Фотограф - Пьер Буль

Гор с тоской поискал место, где бы он сам мог расположиться в этом скоплении народа. Увы! Он хорошо знал, что с его стороны это была безумная попытка. Увечье запрещало ему такие фантазии. Он вспомнил все свои недавние опыты передвижения в толпе, чтобы до конца осознать несуразность своего присутствия в таком людском водовороте. Он еще раз печальным взглядом окинул площадь, лихорадочно пытаясь отыскать хоть какой-нибудь угол, укрытие или вообще какую-нибудь точку, откуда открывался бы вид на паперть, и где он не подвергался бы риску быть опрокинутым и затоптанным толпой. Безуспешно.

Он сжал кулаки, представив сомкнутые ряды своих многочисленных коллег, стоящих впереди. Их толкали, как и всех остальных, но они, привычные к движениям толпы и умеющие поддаваться им, не отрывая глаз от объектива, подвижные, как и он сам когда-то, успевали сделать снимок в промежутке между толчками. Печатные издания всего мира должны будут прислать сюда своих лучших специалистов, мастаков, умеющих поймать на лету необычный кадр.

Гор решил сосредоточиться на поиске в этом банальном сюжете неожиданного штриха или ракурса. Он слишком хорошо знал мгновенные рефлексы и обостренное чутье репортеров-фотографов, чтобы не понимать, что десятки фотоаппаратов расстреляют президента почти одновременно с первым выстрелом снайпера, что их щелчки прокатятся своеобразным эхом этого выстрела: его будут снимать снова и снова, и за считанные секунды каждый успеет нажать кнопку несколько раз. Покушение не даст возможности сделать уникальный фотодокумент, но оно будет отражено на сотнях снимков, более или менее похожих друг на друга, и журналам останется только выбирать из них наиболее приемлемые. А он, Марсиаль Гор, не сможет вообще снять ни одного из этой серии банальных по причине своего обилия кадров.

Ему больше нечего было здесь делать. На какое-то мгновение он даже пожалел о том, что пошел на поводу у своего инстинкта и явился сюда, чтобы изучить это место. И все же, поразмыслив, решил, что не стоит жалеть обо всех предпринятых им действиях, поскольку, придя к некоему выводу, он вдруг почувствовал, как стихает волнение, державшее его в напряжении с того момента, как он раскрыл заговор.

Он энергично тряхнул головой, словно отгоняя прочь последние колебания, и вполголоса пробормотал:

— Я слишком долго медлил. Пора предупредить полицию. Нужно немедленно сообщить об этом гнусном замысле.

Он уже было собрался покинуть площадь, добраться до своего грузовичка и уехать, как вдруг с изумлением увидел фигуру Эрста, неподвижно стоявшего возле церковной паперти. Подумав, он счел присутствие здесь охранника не столь уж удивительным. Телохранитель, скорее всего, тоже пришел осмотреть место и определить, где ему с его людьми лучше всего расположиться, чтобы осуществлять как можно более эффективное наблюдение, не нарушая в то же время предписаний главы государства.

Эрст не видел фотографа. Как ни парадоксально, но первым желанием Марсиаля было повернуться и уйти. Но тут же, пораженный абсурдностью своего импульса, притом, что еще минуту назад он решил как можно скорее встретиться со своим другом, чтобы сообщить ему о своем открытии, он остался на месте, не решаясь, однако, подойти к Эрсту.

Спустя минуту-другую он все-таки направился в его сторону. За это время в его уме выстроился некий план, отвечающий одновременно и его желанию предотвратить это нелепое покушение, и его нежеланию каким-либо неуместным действием сбить себя с намеченного пути. Это смутное нежелание исходило из самых тайных уголков внутреннего мира Марсиаля и было связано с его принципом беспристрастности. Найти ему рациональное объяснение он пока был просто не в состоянии.

Как бы то ни было, но продуманный четкий план полностью вернул ему самообладание, и он с полуулыбкой подошел к другу.

— Какой черт занес тебя сюда? — спросил Эрст.

Марсиаль Гор не без доли лицемерия изобразил из себя несчастного человека. На самом же деле он испытывал в этот момент удовлетворение от гордого сознания, что это именно он управляет ходом событий.

— Да, можно и так выразиться. Какой черт меня занес сюда? Эта работа мне уже не по плечу.

Эрст посмотрел на друга с жалостью.

— Понимаю. Ты пришел сюда посмотреть, нет ли возможности сделать снимок церемонии… найти спокойный угол…

— Не бойся, скажи прямо: такой угол, где меня не раздавят и где я не потеряю последнюю оставшуюся у меня ногу. Но я отказываюсь от этой затеи. Я даже и пробовать не буду.

— Может, ты смог бы получить приглашение на один из этих балконов.

