Зона Посещения. Луч из тьмы - Александр Тюрин

– То есть отращивать вымя.

– В общем, вы правы. Стоит немало, но благодаря подобной терапии у любого приближающегося мужика все будет стоять пучком. А как еще бедным созданиям заработать на жизнь? Кстати, Дарвин облажался, нет никакой изменчивости видов. В каждом виде все заложено изначально. Только надо уметь это пробудить. То, что было сто миллионов лет назад, никуда не исчезло – оно лишь ждет своего часа.

– К черту Дарвина, да здравствует ортогенез Берга, – поддержал Лауниц.

Еще одна девушка бултыхалась в небольшом аквариуме, причем не поднимаясь на поверхность, но сияя улыбочкой.

– Это не жабры, – прокомментировал Берковски, – к сожалению, пробуждение «рыбьих» генов обычно заканчивались превращением испытуемого в дохлого тритона. Это – ионообменный пакет, заполняющий легкие. Но он не имплантирован, а выращен в самой девушке с помощью направленных мутаций в клетках ее слизистой. Так просто выйти на воздух она не может. А, скорее всего, никогда уже не выйдет. Ей и так хорошо, вместе с другими такими же русалками она плавает в бассейне у известного ихтиолога и одновременно держателя подводного борделя Пак Ги Муна.

Из угла аквариума к девушке подплыло что-то вроде осьминога, обклеило ее щупальцами и стало совершать фрикционные движения в области ее гениталий.

– Извиняюсь, это для любителей хентай, сплошные тентакли, – пояснил Берковски, одной рукой направляя в рот коктейль, состоящий из разноцветных шариков, другой поглаживая бюст прижавшейся к нему чернокожей красотки. – У осьминожки рекомбинантный ДНК, имеются генные кластеры, отвечающие за интерес к человеческим самкам.

– Чудеса от «Монсанто»?

– Что-то вроде этого. От сестры «Монсанто», называемой «Монлабс». Ладно, присядем… А ты, милая, возвращайся минут через двадцать. – Берковски, шлепком по заду отправив прочь красотку эбенового цвета, устроился вместе со Лауницем за столиком, у которого вроде и ножек не было; парил в электромагнитном поле, мерзавец сверхпроводящий. – Я, кстати, захватил с собой контракт.

Берковски провел рукой над столом, включив голопроектор, и к Лауницу один за другим стали подплывать листы контракта.

«Двести тысяч зелеными, мать моя! – выхватил взгляд Лауница. – То есть десять штук желтыми чипкойнами!» – у него застучала кровь в висках. От этого стука все пространство под черепной крышкой заволокло мутью и стало чертовски трудно формулировать даже самые простые мысли.

– Поскольку я не сталкер ни на полкомариных процента, вижу в этом ловушку.

– Напрасно, дружище. Извините, Лауниц, но мы наблюдаем за вами последние несколько недель, даже когда вы не подозреваете об этом. У нас масса скрытых и дисперсных средств наблюдения, тем более что и город находится под почти полным видеоконтролем уже лет двадцать.

– Конечно-конечно, это ж Новый свет. Выше крыши разговоров о свободе и плотный присмотр за тем, чтобы эта свобода не завернула куда-нибудь.

– Ага, можете это назвать свободой для тупых, – согласился Берковски. – Но наши деньги вы можете потратить в любой части света. Итак, ваши рефлексы изменились, вы стали другим человеком.

Через мгновение Лауниц осознал, что сжимает за запястье руку Берковски, сжимающую нож для колки льда. И рука эта застыла неподалеку от его носа.

– Убедились на собственном примере? А какова реакция! Я обалдел, – собеседник наигранно хохотнул. – Если бы не она, я б сейчас изуродовал вам лицо, нос точно бы отчикал. Без дураков, честное слово, я себя не сдерживал.

– Если еще раз такое повторится, я себя тоже не сдержу.

– О, получил строгача от пруссака, – на этот улыбка Берковски оказалась совсем холодной.

– Что вам конкретно от меня надо? В контракте стоит абстрактное «изучение Зоны» – формулировка, подходящая скорее для отмывания денег…

– Хорошо, будем откровенны. Нам нужна «закрывающая технология», способная управлять… – Берковски прищурился: – Так скажем, временем. Или, точнее, его распределением.

– Временем? Именно во время ее поисков и пропал сверхопытный Загряжский?

– Да. А что вас смущает? Деньги за так никто не платит. Вон бангладешцы вкалывают у нас на полях по шестнадцать часов в сутки только за то, чтоб не утонуть в своей затопленной муссонами и дерьмом республике… Да, Загряжский пропал. Но на всякого мудреца довольно простоты. Серж был не слишком эмоционально уравновешен и мог совершить какую-нибудь детскую ошибку. Дать, например, белочке орешек или морковку зайчику.

