Заговор по-венециански - Джон Трейс

Однако прямо сейчас сказать то, что пришло в голову, ой как непросто.

— Ладно, тогда помоги. Скажи, что ты чувствуешь? По-твоему, что между нами?

— Ты милый, — отвечает Тина и, чуть помолчав, добавляет: — И особенный. Не потому, что ты был священником, а вчера мы с тобой трахнулись… — Сказав так, Тина спешит поправиться: — Прости! Я не то имела в виду. Не трахнулись, а… — Теперь ей самой неловко. — Ты особенный, потому что хороший. Честный. Классный. Думаю, будет здорово узнать тебя поближе, узнать по-настоящему.

— Спасибо. Надеюсь, время у нас на это будет.

— А ты? — проказливо спрашивает Тина. — Так просто от ответа не уйдешь. Что ты чувствуешь?

В окно светит солнце. С улицы доносятся голоса и смех венецианцев. Мир кажется совершенным.

— Полноту, — отвечает наконец Том. — Благодаря тебе я чувствую себя невероятно цельным.

Capitolo IX

Священная роща, Атманта

Тетия вытаскивает мужа из огня.

Лицо Тевкра сильно обожжено, и Тетия боится, как бы он не утратил зрение. Убрав с лица супруга мелкие горящие угольки, она выводит его из рощи, зовя на помощь.

Навстречу, вниз по холму бежит отец Тевкра, Венси.

— Что? Что случилось?!

Колени у Тетии подгибаются от тяжести мужниного тела. С большим трудом она объясняет:

— Он… упал в священный костер… мы творили прорицание… для магистрата Песны. Посмотри, что у Тевкра с глазами!

Наклонившись к лицу сына, Венси видит у него на щеках, в глазницах и на веках страшные ожоги.

— Тевкр, ты поправишься. Я помогу.

Подхватив сына на руки, он несет его, словно малое дитя, ссадившее коленку.

Совсем недалеко от рощи дом Латурзы-целителя. Старик как раз стоит у двери хижины, попивая вино и наблюдая, что творится вокруг. Заметив Тетию и Венси с Тевкром на руках, он велит:

— Несите его в дальний конец дома. Уложите близ очага.

Пригнув голову, Венси вносит сына в хижину. Тетия входит следом. Никто не знает точно, сколько Латурзе лет, однако ходит слух, будто за исключительные способности к целительству боги продлили срок пребывания лекаря в земной юдоли.

Беззубый старик еще не достиг ложа, на которое уложили Тевкра, а уже отрывисто командует:

— Тетия, полей мне воды на руки. Быстро!

Жрец стонет, вцепившись себе в лицо.

— Тевкр, Тевкр, послушай! Убери пальцы от лица и дай тебе помочь.

Видя, как Латурза умоляет Тевкра отнять руки от лица, Венси опускается на колени подле сына и делает то, чего не делал с тех пор, как Тевкр был еще совсем мальчишкой: берет сына за руки.

— Сын мой, Латурза поможет. Доверься ему. Выполняй его просьбы, пусть он творит свои чары.

Целитель меж тем ходит из одного угла хижины в другой, собирая ткани, масла и травы. Тетия льет Латурзе воду на руки, после чего тот вытирает их о полоску грубой ткани, не переставая просить у богов вспоможения.

Втирает в лоб Тевкра настойку аронника, чтобы снять боль. Укладывает ему на лицо мокрую овечью шерсть и велит Тетии следить за ней.

— Когда шерсть станет теплой на ощупь, сними ее, выжми, намочи заново в чистой воде и клади обратно на лицо Тевкра.

Тетия принимается усердно исполнять приказ лекаря, а тот ищет свои инструменты — выкованные из серебра и благословленные Тевкром и его предшественниками. Полки в доме целителя забиты солью, чесноком, листьями руты, побегами сабины и еще много чем. Только вот инструментов найти он не может. Стал забывчив.

— Раны гневаются, — сообщает Латурза Венси, как и велит обычай испрашивать на все дозволения у главы семейства больного. — Возноси свою молитву, проси прощения, чтобы ярость их остыла.

Наконец Латурза находит то, что искал. Деревянный ящичек с серебряными щупами, ножами и щипцами.

— Тетия, оставь на время шерсть и налей кипятка вон в ту металлическую чашу.

Он выгружает инструменты в чашу, и Тетия обдает их кипящей водой.

— Закончила? Теперь слей воду и передай инструменты.

Медленно целитель приподнимает обожженное веко. Пепел и осколки от головешек вонзились в зрачок, и Латурза бережно извлекает их из глазного яблока щипцами, моля богов укрепить его пальцы. Тевкр дергается.

— Крепись, юноша! — взывает лекарь. — Венси, прошу, держи его за голову. Сейчас никак нельзя ошибаться.

