Следы на траве - Андрей Дмитрук

Вдоль канатов деловито сновали распорядители, также в касках и доспехах. Отцы "Стального ветра", блестя плащами и биноклями, расположились на скамьях, стоявших в несколько рядов вдоль понтона, вмерзшего в лед под самой лестницей. Должно быть, "летом" продолжительностью в две трети земного года - понтон служил пристанью, ибо с него свисали бревна и шины грузовиков.

Лобанов лишний раз заметил, как строго блюдут в Новом Асгарде разделение по степеням родства. Отцы не смешивались со старшими сыновьями в каскетках и металлизированных куртках. Те, разбросанные кучками по обоим берегам или бродившие вокруг поля, в свою очередь, сторонились солдат. Пятнистые, точно ящерицы, младшие сыновья клана каймой сбились вдоль откосов и опушки фиолетового бора за рекой. Дряхлые старики тоже носили ту или иную форму. Отдельно сгрудились коричневолицые, скуластые, низкорослые клансмены с узкими глазами - из азиатского "колена Рамы", отдельно - негры и мулаты, "дети колена Лоа...".

Справа от лестницы ряды скамей на берегу были заняты женщинами. Дамы "Стального ветра" щебетали и подкручивали бинокли. Первые ряды занимали пышные шубы и шапки из зеленоватого меха хищников Вальхаллы; далее теснились куртки тусклых защитных цветов, брезентовые пилотки. Мелькнула медная челка Ли.

Опять-таки налицо трагикомическая ситуация, в которой бессильны миллионы киловатт энергококона. Даже если, вопреки всем правилам поведения в "чужом монастыре", под угрозой срыва будущих контактов между Землей и Вальхаллой, - если Валентин сейчас полезет на ледовую арену общаться с Суаресом, то сей муж, исполненный чувства чести, еще и землянина призовет к барьеру... Бессилие перед заблуждениями людей - самое злое и обидное...

Для троих членов Семьи и самого Лобанова были приготовлены вычурные мягкие кресла перед трибунами. Когда четверка взошла на понтон, ряды дружно встали; перчатки прилипли к раззолоченным козырькам. На берегах зрители повскакивали с подложенных досок и тряпок; умолкли оруженосцы и солдаты.

Заняли места. Прошумев, осела, как взбаламученный осадок, толпа в серебре и хаки. Магриби уже спустился по ковровому трапу с трибуны. Теперь он шествовал в сопровождении лиловых подручных, очевидно, ждавших под стенкой. Старшие сыновья придавили канат ко льду, и свита Магриби снопом ирисов поплыла по глади квадрата.

Оба красных мотоциклиста, щеголяя выправкой, мерным шагом гладиаторов направились к центру поля. Там священники встретили их, мотоциклисты преклонили колено, и Магриби возложил ладони на их шлемы. Подручные что-то налили из кувшина в рюмки на маленьком подносе, и мотоциклисты, не вставая с колен, выпили.

Магриби заговорил, обращаясь к Вождю и бессмертному клану. Голос его, негромкий, но звонкий, накатанный публичными выступлениями, разносился в морозной тишине, как стук дятла.

Напомнив о каком-то легендарном событии, изложенном в Библии, Магриби восславил обычай Божьего Суда. Бог всегда воплощается в теле защитника правды и справедливости. Да сгинут хулящие провидение, уверовавшие в свой суетный разум! Страшный путь старого Асгарда, угасание возгордившихся безбожников в чаду бесовских грез - вот печать гнева господнего на отринувших законы творца...

Любопытно: феодальные обряды и демагогия новейшего времени, средневековая жестокость и призывы к человечности - все служит незыблемой власти клана. Фу ты, черт! А что, если отцы-патриархи искренне верят в свою божественную миссию по подготовке райского будущего Вальхаллы?! Как здесь все перетасовано, чувства низменные и отвлеченные, шкурничество и бескорыстный фанатизм...

После речи Магриби заиграли трубы; потом выступил офицер с мегафоном.

- Итак, сегодня во славу божию и в полном согласии с Хартией "Стального ветра" состоится добровольный бой между начальником братства мотопехоты, старшим сыном Мигелем Суаресом и старшим сыном из колена "любимых сыновей" клана Рихардом Зилле. Суарес по всем правилам Хартии, при свидетелях, вызвал на Божий Суд упомянутого Зилле... Оружие по выбору ответчика, равное и проверенное. Бой до исполнения высшего приговора либо до просьбы о пощаде, высказанной во всеуслышание одной из сторон.

- Да вы не беспокойтесь, - обращаясь к Валентину, шепнул Ласперо. Суарес опытный боец, он обязательно выиграет, и тогда вы встретитесь...

Неторопливо встав с места, Вотан поднял руку в белой перчатке. Трубачи опять прильнули к мундштукам, главный распорядитель взметнул над головой жезл. Мотоциклисты забили ногами по педалям; их машины загудели, раздробив тишину.

Вотан, как опытный дирижер, выждал должную паузу и резко махнул рукой.

Машины соперников ринулись друг на друга, как два разъяренных гигантских жука; срывая снежную корку с зеленоватого толстого льда, нарисовали первые петли. Мотоцикл Зилле сразу пошел боком, коляска беспомощно запрыгала на рессорах. Зилле несло к центру квадрата, а вдогонку уже мчался более устойчивый Суарес, будто готовясь идти на таран.

Валентин видел, как зрители бесновались на берегах. Слышал свист, ободряющую брань. Ласперо увлеченно бил перчатками по своей ладони, ноздри его раздувались. Начальники колен - полков, где служба передавалась по наследству - дико вопили. Было тошно воспринимать то, что творилось у них в головах: кровавый азарт, хищный дух римских цирков.

Суарес выхватил пистолет. Но Зилле свернул настолько круто, что мотоцикл встал на задние колеса. И Суарес, не успев отреагировать, всадил пулю в днище коляски.

Аплодисменты. Зилле адским разворотом обошел противника и послал выстрел в спину Суаресу; промахнулся, ловко описал правильный круг, снова переходя в атаку...

Шальная пуля звякнула о каску распорядителя, тот присел: соперники, расстреляв по обойме, демонстративно выбросили пистолеты. Трубы завыли, отметив этап. Но вот более быстрый Зилле, опередив врага, привстал, как всадник на стременах, и что-то продолговатое швырнул навстречу Суаресу. Стрелами грязного дыма разлетелся взрыв, шарахнув осколками льда, и боевой конь мотопехотинца ухнул в свежую полынью.

Мотоцикл погрузился в воду почти мгновенно, однако сам Суарес успел вывалиться из седла на лед. Теперь Зилле мчался к сопернику, уползавшему прочь от края черной ямы. Бедняга был ранен и явно выбился из сил. Тогда гвардеец заглушил мотор, слез с мотоцикла и подошел к лежащему. Забрало мешало рассмотреть его лицо. Неторопливым движением Зилле отстегнул от пояса свой штык...

Невольно отвернувшись, Валентин взглянул в бесцветные, надменно-усталые глаза Вождя под козырьком с толстым золотым жгутом. Право же, сейчас в них было сочувствие. Оскорбительное сочувствие к чужаку, в котором, вопреки мужественному облику, ничего не было от мужчины и бойца.