Рождество с неудачниками - Джон Гришем

— Да. А что?

— Да так просто. Вот ездим, поем рождественские гимны. Мы молодежная группа из лютеранской церкви Святого Марка.

Тут Уолт расплылся в улыбке и даже уронил провод. Вот это кстати. Да что вообще вообразили эти Крэнки? Что смогут удрать от Рождества?

— Они что, евреи, что ли? — спросила женщина.

— Нет.

— Тогда буддисты или вроде того?

— Да нет, ничего подобного. Методисты. Просто в этом году пытаются избежать Рождества.

— Что?

— Вы меня слышали. — Уолт, широко улыбаясь, стоял у двери водителя. — Он вообще чудной, доложу я вам. Убегает от Рождества, хочет сэкономить деньги на круиз.

Предводительница и жена священника обменялись многозначительными взглядами, а потом долго смотрели на дом Крэнков, что находился через улицу. Юнцы в кузове перестали петь и прислушивались к каждому слову. Соображали, что к чему.

— Думаю, парочка рождественских гимнов пойдет им на пользу, — с надеждой заметил Шёль. — Так что давайте запевайте.

Хористы спрыгнули на землю, потом юнцы перебежали на другую сторону улицы и остановились возле почтового ящика Крэнков.

— Да вы поближе подойдите! — крикнул Шёль. — Они против не будут.

Хор выстроился вдоль дома, рядом с любимой клумбой Лютера. Шёль бросился к двери и попросил Бев срочно позвонить Фромейеру.

Лютер выскребал ложкой остатки йогурта, когда хор громко и торжественно грянул первые строки знаменитого рождественского гимна «Да пребудет с вами Господь, празднуйте и веселитесь». Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Чета Крэнков кинулась в укрытие. Низко пригнувшись, они бросились из кухни. Лютер впереди, Нора следом. Ворвались в гостиную и подбежали к окнам, которые, к счастью, были зашторены.

Стоило певцам увидеть, как шевельнулись занавески на окнах, как они радостно замахали руками.

— Рождественский хор, — тихо прошипел Лютер и отступил от окна. — Стоят возле самого дома, рядом с кустами можжевельника.

— Как это мило, — прошептала Нора в ответ.

— Мило? Они вторглись на нашу частную территорию. Нарушили закон.

— Да ничего они не нарушили.

— Еще как нарушили! Они находятся на земле, которая принадлежит нам, и явились сюда без приглашения. Наверняка кто-то их науськал. Фромейер или Шёль.

— Но люди, распевающие рождественские гимны, просто не могут быть нарушителями, — шепотом возразила Нора.

— Я знаю, что говорю.

— Тогда позвони своим дружкам из местного отделения полиции.

— Может, и позвоню. — И Лютер снова прильнул к занавескам.

— Еще не поздно купить календарь.

Тут на сцене появился клан Фромейеров в полном составе. Процессию возглавлял Спайк на скейтборде. Как только они присоединились к хору, на шум вышли Трогдоны. Затем появились Бекеры с тещей во главе и покорно прихрамывающим за ней Роки.

Следующей запели «Джингл беллз». Эту прелестную песенку громко и с удовольствием подхватили все присутствовавшие, повинуясь знаку руководителя хора. А ко времени когда запели «Ночь тиха», количество участников составляло человек тридцать, не меньше. Хористы почти идеально попадали в тон, остальных это, похоже, ничуть не заботило. Главное, они пели громко, чтобы вконец смутить затаившегося в доме Лютера.

Минут через двадцать у Норы окончательно сдали нервы, и она пошла в душ. Лютер, сидевший в кресле-качалке, притворился, будто читает журнал, но каждый следующий гимн звучал громче предыдущего. Крэнк медленно закипал и уже начал бормотать проклятия. Он снова выглянул в щелочку и увидел, что толпа по-прежнему стоит на лужайке перед домом, все улыбаются и показывают на него пальцами.

И когда они завели «Снеговик пришел с мороза», он спустился в подвал и достал бутылку коньяку.

Глава 8

Все восемнадцать лет, что Лютер прожил на Хемлок-стрит, утренний ритуал у него не менялся. Подъем в шесть, затем надеть шлепанцы и в душ, потом сварить кофе, затем пройти через гараж к калитке, возле которой мальчик-почтальон часом раньше оставлял газету. Лютер даже мог сосчитать, сколько шагов делал от плиты с кофейником до газеты, число оставалось одинаковым плюс-минус один-два шага. Потом обратно в дом, чашка кофе с капелькой сливок, раздел спортивных новостей, потом «Жизнь города», «Бизнес» и в последнюю очередь политические и зарубежные новости. Когда он прочитывал примерно половину некрологов, готовилась еще одна чашка кофе, для любимой жены, одна и та же, цвета лаванды, и не забыть положить два кусочка сахара.