Отец сжимает ручищами голову сына, пока Латурза вытаскивает из опаленных глаз то, что туда попало. Тевкр от боли судорожно дергает ногами.

К ночи глаза полностью прочищены.

Латурза вновь накладывает на лицо Тевкра влажную шерсть и поит снадобьем из валерианы и граната. Оба — и лекарь, и больной — измождены.

— Пусть спит, и спит долго, — шепчет Латурза Тетии. — Мы с Венси уйдем, а ты оставайся. Не забывай отжимать и смачивать шерсть. Поняла?

— Все сделаю, как ты сказал. Я не сомкну глаз, пока не позволишь.

— Молодец, дочка. — Лекарь бросает взгляд на отца Тевкра. — На рассвете я сделаю припарки из пиретрума и кое-каких эфирных масел. Ближе к ночи дам тебе масло вьюнка, его следует втирать в кожу. Позже, если гнев ран совсем стихнет, заберешь мужа домой.

Венси, до того сидевший подле сына, привалившись к стене и подогнув колени к груди, встает. Хрустят старые суставы.

— Я благодарен тебе и завтра принесу плату за труд.

Латурза отмахивается.

— В том нет нужды. Я единственно желаю, чтобы юный Тевкр поправился. Как и я, он избран богами служить людям.

Суровое лицо Венси становится вдруг растерянным.

— Скажи, слуга Туран,[13] великой богини здоровья и любви, станут ли глаза моего сына служить ему и впредь?

— Мой старый друг, это уже в руках Туран и прочих богов. Я лишь сделал все, что мог, нам остается молиться и приносить жертвы.

Capitolo X

Дом магистрата, Атманта

Завершив многочасовой пир, Песна с ближайшими друзьями удаляется в баню, где их тела омывают и умащают маслами наложницы да слуги.

Большей частью приближенные Песны — дураки, которых магистрат терпит лишь потому, что дураки они красивые. Кое-кто из них, правда, дурак до мозга костей. Ларс например. Начальник стражи, нехватку ума он восполняет жестокостью и всегда старается ее проявить, если надо покарать кого-то по приказу хозяина.

Умные же вроде Кави — большая редкость в окружении Песны. Они тихи, задумчивы и зря болтать не любят. Сегодня Кави пил меньше других. Его в дальнем углу, отдельно от общей компании, омывают два мальчика — самые красивые из всех, кого Песна когда-либо брал к себе в дом.

— Если я не стану больше закатывать пиры, как прежде, — изрекает магистрат, — то есть опасность, что на посмертие мне останется чересчур много богатств.

Холуи льстиво смеются.

— Возможно, есть посмертие после посмертия? — предполагает Герка, женщина из селения, постоянная гостья в постели магистрата. Говоря, она теребит заплетенные в косу волосы. — И если я права, то тебе придется кстати совет умерить расточительность, дабы бесконечно наслаждаться жизнью, к которой привык.

Сбросив мантию, Песна ступает в дымящуюся воду рядом с Кави.

— С каких это пор женщина дает мне советы? Тебе же я велю: употребляй свой рот, исключительно чтобы ублажать мой фаллос, а не на то, чтобы выставлять напоказ собственную глупость.

Песна знаком подзывает служанку и приказывает:

— Принеси вина. Холодного. Из бродильни, что под внутренним двором. И горе тебе, если оно теплое. — Ларс выплеснет его на тебя.

Обнаженная служанка бросается исполнять поручение. Когда она пробегает мимо Ларса, начальник стражи шлепает ее ручищей по ягодицам.

Отослав прочь купальщика, Кави поворачивается спиной к остальным гулякам.

— С юга доходят тревожные вести, — говорит он.

Песна легонько проводит ладонью по воде.

— Из Рима?

— Нет. Скорее о самом Риме.

— Не понимаю.

— Многие наши князьки полнятся страхом перед Римом. Людей, обладающих властью и озадаченных целью, влечет в Тиберию. Утверждать что-либо еще рано, однако наши заносчивые землевладельцы требуют больше власти. А это угрожает твоим собственным замыслам расширить влияние.

Песна задумывается над новостями.

— Рим не намного больше нас и все же неким образом притягивает к себе алчных людей. Его жители вскормлены не молоком, а кровью. Когда-нибудь власть римлян вырастет непомерно, и нам надо постоянно оглядываться на них.

— Ты, как всегда, мудр, магистрат. Возможно, следует употребить сей страх перед Римом, дабы достигнуть наших целей — заселить земли и расширить влияние на севере.

Песна игривым тоном упрекает друга:

— Моих целей, Кави, моих. Не забывай своего места в моей грандиозной схеме.

Кави обижен.

— О, да будет тебе. Я же просто ворчу. — Песна ободряюще смотрит на Кави. — Ты прав. Страх хорош, когда надо кого-то подчинить.