Пилот «Штуки» - Ганс-Ульрих Рудель

Однажды утром я следую на запад в транспортном самолете через Витебск, Минск и Варшаву в Германию. Я провожу отпуск, катаясь на лыжах в Рисенгебирге и в Тироле и пытаюсь бороться со своей яростью физическими упражнениями и солнечными ваннами. Постепенно мирный вид этого горного мира, моего дома, и красота его сверкающих на солнце покрытых снегом вершин снимает напряжение ежедневных боевых вылетов.

6. ТРЕНИРОВКА И ПРАКТИКА

Перед тем как приступить к работе по подготовке новых экипажей я женюсь. Мой отец все еще церковный ректор и проводит церемонию в нашей небольшой деревушке, с которой я связан столькими счастливыми воспоминаниями беззаботного детства.

Затем поездка в Грац, на этот раз в качестве инструктора, а не курсанта.[25] Полеты в строю, пикирование, бомбометание, огонь из бортового оружия. Я часто нахожусь в своем самолете по восемь часов в день, поскольку у меня нет помощников. В плохую погоду или во время технического обслуживания в расписании появляются военные упражнения или спорт. Экипажи, которые присылают ко мне школы летчиков, после тренировок отправляются на фронт. Когда они закончат обучение, я встречу некоторых из них в недалеком будущем. Может быть, даже в своей собственной части. В часы отдыха я продолжаю легкоатлетические тренировки, играю в теннис, плаваю, или брожу по величественным окрестностям Граца. Через два месяца я получаю помощника. Пилот Якель из 3-й эскадрильи только что был награжден Рыцарским Крестом Железного Креста и откомандирован в нашу учебную часть. Мы проводим налеты на мирные цели, как будто бы на фронте. Я располагаю двумя «Мессершмиттами», так что мы также способны имитировать перехват «Штук» вражескими истребителями. Тренировки трудные и напряженные, но я считаю, что экипажи, которые их выдерживают и делают то, что от них требуется, учатся многому.

Физические усилия и выносливость выковываются спортом. Почти каждое утро по понедельникам я устраиваю для всех забег на 10 километров, это послужит только хорошему. После обеда мы отправляемся в Андриц поплавать и проверить нервы. Все курсанты участвуют в прыжках с шестом и с энтузиазмом соревнуются за разряд по плаванью.

Якель младше меня на несколько лет и все еще совсем мальчишка. На него невозможно сердиться независимо от того, в какие странные ситуации он порой попадает. Он живой и полный веселья, старается жить полной жизнью. По воскресеньям я обычно отправляюсь в горы. Перед караульным помещением есть автобусная остановка и я всегда сажусь здесь на автобус, идущий в город. Тень автобуса путешествует вместе с нами и вдруг по ее форме я замечаю, что на крыше кто-то едет. Там веселятся и дурачатся, особенно когда по улице идет какая-нибудь девушка. Я могу догадаться кто они, по их кепи. Это солдаты с нашей базы, но это не могут быть мои курсанты, потому что неоднократно отдавались приказы, запрещающие военнослужащим ездить на крышах автобусов. Я говорю лейтенанту из наземной службы, который сидит рядом: «Эти парни, там, наверху, должно быть ваши?» С некоторым превосходством в голосе он отвечает:

— Ты будете смеяться, но это ваши!

Когда солдаты возвращаются в Грац я отдаю приказ явиться ко мне в 11 утра в понедельник. Когда они появляются, я говорю:

— Что это вы к дьяволу такое себе позволяете? Вы знали, что нарушаете приказ! Это неслыханно!

Я вижу по их лицам, что они хотят мне что-то сказать и я спрашиваю, что они могут сказать в свое оправдание.

— Мы только думали, что все в порядке, поскольку с нами ехал также инструктор Якель.

Я быстро распускаю их и разражаюсь смехом. Затем я представляю себе Якеля, восседающего на крыше автобуса. Когда я объясняю ему, во что он меня втравил, он изображает наивное удивление и я больше не могу сохранять строгое выражение на лице.

В Граце, через несколько дней, мы с женой еле-еле избежали несчастного случая. Планерный клуб слезно упросил меня буксировать их планер на древнем чешском биплане, потому что у них не было другого пилота. Я согласился, и, кроме того, решил воспользоваться возможностью подняться в воздух вместе с женой, которая обожает летать. После двух с половиной часов полета я спросил, сколько осталось горючего, потому что датчик уровня топлива не работал. Они сказали мне, что горючего хватает на четыре часа, я могу продолжать летать и ни о чем не беспокоиться. Я поверил их словам и мы снова взлетели. Когда мы пролетали на низкой высоте над картофельным полем, двигатель вдруг остановился Я только успел прокричать: «Держись крепче!», потому что жена не была пристегнута ремнями и самолет пошел вниз, прямо на борозды. Он удачно перескочил какую-то канаву и затем замер посреди кукурузного поля. Мы заняли у местного фермера немного горючего, я вновь поднялся в воздух и долетел до аэродрома, находившегося в трех километрах.

