Русский боевик - Владимир Романовский

— Да, это очень интересная теория, — откликнулся Стенька. — Кому-то надо работать. И в ФСБ, и в ЦРУ, и в инквизиции, да и вообще — ежели один перестанет головы рубить на плахе, на его место два других найдутся. Расскажите мне про то, как вы доблестно защищаете нашу молодую демократию, Эдуард Васильевич. И как америкосы защищают свою по всему миру. Обо всем этом написано в Откровении, и о защите демократии тоже.

— Написано?

— «И видел я, что одна из голов зверя была как бы смертельно ранена, но смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?»

— Занятно. Ну и при чем здесь я?

— Как свалили гебистов, да разворошили их поганое гнездо — вот и рана. Но гебисты снова поднялись, только название переменили. Исцелела рана.

Эдуард пожал плечами.

— Вон сидят там люди, в баре, — продолжал Стенька. — И всем не по себе. Сидят со Зверем, боятся его. У историка этого, Кудрявцева, живот заболел — четыре раза уже бегал в туалет. Кому-то нужно работать. Вот вы и работаете, Эдуард Васильевич.

— Исцелела, говоришь, рана?

— Эдуард, я сказал тебе давеча, для чего мне Аделина. Для чего она тебе? Неужели тебе баб не хватает в жизни? Бабы любят силу. За тобой — сила. Страшная, грозная, они это чувствуют. Многие. Выбирай любую. Отдай Аделину мне.

Эдуард вздохнул.

— Наивный ты человек, Стенька. Умный, наблюдательный, но — наивный.

Ольшевский в безупречном костюме проследовал мимо них в бар, делая вид, что не знает их и даже не замечает.

— Сам по себе Милан очень красивый, — объяснила Марианна. — А где у них здесь сахар? — Она насыпала себе в чай сахару и тщательно размешала ложкой. Ложку положила на салфетку. — Очень интересно местами, своеобычно. Люди, правда, неприветливые.

— Да, действительно? — поинтересовался Ольшевский.

— Да. Не как в Москве, нет той душевности.

— Идет, — тихим голосом сообщил Кудрявцев.

— А? — переспросил Ольшевский.

— Ах, да, мы забыли вам сказать, — заговорщическим шепотом заговорила Марианна. — молодой человек, тот, что давеча с нами сидел — он из органов.

— А, да? — удивился Ольшевский. — Вот ведь везде они, а? Не то, чтобы кому-то было что скрывать, а как-то неприятно. Ну, не будем обращать на него внимание. Так вы говорите, в Милане не очень уютно?

— Нет, не очень. Да…

— А оперу вы любите?

— Конечно, — утвердительно кивнула Марианна, поправляя очки. — Я, когда в Москву наведываюсь, всегда в оперу хожу. Очень люблю Чайковского.

— А в Милане?

— А что в Милане? Там русские оперы не ставят.

Кудрявцев поджал губы.

— А нерусские? — спросил Ольшевский.

— Нерусские я не люблю. Это все не то, — с достоинством объяснила Марианна. — Нет той душевности.

Сидя у бара и потягивая лимонад (ее тактично оставили в покое на какое-то время), Амалия наблюдала, как эф-эс-бэшник Эдуард понуждает бывшую жену к перемещению из бара в номер, а та артачится. Неожиданно в бар вошли вместе давеча выходившие раздельно — священник и долговязый негр. При этом священник медленно и терпеливо что-то разъяснял негру на плохом английском, а негр с уважением кивал и соглашался. Они заняли столик неподалеку от бара. Через некоторое время священник оглянулся через плечо, ища глазами бармена. Но бармен отсутствовал. Амалии стало жалко священника. Слезши со стула, она непринужденной походкой прошла мимо столика и сделала жест — повела рукой вверх-вниз. И священник, и негр посмотрели на нее удивленно. А когда снова перевели глаза на столик, там уже стояли непочатая бутылка холодного лимонада и два идеально чистых стакана. Негр невольно слегка отодвинулся вместе со стулом.

— Не беспокойся, — сказал знающий священник. — Это Амалия Акопян, фокусница.

— Фоукес? — переспросил негр.

— Ши из фокусник. Фокусник. Ши даз фокусес, — объяснил священник. — Иллюзионистка она. Ши мейкс иллюзион он телевизион.

— Аделина, перестань капризничать! — возмущенно сказал Эдуард. — Посидишь несколько часов в номере, посмотришь телик! Эка невидаль!

— Лин, раз говорят, надо идти, — с оттенком презрения к себе вторил Эдуарду Стенька. — Пойдем, а? Я тебе чего-нибудь расскажу. Историю какую-нибудь.

— Мне здесь хорошо, — упрямилась Аделина. — Здесь люди. Не хочу быть одна. Я им спою чего-нибудь. Вон рояль стоит.