Гор печально покачал головой.

— Тебе хорошо известно, что на балконах будет такая же толчея, как и на площади. Повторяю тебе: я не приду. Инвалид, вот кто я такой. Буду утешаться, по своему обыкновению, с девушками для обложек.

Эрст, чувствительный к чужой боли, в эту минуту всей душой сочувствовал ему, но, зная его, остерегался открыто проявлять жалость. Он молчал, не зная, что сказать, чтобы еще больше не огорчить своего друга. Марсиаль Гор воспользовался паузой и снова заговорил, краем глаза следя за телохранителем как рыбак, забрасывающий удочку на форель.

— Извини меня за мрачное настроение, но я злюсь всякий раз, когда выясняется, насколько я стал неполноценным… Представляешь, я все же нашел один уголок, конечно, слегка отдаленный, но там я был бы надежно укрыт от толпы. Возможно, никто о нем не догадается. Но только вот в чем дело! Нужно опять же быть достаточно здоровым, быть чуть ли не альпинистом, чтобы забраться на этот насест. А это тоже не для меня.

— Изолированный наблюдательный пункт, о котором никто не догадается? — спросил Эрст, и выражение его лица изменилось. — Где ты его здесь обнаружил?

— Это тебя интересует?

— Интересует ли это меня! Ты шутишь?

— И то верно. Я все время забываю о твоих профессиональных заботах и, конечно, не подумал о безопасности. Заметь, я не думаю, что это такое уж важное открытие, но если ты хочешь убедиться сам, давай завернем на эту вот улицу… Впрочем, даже не обязательно. То, что нас интересует, должно быть хорошо видно и отсюда. Сейчас посмотрим.

Гор увлек своего друга на церковную паперть и поставил его в самом центре, именно там, где, по его расчетам, будет стоять президент.

— Вон, смотри.

— Боже мой! — воскликнул Эрст с отчаянием в голосе. — Ты абсолютно прав.

Он заметил прекрасно различимый с того места, где он стоял, край строительных лесов, прикрытых брезентом.

— И никто не обратил на это внимания! — простонал охранник. — Инспекторы решили, что на этой улице нечего опасаться.

— Иногда от нас ускользают самые очевидные вещи, — тихо сказал Марсиаль. — Я часто это замечал.

И совершенно равнодушным тоном добавил:

— Ты считаешь, что этот дом нужно взять под наблюдение?

— Клянусь тебе, что он будет взят под наблюдение, — прокричал телохранитель. Он вынул из кармана блокнот и принялся что-то лихорадочно записывать… — Старина, считай меня своим должником.

— Что ж, я рад, если в чем-то сумел тебе помочь, — таким же безразличным тоном заметил Гор.

— Я тебя за это отблагодарю… да, да, обещаю. Я предоставлю тебе возможность сделать необыкновенный снимок нашего дорогого президента, если тебя именно это интересует. Ты будешь там один, совершенно один!

— В самом деле? — заинтересованно спросил Марсиаль.

— И, возможно, даже раньше, чем ты думаешь. Мы вернемся к этому… Подумать только, ведь туда мог забраться кто угодно и спрятаться там, а мы бы даже не догадались. Этот насест никто из нас не заметил.

— Это часть моего профессионального навыка, — скромно усмехнувшись, сказал Марсиаль Гор. — Ведь фотограф должен видеть все. Нога вот плоха, а глаз у меня еще довольно хороший.

Он отвернулся, чтобы скрыть свое удовлетворение, а его собеседник продолжал что-то писать. Он дал легкий импульс событиям, но пока точно не знал, к чему это приведет. То был всего лишь первый шаг. А теперь нужно было сделать второй шаг, чтобы поддержать движение, и ему следовало спешить. Ведь дом должны будут осмотреть и уже с завтрашнего дня его возьмут под строгое наблюдение.

— Кстати, — сказал он Эрсту, — прошу меня извинить, но сегодня вечером, я, в свою очередь, тоже буду занят, и мы опять не сможем вместе поужинать. Срочная работа.

Ему надо было сегодня же вечером побеседовать с Ольгой, чтобы события не выходили за те рамки, которые временно определил для них его изощренный ум.

Сидя рядом с Ольгой в малолюдном ресторане на Монпарнасе, Гор больше, чем когда-либо, восхищался хладнокровием своей подруги. Она восприняла сведения, которые должны были вызвать в ее сознании целую бурю, так, словно речь шла о самом банальном происшествии. Впрочем, он остался доволен и своим собственным самообладанием, равно как и той естественностью, с которой он помог ей перевести беседу на близкую их сердцам тему. Они оба были хорошими актерами. Их диалог походил на изящное фехтование и порой достигал уровня высокого искусства. И все-таки игру вел он.