем числе; быть может, далее и никто из нас пяти не вернется. Бить может, мы идем навстречу громадным опасностям; быть может, опасностей не будет никаких. Это ― единственное, чего я не знаю; но я хочу, чтобы, каковы бы ни были опасности, люди, сопровождающие меня, были тверды; и я не допущу в тот момент ни малейшей слабости.
В серо-зеленых глазах этого человека есть металлическая искра, придавшая его последней фразе такой вес, который не позволял сомневаться, что в нужную минуту он сумеет потребовать; резкий его голос звучал непоколебимым решением. Гартог, на которого он смотрел в упор, склонил голову, но все же спросил:
― Клянетесь ли вы нам, что сокровище существует?
― Клянусь.
― Клянетесь ли вы нам, что оно представляет собою то, что вы говорите, и даст нам власть, о которой вы говорите?
― Клянусь.
Гартог покачал головою.
― Последний вопрос: зачем от раздела сокровища устраняются наши возможные наследники?
― Затем, чтобы избегнуть права других требовать от нас отчета; затем, что сокровище это практически беспредельно и что источник его должен оставаться строгой тайной. Я ― знаю, и я хочу. А вы ― хотите?..
Гартог посмотрел в упор в глаза старого Кодра, и тот ответил острым взглядом, не мигая.
― Хочу, ― сказал Гартог угрюмым тоном.
― Хочу, ― ворчливо сказал Флогерг, озаренный мыслью о безжалостной мести.
― Хочу, ― бросил Корлевен, точно скептический и твердый вызов судьбе, в которой он знал только противника...
― Хочу, ― прошептал я напряженно, точно молитву.
Гном обвел нас блистающим отсветом своих очков.
― Ладно! ― сказал он. ― Я на это надеялся.
И, не колеблясь более, он поставил на каждом листе свою подпись, которая решила наши судьбы.
В Гартоге снова заговорил деловой человек.
― Надо подписать и дополнительный пункт, ― сказал он.
Кодр усмехнулся и исполнил это, а затем дал каждому из нас по экземпляру договора.
― Его надо зарегистрировать, ― прибавил Гартог. ― Для этого нотариусу Бикокэ достаточно будет одного моего экземпляра.
Гартог поклонился в знак согласия.
― Теперь уже половина первого ночи, ― сказал Кодр с ехидной улыбкой. ― Быть может, вы хотите отложить продолжение разговора до завтра?
― Отложить разговор в то мгновение, когда мы наконец узнаем?.. Очень нам нужно спать!
― Раз это так, господа, ― сказал Кодр, ― то слушайте меня.
Глава III.
Тайна доктора Кодра
― Мне хотелось бы, ― начал удивительный старик, ― иметь возможность изложить вам с одного, так сказать, маха, единственный пункт моего открытия, который касается вас, исключив все те пункты, которые представляют интерес только для меня. Но различные нити этого открытия переплетены так тесно, что я вынужден рассказывать о фактах именно в таком порядке, в каком они последовательно проходили в моих изысканиях ― иначе вы не поймете.
Я прошу вас, господа, выслушать все это с самым глубоким вниманием. Заранее извиняюсь, что многие пункты моего изложения могут показаться сухими для вашего непривычного слуха. Но все это, хоть и в разной степени, все же связано с интересующим нас выводом.
Сказав это, Кодр встал, обошел комнату, открыл двери, окинул взглядом коридоры, закрыл двери, затем снова уселся и вполголоса продолжал:
― Вы имеете, вероятно, некоторое понятие о великом споре, который вызвали в прошлом столетии теории Чарльза Дарвина. Этот выходец из школы духовенства противопоставил простой формуле творения мира, изложенной в Книге Бытия, неизмеримо более сложную формулу, имевшую, однако, то преимущество, что она не вводила никакой тайны и опиралась на огромное количество доказательств научного порядка, чрезвычайно убедительных. Теория эта, как известно, вызвала в обществе большое смятение.
В ней было двойное неудобство: во-первых, ока уничтожала необходимость Божьего вмешательства в творение мира а, во-вторых, ― налагала на человека тяжелую обязанность ― отказаться от убеждений, которые не требовали других усилий, кроме неразумного атавистического доверия к словам Священного Писания, для того чтобы принять теорию, опиравшуюся только на разум и наблюдения, но требовавшую для своего понимания настойчивых усилий и углубленной работы.
Мне незачем рассказывать вам, насколько холодно встречена была эта теория духовенством, ненужность которого она так нескромно доказывала. Двинулись в поход все митры и посохи, теологический вихрь зашумел в статьях, и все церковные пушки гремели вместе с общим хором против незвано явившейся теории, которая заменяла естественным объяснением догмы, то есть нечто такое, что от века отказывались объяснять. Вы все имеете понятие о том, что такое дарвинизм?
― Антропологическая система, которая выводит происхождение человека от обезьяны, ― ответил Гартог.
― Это, в общем, единственное определение, известное большинству, ― сказал Кодр. ― И это как раз единственный вывод, которого не сделал из своих положений Дарвин. Правда, оксфордский епископ, сэр Уильберфорс публично спрашивал у Гексли, ученика Дарвина, кого он считает первым в этом обезьяньем ряду ― своего дедушку или свою бабушку; на это он получил, впрочем, ядовитый ответ: лучше иметь предком гориллу, чем невежду, рассуждающего о совершенно неизвестных ему вопросах.
Я не стану выяснять вам ни отличия теории Дарвина от очень близких теорий его предшественника Ламарка, ни мнения по этому вопросу Жоффруа Сэнт-Илера, Лайеля, Вейсмана и Кона, ― это увлекло бы нас слишком далеко.
Факт тот, что в настоящее время ни один ученый, будь он последователем неодарвинизма Вейсмана, или неоламаркизма Копа, не принимает более мифа Книги Бытия, несмотря на авторитет Кювье и на доводы Энипаля и аббата Казамайера.
Сущность теории заключается вот в чем: ныне существующие животные виды начальным источником своей жизни имели бесконечно малую инфузорию. Этот эмбрион живой клетки, появившийся в результате самопроизвольного зарождения, подвергался в течение доисторических веков естественному отбору, который в последующих поколениях этих начальных существ развивал и совершенствовал новые органы, необходимые в новых условиях жизни, а условия эти испытывали последовательные изменения во время различных эпох образования земли. Таким образом животное царство постепенно развивалось, пока достигло современного нам развития.