Каньон - Джек Шефер

На четвертый день он положил кусок мяса на камень и стал ждать. Сидел, скрестив ноги, в двадцати футах от камня и наблюдал. Проходило время. Над камнем показалась темно-коричневая голова барсука с длинной белой полоской посередине до самого носа. Барсук увидел его. Но один миг смотрел он на Медвежонка. Потом зашевелился, и все его широкое серо-коричневое с проседью тело показалось на камне. Он съел мясо. Пока ел, он наблюдал за Медвежонком, а когда кончил есть, растянулся на камне и все наблюдал. Он лежал совсем неподвижно.

Солнце грело Медвежонка и барсука, которые наблюдали друг за другом. В голове у Медвежонка роилось много мыслей и много вопросов, но он молчал. Он сидел неподвижно, и верчение в его голове замедлилось. Солнце припекало, и голова его, охваченная дремотой, свесилась на грудь. Барсук глянул на него, и его глаза ярко блеснули. Он заговорил.

— Большой брат, — произнес он, — отчего ты думаешь, что каньон — клетка? — Глаза барсука помутнели и закрылись, через некоторое время они открылись и блестели очень ярко. — Все люди живут в клетках, — сказал он. — Со всех сторон их окружают каменные стены обычаев, они ищут одобрения своих соседей. Их связывает необходимость добывать пищу для своей семьи. — Глаза барсука помутнели, потом голова поднялась, и глаза опять ярко заблестели. Он встал на свои короткие кривые ножки и повернулся, собираясь уйти. — Способ есть, — произнес он. — Если навалить камни на камни, они поднимаются вверх. Если ударить камнем о камень, откалываются мелкие кусочки.

Медвежонок шел вдоль ближнего отвесного обрыва, глядя вверх. Он увидел место, которого не замечал раньше. Место, где уступы скал поднимались один над другим на расстоянии пятнадцати-двадцати футов. Их было четыре, и каждый достаточно широк, чтобы человек мог твердо встать там. На земле у подножия обрыва валялось множество камней. Некоторые — просто огромные. Другие поменьше, так что человек мог поднять и перенести их. Он принялся сваливать их друг на друга в большую кучу, упиравшуюся в отвесный склон скалы и поднимавшуюся на высоту первого уступа в двадцати футах над землей:

Солнце освещало каньон. Оно светило ярко, но не могло сдержать подступов осени. Воздух был свеж. Камень под рукой Медвежонка обжигал холодом. Он тесно прижался к каменному обрыву над первым уступом. Ноги твердо стояли в углублении, выбитом в скале. Тело тесно прижато к камню. Левая рука уцепилась за край другого углубления чуть пониже плеча. В правой зажат кусок твердого кремня, который он нашел в нижнем конце каньона, неподалеку от расщелины, где морозы и оттепели бесконечно сменявших друг друга времен года откололи куски от жилы, рассекавшей другую породу. На уступе под ним приготовлена груда обломков кремня. Вытянув руку вверх, он ударил зажатым в ней обломком по камню. Ударил еще раз, еще — крошечные осколки заплясали вокруг.

Правая рука устала. Он плотнее прижался к обрыву и переменил руки. Теперь правая рука цеплялась за выемку пониже плеча. Левая сжимала кремень и била им по камню над головой.

Резкая судорога предупреждением пробежала сзади по его ногам, первый признак того, что скоро они онемеют. Он бросил кремень на груду камней на уступе. Спустился вниз и спокойно уселся на уступе, свесив ноги и прижимаясь спиной к отвесному склону. Он отдохнул. Сила доброго мяса была в нем. Он встал и снова взобрался наверх, к своим углублениям. Снова ударил по камню обрыва кремень.

Три дня бушевал буран. Три дня падал снег — то густо валил крупными хлопьями, то носился в воздухе легким пухом. Ветры зимы свистели над плато, проносясь над открытым пространством каньона. Они мчались над ним, не опускаясь на дно, но гнали снег через край дальней стены каньона, сметая в двадцатифутовый сугроб у подножия обрыва. Больше снега не осталось, небо прояснилось, сквозь бегущие облака проглянуло солнце и улыбнулось сияющей красоте одетого в белое каньона.

Медвежонок сидел в своем шалаше, построенном так, как, по словам стариков, строит шалаши его племя, когда живет в поселках у большой реки. Шалаш был маленький, но построен он был точно так же: шесты близко вогнаны в землю и сходятся вверху. Они перевиты пучками высокой травы, заполнявшей промежутки между ними, а сверху все обложено нарезанным дерном. Через верхнее отверстие, в самом центре, выходит дым от костра, в который он бросал кизяк и поленья, весь день пылает огонь, чуть теплится ночью. Тесный вход, через который он забирается в шалаш и выбирается наружу, завешен куском шкуры — его можно прочно закрепить, если подует ветер. Конечно, шалаш не то, что вигвам с аккуратными покатыми стенами из бизоньих шкур. Но в нем тепло. Это его жилище.

В такую погоду он не мог выбивать углубления на отвесной скале, которые теперь уже шли над третьим уступом. Это не беспокоило его. Дел всегда много. Когда бушует над землей буран, приятно поработать в шалаше.

Он заканчивал пару лыж. Смастерил их из ивы, согнул, чтобы придать нужную форму, связал и перевязал крест-накрест шнурами из сыромятной кожи, приделал ремни, которыми они крепились на ноге. Он заметил, что свет, проникавший через отверстие для дыма, прояснился. В шалаш больше не залетали снежинки, которые, попадая в тепло, улетучивались, превратившись в пар. Он развязал тесемки, закреплявшие маленькую дверцу, наклонился, выглянул и увидел красоту белого снега.

Он выбрался наружу. Подтянул отвороты доходивших до щиколотки новых зимних мокасин и плотно завязал их. Туго затянул ремни лыж вокруг мыска ноги и щиколотки. Он двигался по снегу широким, размашистым шагом, размахивая руками, чтобы кровь согрелась и бежала быстрее. Хорошо было вновь побыть на свежем воздухе, не просто пройти за водой к потоку или за пищей в кладовку, а на воздухе — мчать свободно по своему каньону куда угодно.

Выбрались и некоторые из его соседей. На припорошенный снегом камень опустилась птица и разгуливала по нему. Каждый отпечаток крошечной лапки точен и ясен. По разным приметам было видно, что неподалеку вылез кролик из норы, куда он забился во время бурана, и пустился в новый белый мир. Глупый кролик. Снег еще рыхлый, не слежался. Природные лыжи кролика были недостаточно широки. Собственные лыжи Медвежонка проседали на шесть-восемь дюймов. Кролик же вязнул даже в неглубоком снегу. Над следами лап отчетливо виднелся след от брюшка. Снег стал поглубже, следы исчезли. Кролик зарылся в белизну, чтобы в уютной ямочке, обогреваясь теплом своего тела, дождаться, покуда снег не уляжется неплотнее, образовав тонкий наст.

Глупый кролик. Очень глупый. Мягок мех кролика, из него много чего можно наделать. Из него выйдут отличные рукавицы. Метнувшись вперед, он нырнул в снег, и руки нащупали мягкое пушистое тело. С трудом поднялся он на ноги на своих неуклюжих лыжах. Он держал кролика за уши левой рукой, ребром правой ударил по шее у основания черепа — тот обмяк и безжизненно повис.