КГБ. Последний аргумент - Атаманенко Григорьевич

Вспомнились слова, произнесенные генералом во время последнего инструктажа:

«Вообще, Аристотель Константинович, жизнь, которую мы ведем, заставляет нас многое скрывать. Поэтому надо стараться говорить как можно больше правды, или, еще лучше, не говорить ничего. Присмотрись, и ты заметишь, что твои собеседники не очень-то интересуются твоим мнением или тем, что ты им хочешь рассказать, а предпочитают рассуждать сами. Им нравится, когда их внимательно слушают, а ты лишь ограничиваешься поощрительными замечаниями или уточняющими вопросами. Они уйдут с убеждением, что ты — прекрасный собеседник, разделяющий их взгляды, хотя на самом деле ты вообще не высказывался, а лишь внимательно слушал. Это приносит успех.

Совсем по-другому надо вести себя с человеком, о котором тебе известно, что он намерен «прокачать» тебя. Полагаю, что в лице Ширин ты столкнешься именно с таким человеком... Мне кажется, что оптимальным вариантом было бы заинтриговать ее, напустить туману вокруг того, чем ты занимаешься в Главном штабе ВМФ России. Выжидая, фиксируй интерес иностранки к специфике твоей профессии. При этом постарайся не выражать своей обеспокоенности по поводу ее целенаправленного любопытства, и попыток что-либо разузнать не пресекай. Чаще ссылайся на своих коллег, которые якобы лучше осведомлены в тех вопросах, на которые иностранка потребует ответов. Время от времени прояви простодушие, предложи познакомить ее с этими осведомленными коллегами-друзьями, но при этом чуть-чуть приревнуй... Или отшутись, но каждый раз оставляй ей шанс. Пусть она винит себя в том, что не смогла в правильной редакции поставить вопрос. Словом, тебе надо сыграть в игру «да» и «нет» не говорить, «чёрное» и «белое» не называть. Мне кажется, было бы правильно перенести на более поздний период обсуждение любых тем, относящихся к твоей служебной деятельности. О них можно поговорить, ну, скажем, во время приёма в посольстве, на который ты приглашен.

Думаю, не следует задавать собеседнице встречных вопросов, касающихся ее работы в посольстве. Ты — влюблен, она тебя интересует как женщина, а не как должностное лицо».

— Ари, ты не ответил на мой вопрос! — настаивала турчанка.

— Почему же, ведь я сказал, что ворую секреты, значит, я — шпион...

— А твой приятель? Он тоже шпион?

— Скорее, нет. Он—аналитик, пишущий отчеты о том, как твой Ари ловко крадет секреты. Мой приятель преуспел в этом деле и даже возвысился. У него бойкое перо, а у меня — всего лишь оперативный дар. Но работать с ним в тандеме — одно удовольствие!

—Разве ты, Ари, не понимаешь, что он эксплуатирует тебя. Ты таскаешь ему каштаны из огня, а он только и делает, что составляет отчеты. Пишет о том, что сделано тобою, а не вами! Разве это справедливо?

— Но награды, все-таки, получаю я...

— Да, я заметила, у тебя даже есть боевые ордена... Интересно, за какие бои?

— За те сражения, что я вел на даче моего приятеля с очаровательными иностранками, воруя у них посольские секреты! Дорогая, тебе не кажется, что мы заболтались? Пора тебе узнать, каким искусством жарить шашлыки владеет наш сторож.

«КОНСТАНТИНОВ» взял турчанку за талию и увлек к мангалу, где жарилось мясо.

Про себя же подумал:

«Черт подери, не слишком ли прямолинейно, девочка, ты начала “прокачивать” офицера Генерального штаба, коим я для тебя являюсь?!»

На лужайке, рядом с мангалом, был врыт в землю длинный дубовый стол, на котором громоздились закуски и целая батарея бутылок со спиртным.

— Ари, — вдруг закричала Ширин так громко, что агент от неожиданности вздрогнул, — мы забыли цветы!! Здесь не хватает роз!!

«КОНСТАНТИНОВ» махнул руной, и сторож, сгибаясь под тяжестью ноши, приволок охапку белых роз к столу.

— Клади прямо на стол! — приказал агент сторожу, хотя догадывался, что этот рослый детина, судя по возрасту, как минимум в звании майора.

Начали с шампанского. Ширин бросила в бокал с вином лепестки роз.

—Уезжая из Парижа, я бросила горсть монет в Сену с одного ритуального моста, чтобы вновь туда вернуться. Лепестки — это тоже монеты. Может быть, когда-нибудь мне доведется вернуться в море роз...

«Жаль, если не со мной», — с грустью подумал «КОНСТАНТИНОВ».

...Прогулочный катер уже с другим рослым майором у штурвала летел по Москва-реке, играя фейерверком брызг на хвосте. Мимо проносились идиллические берега с сосновыми лесами, уютными полянами, густо заросшими цветущими ромашками. Красота — ни одной живой души вокруг!

