То, что действительно важно - Владимир Корн

Когда я поинтересовался, зачем ему нужен, ведь лазить по вантам его 'Мелиссы' меня только крайняя нужда заставит, он заявил, что у меня очень забавный акцент. И еще, добавил он, ты задаешь мне такие вопросы, ответы на которые я и сам скоро забуду. Его всегда трудно понять, когда он говорит серьезно, а когда зубоскалит. Мне он тоже нравился как человек, ему бы только на Аниату чуть иначе поглядывать…

В общем, отправился я вместе с ним, получается, что за компанию, уверенный им в том, что случись какая пожива, получу свою долю. Если буду помогать в ее добыче.

Не в моем положении проявлять особую гордыню, тем более что не душегубством собрались заниматься.

Хлопанье парусов на ветру и шелест воды за бортом, разрезаемой узким хищным корпусом…. Что может быть лучше этих звуков? Ну, разве что нежный шепот любимой….

Я даже отстоял часть вахты за штурвалом, удерживая корабль на курсе. Дело, в общем-то, привычное, с единственной разницей, что нужно еще и за парусами присматривать, чтобы не потерять ветер.

На обед был приглашен в капитанскую каюту Фреда, занимавшую большую часть кормовой надстройки.

Убранство его каюты впечатлило даже меня, что же говорить о его гостьях. Резная мебель, кровать с балдахинами, пышные ковры на полу, серебреный сервиз в шкафчике со стеклянными дверцами, где каждый предмет стоит в специальном креплении. Защита от шторма и сильной качки. Имелось даже зеркало.

Почему даже? Да потому что за время своего пребывания здесь я видел его во второй раз.

В первый раз на городском рынке, у одного далеко не самого бедного торговца. Торговец использовал его как приманку для покупателей. Возле небольшого зеркала, прикрепленного к стене его лавки, постоянно толпились люди, любуясь своим отражением. А где много народа, там и покупатель всегда найдется. Зеркала в Империи были большой редкостью и очень дорогой вещью, доступной далеко не каждому.

Наконец, хозяин каюты обратил мое внимание на картину, скромно висевшую на одной из переборок. Поначалу я даже не заметил ее, созерцая разложенную на одном из двух столов его каюты морскую карту.

А картина стоила того, чтобы ее рассмотреть. И изображала она не морской пейзаж, что было бы более логично.

Крупные темные мазки, покрывавшие ее края по периметру. Откуда-то из глубины картины пробивается слепящий свет. Вот, по сути, и все, если бросить на нее беглый взгляд. Но если хоть чуть вглядеться…

Художнику удалось передать бесконечную глубину перспективы совершенно непонятно за счет чего. Свет не может изгибаться так, как изгибаются реки на картинах, чтобы передать объем. Среди широких темных мазков угадывались искаженные полупрозрачные лица, изо всех сил тянущиеся к свету. Картина притягивала, хотелось стоять и рассматривать ее бесконечно.

С трудом избавившись от наваждения, я повернулся к Фреду. Тот внимательно присматривался к моей реакции на изображение. Когда я посмотрел на него, по лицу, как мне показалось, пробежало легкое выражение разочарования.

— Что ты увидел? — спросил он заинтересованно.

— Колодец — не стал напрягаться я.

— Колодец? — голос его прозвучал явно удивленным.

Ну да, колодец. А что я там должен был увидеть?

Сразу по переезду мы со Стрегором чистили колодец во дворе своего дома. Им давно не пользовались, и он изрядно забился всяким мусором. Я сидел на беседке, это такая доска с веревками, и зачерпывал ведерком скопившуюся грязь. Ведерко не было большим, чтобы Стрегор мог вытаскивать его заполненным, не очень надрываясь.

То ли я переполнил ведерко, то ли край его задел за кладку колодца, выполненную из крупных неотесанных камней… В общем, часть его содержимого прилетело мне точно в лицо, когда я как раз сопровождал ведерко взглядом. Еще и комком чего-то в голову попало. Вот тогда я увидел примерно тоже, что и на картине. Даже ослепительные искры были, они кое-где и на полотне присутствуют.

— Обычно тех, кто в первый раз ее рассматривает, мне приходится за руку оттаскивать, они еще и сопротивляются — сообщил мне Фред.

Что тут могу сказать? Волшебная сила искусства. Но картина действительно впечатляет.

А еще мне вспомнился один мой хороший знакомый по прежнему миру. Художником он был от Бога, и соответствующее образование получил.

Так вот, есть у него картина, навеянная музыкой великого Людвига ван Бетховена, он всегда так сам его называет. Навеянная двумя, наверное, самыми известными его произведениями, она так и называется — 'Элиза в лунном свете'.