Однако этим утром, после устроенного накануне перед домом концерта, полусонный и мрачный Лютер дошел до калитки взять газету и вдруг уголком глаза заметил что-то необычное, пестрое. В центре лужайки красовался плакат. «СВОБОДУ СНЕГОВИКУ!» — нагло гласил он, и два этих слова были выведены крупными печатными буквами. И написано все это было на белой дощечке, по краям выведены красные и зеленые полоски, а под надписью была карикатура. Закованный в цепи снеговик сидел в темнице. Очевидно, подразумевался подвал Крэнков. Это был или довольно посредственный рисунок взрослого, которому просто нечего больше делать, или же весьма удачное произведение ребенка, над душой которого в минуту вдохновения стояла мамаша.

Внезапно Лютер почувствовал, что за ним наблюдает множество глаз. Тогда он небрежно сунул газету под мышку и двинулся обратно к дому с таким видом, точно ничего не произошло. Правда, наливая в чашку кофе, он сквозь зубы чертыхался, а потом, усевшись в кресло, чертыхался уже громче. Разделы «Спорт» и «Жизнь города» никакой радости не принесли, даже колонку некрологов он пробежал глазами рассеянно, А потом вдруг понял: Нора не должна видеть этот плакат. Ее это может расстроить куда больше.

С каждой новой атакой на право поступать так, как считает нужным, Лютер все больше укреплялся во мнении, что Рождество следует проигнорировать непременно. Но Нора его беспокоила. Она могла сломаться. Ведь если жена подумает, что это соседские ребятишки выражают таким образом свой протест, способна и сдаться.

Действовал он быстро и решительно. Прокрался через гараж, обогнул угол дома, высоко поднимая ноги — слишком уж мокрой, а местами и подмерзшей была трава, — подобрался к плакату, выдернул из земли палку и зашвырнул эту мерзость в кладовую, решив, что уничтожит ее позже.

Потом отнес Норе кофе, снова уселся за кухонный стол и попытался сосредоточиться на газете. Но безуспешно. Он был зол, а ноги совсем замерзли.

А потом Лютер поехал на работу.

Как-то раз он выступил за закрытие конторы на период с середины декабря до 2 января. Все равно никто не работает, пылко пытался убедить он коллег на собрании. Секретарши только и знают, что бегать по магазинам, на ленч уходят пораньше, возвращаются позже. Да еще отпрашиваются в конце дня, под благовидным предлогом посещения благотворительных мероприятий. Просто надо заставить всех уйти в отпуск в середине декабря, вот и все. Двухнедельный и, разумеется, оплачиваемый. И никакого урона компании это не нанесет, он готов доказать с помощью графиков и схем. Клиентов все равно не будет, поскольку они заняты предрождественскими хлопотами, и полноценная работа начнется только на первой неделе января. К тому же «Уайли и Бек» может даже сэкономить энное количество долларов на рождественском обеде и вечеринке в офисе. Он даже привел конкретный пример, показал вырезку из статьи в «Уолл-стрит джорнал», где говорилось, что к такой практике давно прибегает одна крупная фирма в Сиэтле. И результаты самые впечатляющие, так, во всяком случае, утверждалось в статье.

Короче, выступил Лютер просто великолепно. Но присутствовавшие проголосовали против, восемь к двум, и он возмущался еще целый месяц. Его поддержал только Янк Слейдер.

Лютер занимался обычными делами, но из головы не выходили ночной концерт и мерзкий плакат, выставленный на лужайке перед домом. Ему нравилось жить на Хемлок-стрит, он всегда ладил с соседями, даже умудрялся состоять в самых сердечных отношениях с Уолтом Шёлем, но теперь, став объектом их неудовольствия, ощущал некоторую растерянность.

Однако настроение его изменилось, когда в кабинет без доклада и стука — Докс, секретарша, была занята рассматриванием каталогов — впорхнула Биф из туристического агентства. Она принесла билеты на самолет и собственно круиз, а также нарядный путеводитель и самую последнюю рекламу «Принцессы острова». Буквально через секунду она исчезла, вызвав легкое чувство разочарования у Лютера, которому очень нравились ее фигура и загар и который, глядя на эту дамочку, был не прочь помечтать о бесчисленных бикини, что ему вскоре предстоит увидеть. Он запер дверь и погрузился в созерцание теплых синих вод Карибского бассейна.

Вот уже в третий раз на неделе Лютер ускользнул с работы до ленча и поспешил в торговый центр. Припарковался как можно дальше от него, поскольку нуждался в променаде — еще бы, ведь он уже сбросил целых восемь фунтов и чувствовал себя спортивным и подтянутым, а затем влился в неиссякаемую толпу покупателей. Вот только покупать он ничего не собирался. Собирался вздремнуть и расслабиться.