«КОНСТАНТИНОВ» и Ширин, обнявшись, стояли на палубе. Он исступленно целовал ее лицо, губы, шею, открытую впадину груди. Волосы турчанки вились по ветру, окутывали его лицо. В какой-то момент, не выдержав испытания искушением обладать этим огнедышащим телом, агент приподнял Ширин от пола, и, держа на весу, сбежал по ступеням в каюту.

Никогда не знаешь, что в голове у женщины, хотя порой бывает и видно, чего она хочет, и чего нет, чего боится, и до каких пор подпустит к себе. Но никогда нельзя заставлять женщину делать что-либо вопреки ее желанию.

Аристотель рискнул и положил свою руку турчанке на грудь. Удивительное дело! Ширин не отстранила руку, наоборот — всем телом легла на ладонь. Волшебное ощущение! Но сомнения у агента оставались. Женщина, тем более такой редкой красоты, должна же посопротивляться, хоть для порядка. Ведь они едва-едва знакомы...

— Давай разденемся, — продолжил атаку «КОНСТАНТИНОВ».

Она молча сдернула блузку на ковер, до подмышек подняла подол широкой юбки, с остервенением рванула ажурные трусики, явив на свет божий две молочно-белые ляжки, скрепленные наверху чертам треугольником, и с едва заметной улыбкой застыла посреди комнаты.

— О, Господи, какая же ты красивая! Как пахнет от тебя чистотой весеннего дождя, горьким мёдом и... розами!

Аристотель шагнул к Ширин, прижал к себе и ощутил под пальцами упругую бархатную грудь, которая казалась ему огромным персиком.

— Чему ты смеешься? — прошептала она.

— Я счастлив, — еле шевельнулись его губы.

Подняв женщину на руки, он тут же опрокинул её на ковер. Крепко держась за его шею, она прошептала:

— Не здесь, не здесь... Не сейчас!..

Аристотель, вмиг захмелевший от предвкушения близости, упрямо мотал головой — только здесь, только здесь, немедленно!

Как в бреду говорили они—быстро, яростно, смятенно,—и весь их горячечный разговор был просто криком, — его оголтелым и торжествующим «ДА!» и ее отчаянным и бессильным «НЕТ!»

С истерической слезой в горле она бормотала, уговаривала подождать, только не сейчас, потом, лучше потом, но сейчас не надо, это ужасно — ведь знакомы они всего лишь второй день, это ужасно, ей стыдно, у неё ни с кем такого не было, она ему верит, но они же не скоты, не животные...

«КОНСТАНТИНОВ» в каком-то сомнамбулическом приступе продолжал раскладывать ее между обжигающе холодными ведерцами с шампанским, трясущимися руками скользил по упругому шёлку её бедер, пока его ладонь не вобрала в себя горячий бутон ее лона. Наконец похоть и приключенческий задор победили последние крупицы разума в ней, и она уступила. До хруста прижав женщину к себе, Аристотель присел немного, а сё вздернул на себя.

Она коротко вскрикнула и обмякла, отдавшись во власть его безумного порыва. Белые лучи вздыбившихся ног турчанки, чёрный мохнатый тюльпан её естества сводили Аристотеля с ума, рвали на куски его воспаленное воображение...

Её губы были закушены, а в уголках таз метались бесовские искорки. И когда оп вошел в неё, она зажмурилась, сладко и глухо замычала.

«Врёт, ведь всё врёт! Не надо сейчас, мне стыдно, у меня ни с кем такого ещё не было... А в Париже? Тоже ни с кем и ничего не было?!» — мелькнула у Аристотеля мысль и тут же погасла кометой, потому что он почувствовал, как мука наслаждения перетекает из её чресел в него, и водоворот нечеловеческой страсти отключил сознание.

Фантастический загул начался. Время остановилось за порогом каюты, там, на палубе, а может быть, на Страстном бульваре?

Сексуальным атакам, казалось, не будет конца. Наконец обоюдная страсть достигла апогея, и «КОНСТАНТИНОВ» почувствовал, как женское тело забилось в последних счастливых конвульсиях обладания. Тела их замерли. Ширин, больно вцепившись Аристотелю в грудь, испытующе наблюдала за ним, вперив взгляд в его зрачки. Он приподнялся над ней и совершенно неожиданно для самого себя громко рассмеялся.

— Ари, что происходит? — забеспокоилась женщина.

— Ширин, тебе сколько лет?

— Двадцать семь... А что?

— Нет-нет, ничего... Ты сумела мне вернуть мои двадцать семь. Безумие какое-то... Подумать только, десятки женщин пролетают в твоей жизни, как снежинки во время метели, как вдруг — стоп машина! Ты нашел то, что искал всю жизнь...