Только вот почему-то Элиза у него обнажена и стоит на коленках и локтях, грациозно прогнув спинку. Хорошо хоть боком к зрителю стоит, только голову в его сторону повернула. А так да, лунного света хватает, в открытое окно луна светит во всем великолепии своего полнолуния. И еще, лица у Элизы часто меняются. Она и блондинкой успевала побывать, и брюнеткой, и рыженькой. Даже абсолютно без волос бывала, с огромными печальными глазами. Так вот, эта картина меня тоже сильно притягивает, всякий раз у него в гостях подолгу ее рассматриваю.

На следующий день ближе к вечеру на самой границе видимости появились пятнышки островов, растянувшихся по всему горизонту.

— Чуть ближе подойдем и до утра ждать будем — сказал Фред — То, что нам нужно, как раз за ними и находится. Но в темноте мы туда не полезем, чревато. -

Всю ночь, убрав паруса, мы пролежали в дрейфе. Спать я лег далеко за полночь, слишком уж впечатляющая картина — здешнее море, когда такие близкие звезды отражаются в почти неподвижной воде.

Под утро задул ветер, принеся с собой волнение. Балла три, не больше, определил я — на гребнях волн барашков еще ни видно. Шли мы круто к ветру, приближаясь к островам. Когда ближний остров, поросший буйной растительностью, оказался почти на траверзе левого борта, из-за него вышел корабль. Трехмачтовый парусник с высокими носом и кормой. На его правом борту я насчитал двенадцать орудий, бомбард, по-моему, но ручаться не буду, далековато.

Посмотрев на Фреда, я увидел, что и он может бледнеть быстро и сильно.

— Право на борт — заорал Фред и сам же бросился выполнять свое приказание. Отбросив в сторону рулевого, он с бешеной скоростью закрутил штурвалом.

'Мелисса' неохотно откликнулась на приказ, слишком мала была ее скорость. И потянулись томительные минуты, когда ничего нельзя изменить и ничто от тебя не зависит. На корабле, двигающемся в нашу сторону, часть парусов была зарифлена, но ветер ему благоприятствовал, задувая в корму.

Красивое зрелище, когда корабль покрывается распущенными парусами. Но не в этот раз, и не на чужом корабле, слишком уж показательна реакция Фреда.

Наконец, наша карасса развернулась достаточно, чтобы захватить парусами полный ветер. Слажено у Фреда команда работает, подумал я, наблюдая за ее действиями. Я бы и сам помог, только ведь мешать буду. Не с моим опытом туда лезть.

А трехмачтовик взял еще правее, чтобы всем бортом ударить пушечным залпом. Было хорошо видно, как суетятся канониры на его борту. Это действительно, бомбарды, слишком характерен у них внешний вид. Дальнобойностью они никогда не отличались, но черт его знает, может быть сейчас как раз их дистанция.

'Мелисса' рванула с места, недаром хозяин ее даже лишним количеством орудий не отягощает. Хотя мог бы установить еще не меньше дюжины. Правый борт нашего противника окутался дымами и лишь затем донесся грохот пушечного залпа. Поздно.

Основная часть ядер взметнула столбы воды за кормой, и только одно проделало дыру в стакселе грот-мачты.

Рявкнула кулеврина, установленная на корме 'Мелиссы' и через некоторое время на нижнем фоке преследующего нас корабля появилось аналогичное украшение.

Канониром у Фреда был старый Могнир, всю жизнь отслуживший в имперском флоте именно в этой должности. Теперь он выходил в море в основном из-за любви к нему. Чего на берегу сидеть, дети выросли, внуки тоже, а правнуками еще не обзавелся. Был он подслеповат, глуховат, издержки профессии, но ядро положил мастерски, Фред даже кулак на одной руке сжал, в знак одобрения.

Один-один получается, если судить по попаданиям.

А старик продолжал возиться со своей кулевриной, задирая жерло ее ствола все выше в небо. Наконец он застыл, выбирая момент для выстрела. Мы тоже все заперли в ожидании.

Б-бах! Все ждали выстрела, но все равно он прозвучал неожиданно.

И старый комендор не промахнулся. Ядро попало в марсовую площадку, в бочку, называемую 'вороньим гнездом'. Бочка накренилась и из нее выпала фигурка человека, которая скользнула по раздутому ветром полотнищу грота и упала в воду. Команда 'Мелиссы' прокомментировала увиденное восторженным ревом.

Вряд ли Могнир стремился попасть именно туда, куда угодило ядро, возможно, ему даже не удалось разглядеть результаты своей работы, но принимал поздравления он с самым спокойным видом.