— Ты не на гастролях, — возразил Эдуард. — Пошли же!

Некоторое время Аделина смотрела прямо перед собой, а затем из глаз у нее потекли слезы. Эдуард смутился, а Стенька нахмурился.

— Ты понимаешь, что произошло? Ты не понимаешь! Ты ничего не хочешь понимать! — обвинила Эдуарда Аделина. — Сейчас как раз репетиция в театре. А меня там нет. И я даже не могу им позвонить и сказать, что у меня ангина или бронхит. У них теперь есть полное право меня уволить. Они только этого и ждали, особенно Бертольд Абрамович, сука такая, лизоблюд, образованщина совковая. Вернется Валериан — они про меня такого ему наговорят…

— Скажите, молодой человек, ваш сотовый телефон работает? — спросила Марианна у снова присоединившегося к компании со стаканом сельтерской Ольшевского.

— Знаете, нет, — сокрушенно ответил он. — Какие-то помехи. Пытался позвонить из номера — тоже самое. Что-то у них тут со связью. И телевизор не работает. На экране — только песок, как в Сахаре.

В бар вошел новый посетитель. На вид ему было лет сорок, одет он был в камуфляжную форму хаки, и пострижен по-армейски. Выражение лица у него было серьезное, а под мышкой находилась аккуратная кожаная папка.

— Здравствуйте, — сказал он хорошо поставленным голосом, так, что его услышали во всех концах бара. — Я закрою дверь, хорошо?

Створки толстой стеклянной двери выехали из стен проема и сомкнулись.

— Меня зовут Вадим, — сказал новый посетитель. — Пожалуйста, сядьте все поудобнее. Музыка…

Бармен выключил музыку.

Эдуард покосился на Ольшевского — долговязый негр присутствовал в баре, но Ольшевский не обращал на негра внимания. А вдруг негр что-нибудь поймет? Впрочем, еще не известно, что собирается поведать нам Вадим. Знаем мы этих армейских. Пехота.

— Я надеюсь, что все уже поняли главное — каждый из вас здесь потому, что его вызвал Трувор Демичев. По разным причинам.

Колода карт возникла у Амалии в руке, затем вылетела вперед и вверх, растягиваясь в ленту, и растворилась в воздухе без следа. Вадим выдержал паузу. Затем мрачно посмотрел на Амалию. Та послала ему воздушный поцелуй. Он даже не улыбнулся. У Стеньки восхищенно округлились глаза.

— Мы не собираемся спасать весь мир, — веско сказал Вадим. — Мы — прагматики. Мир может спасти только сам себя. И это не наше дело. Наша цель — оградить некую часть территории от грядущих потрясений. А именно — Новгородскую и Псковскую области. Вопрос о Ленинградской области решенным пока не является.

Внезапно музыка включилась снова, самопроизвольно. Какая-то джазовая вещь с расхлябистым аккомпанементом засурдиненных медных. Бармен, честно потыкав в кнопки, по ошибке увеличил звук до громоподобного и в аварийном порядке выдернул вилку из розетки.

— Не секрет, — продолжил Вадим, выдержав паузу, — что пик нефтедобычи на планете либо пройден, либо вот-вот будет пройден. Согласно всем экономическим моделям, по прохождении пика нефти благосостояние всего мира пойдет на спад. Некоторые страны пострадают больше, некоторые меньше. Предотвратить этот процесс невозможно. До нефтяной индустрии на земле проживали единовременно около миллиарда человек. Сегодня население планеты приближается к семи миллиардам. Их кормит нефть — техника, работающая на нефти, химия, основанная на нефти, распределение, напрямую зависящее от нефти. За время нефтяной индустрии люди расселились по планете не самым лучшим образом, и нынче многие обитают в местах, где жизнь невозможна без нефти. Вообще. Например, в мерзлых регионах, где земледелие может прокормить от силы несколько тысяч человек, а живут там теперь миллионы. Или в очень жарких регионах, где проблемы сходны. При отсутствии нефти возможны внутренние конфликты крупного масштаба. В некоторых случаях делающие прогнозы опасаются каннибализма. Нефть также обеспечивает военную мощь многих стран. С уходом нефти неизбежны перегруппировки в политическом балансе планеты.

Эдуарду все это было не слишком интересно, и он незаметно стал разглядывать слушающих.

Лицо Ольшевского не выражало ровно ничего.

Негр был занят изучением улыбчивых и страстных женщин уже в другом журнале — «Новгородский Экономист».

Стенька слушал внимательно.

Священник, сидящий за одним столиком с негром, чуть передвинул стул, так, чтобы смотреть на Вадима не через плечо, но в пол-оборота. Лицо также непроницаемо, как у Ольшевского.