Сколько моих товарищей, особенно служивших в Люфтваффе, прошли через битвы с врагом без единой царапины и разбились насмерть из-за какого-нибудь необыкновенно глупого «гражданского» несчастного случая. Этот тривиальный инцидент вновь подтвердил необходимость соблюдения одного банального правила, по которому мы должны быть осторожны везде, а не только на фронте. Точно также в бою нам не позволялось рисковать без необходимости, даже если мы не думали о своей жизни.

Когда я вновь приземляюсь на аэродроме, на древнем биплане, то узнаю, что резерв другой эскадрильи уже переведен в Россию. В таком случае скоро и до нас дойдет очередь. Уже долгое время я думаю о том, что уже несколько месяцев нахожусь дома, и внезапно я понимаю, как мне не терпится попасть на фронт. Я постоянно мучаюсь, что меня так долго держат от него подальше и я чувствую это особенно сильно, когда ощущаю, что такое долгое отсутствие может быть довольно опасным для меня. Я всего только человек и мои инстинкты говорят мне, что предпочли бы обменять близкое знакомство со смертью на еще более близкие отношения с жизнью. Я хочу жить, и желание жить сильнее во мне с каждым днем — оно стучит во мне как удары сердца, когда я снова избегаю смерти, но я чувствую его в упоении скоростным спуском на лыжах по крутому альпийскому склону. Я чувствую это желание каждым дыханием, каждой порой кожи, каждыми фибрами моего тела. Я не боюсь смерти, я часто смотрел ей в лицо долгие секунды и никогда первым не отводил от нее взгляда, но каждый раз после такой встречи я радовался от всего сердца и иногда кричал в восторге пытаясь перекричать рев моторов.

Все это я думаю, когда механически глотаю ужин в столовой. И затем я принимаю твердое решение. Я буду дергать за все нити до тех пор, пока они не заберут меня отсюда из этой рутины и не пошлют назад во фронтовую часть.

Я не добиваюсь намеченной цели, но вскоре нам приказано лететь в Крым. Наша новая база находится в Сарабузе, неподалеку от Симферополя и здесь в любом случае мы ближе к фронту, чем раньше. Мы решили транспортную проблему, используя наши Ю-87 в качестве буксировщиков для грузовых планеров. Пролетев по маршруту Краков — Львов — Проскуров — Николаев мы вскоре оказываемся на месте. Аэродром здесь очень большой и пригоден для тренировочных целей. Наше самодельное жилье не очень сильно отличается от того, которое было у нас на фронте, но там где есть желание, выход всегда найдется. Мы возобновляем наши обычные тренировки, такие же, как в Граце. Нам особенно нравится практиковаться в посадках на других аэродромах, потому что утром мы садимся, например, на западе, на побережье Черного моря, а после обеда, возможно, на северо-востоке, на побережье Азовского. Мы купаемся, по крайней мере, полчаса на великолепных пляжах в жарком солнечном сиянии. Здесь нет возвышенностей за исключением холмов неподалеку от Керчи и на юге — Крымской Яйлы, горной гряды, которая тянется вдоль южного побережья Крыма. Вся остальная часть полуострова имеет плоский рельеф, это обширные степи, в центре которых находятся гигантские помидорные плантации. Очень узкая береговая полоса, тянущаяся между морем и Яйлой, считается Русской Ривьерой. Мы часто бываем здесь и возим отсюда дрова на грузовиках, потому что там, где находится наша база, лесов нет. Сравнение с Ривьерой оказывается поверхностным. Я вижу несколько пальм в Ялте, но два или три дерева не превращают ее в Ривьеру. На расстоянии дома ярко блестят на солнце, особенно когда летишь на небольшой высоте вдоль побережья. Они производят удивительно благоприятное впечатление. Но если вы гуляете по улицам Ялты и видите все с близкого расстояния, общая примитивность и вульгарность этого советского курорта приносит большое разочарование. Соседние города Алупка и Алушта немногим отличаются от Ялты. Мои люди обрадованы множеством виноградников между этими городами, сезон сбора только начинается. Мы пробуем гроздья на каждом склоне и часто приходим домой поздно и с чудовищными резями в животе.