Лауницу показалось, что глаза Берковски прикрылись от удовольствия, может и в самом деле показалось, но губы тот действительно облизал.

– Речь идет об артефакте или аномалии?

– Современный уровень знаний о Зонах Посещения отменяет прежнее деление на «аномалии» и «артефакты». То деление базировалось лишь на внешних признаках. Твердое тело считалось артефактом, а дисперсное или полевое – аномалией. Современное зоноведение рассматривает артефакты и аномалии как разные состояния и проявления одного и того же объекта. Так, например, аномалии «ведьмин студень», «зеленка», «ржавое мочало», «жгучий пух» и «серебристая паутина» – это очевидно нанороботы, наноассемблеры и прочие наноустройства, связываемые вандерваальсовыми силами в разные дисперсные структуры. Артефакт «пустышка» является для наноустройств своего рода доковой станцией и сервером. А «живые покойники» – это предположительно результаты разворотов хронального потока, в результате чего «вытаскиваются» явления из неэйнштейновского событийного пространства, из дополнительных измерений времени, возможно, из прошлого. Наши эксперты считают, что управление хрональными процессами производится с помощью объекта, который именовался старыми сталкерами еще в романтические времена «смерть-лампой». Я намеренно избегаю в беседе с вами научного языка, он вас только запутает…

– Как-как называют эту штуку сталкеры?

– «Смерть-лампа». Когда-то ей приписывали ужасающее смертоносное воздействие, но это, очевидно, байки.

– Смерть-лампа, бой-баба. Кто ж их боится? Только трусы, и я в том числе. Даже после всех соударений у меня в голове все же осталось больше пяти грамм мозгов. Хорошо, я стал ловчее, быстрее, сноровистей. Но и после пересадки чужой памяти я ведь не приобрел всех необходимых сведений о Зоне, мои знания нисколько не расширились. И если Загряжский пропал во время поисков «смерть-лампы», то «отпечаток» его памяти был изготовлен до того. И, значит, никак не может мне помочь. Почему вам не взять настоящего сталкера, вы же всех внесли в свои базы данных, за всеми следите вплоть до кабинки с очком? А меня еще немного потренировать, что ли.

Лауниц стал демонстративно смотреть на даму у шеста – похоже, у нее на месте позвоночника стальная пружина. Силопроводы в мышцах точно имеются. Вот она, закрепившись на шесте стиснутыми ляжками, откинулась назад и в диком изгибе заглядывает сама себе в сочную попу. Публика кричит: «Лизни, лизни». Лауниц на секунду представил, как она так изгибается в постели, сидя на нем… Но Берковски не унимался, казалось, что зудит он, чуть ли не поднеся губы к уху собеседника, хотя находился на той стороне стола.

– Сказать по правде? Их нет. Загряжский был последним из настоящих сталкеров. Остальные – это наемники или коммивояжеры. Выбить контракт, навешать на себя до хера оборудования, загрузить максимум информации от внешних систем наблюдения, добежать до объекта, схватить что-нибудь, и мигом назад. Никто из них не любит Зону. А Загряжский любил… может, любит до сих пор.

– Это вы сами виноваты, что нет. За что боролись, на то и напоролись.

Лауниц почувствовал на своей щеке прикосновение женской руки, а потом под его рукой оказалось тугое гладкое бедро, а чуть ли не перед носом пятый «стоячий» размер. И расслабляющий аромат афродизиаков, разжижающий в голове и воспламеняющий пониже пупа.

Та, что была на шесте, уже снялась с него и подпирала горячим боком Лауница, а Берковски понимающе улыбался. Лицо у девушки было не как у бестии и секс-бомбы, а кругленькое, милое, да еще большие, как будто наивные глаза. Впрочем, в левом видны были проблески изображений, которые проецировал на сетчатку экран, закрепленный на ее брови. Видно, девушка получала информацию на клиентов, какие позы любят, сколько денег имеют, не пытаются ли скрыться, не заплатив.

– Поговорим? – сказала она. – Я тоже из Восточной Европы, из Щецина. Мне тут так одиноко.

Она трогательно потупила глазки и томно поправила прядку волос, украшенную крошечными звездочками фотонических кристаллов.

– Нет, не поговорим. Извини, красотка. Как-нибудь в другой раз.

Лауниц встал. Прежде чем выйти, он подавил в себе острое желание ухватить Берковски за шкирятник дорогого пиджачка и сунуть гладкой налитой мордой в тарелку. И дальше порисовать этой булькающей «кисточкой» рисунки в стиле Мондриана на всех глянцевых поверхностях, которых тут хватает.