Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

— Я объявлю пленным о достигнутой договоренности, — нарушил молчание барон, и Луиджи обнаружил, что они почти приехали.

— Что? — Утренний отъезд отчего-то не давал покоя. — Вы не думаете, что Вальдесу следовало быть с нами?

— Наличие среди нас адмирала, пользующегося совершенно определенной репутацией, — принялся объяснять бергер, — заставило бы дриксов искать в сделке скрытый смысл.

— Можно подумать, что сейчас его не заподозрят. Вы полагаете «гусей» безмозглыми?

— Сейчас подозрения останутся в головах тех, кому неприятно видеть Олафа Кальдмеера в Эйнрехте. — Другой пожал бы плечами или махнул рукой, другой, но не Райнштайнер! — Сторонники Фридриха будут говорить, но им нечего сказать. Вы довольны теми солдатами, которые сегодня будут вашими матросами?

— Если они не заговорят. Жаль, я не догадался захватить с собой хотя бы Варотти. Это мой бывший боцман. Теперь он теньент и мечтает разогнать дуксов и посадить в Фельпе короля.

— Очень своевременно, — одобрил планы Уго барон. — Нужно быть очень дурным королем, чтобы быть хуже очень хорошего Совета. Но мы не решили, кто объяснит пленным подробности обмена.

— Все равно. Вряд ли возникнут сложности.

Луитджи ошибся, сложности возникли, и какие!

— Я отказываюсь, — звенящим голосом объявил ценный фок Фельсенбург. — Я перейду Хербсте только с моим адмиралом или вслед за ним.

— Руппи, — Кальдмеер казался очень уставшим, — перестань. Не все ли равно…

— Нет! Это… это унизительно для вас! Я не дам никому ставить… ставить деньги выше… чести и доблести!

— Лейтенант, — в голосе Райнштайнера прорезалось нечто вроде укоризны, — вы нарушаете субординацию. Вы не можете обсуждать решение генерала.

— Я его не обсуждаю, — пошел на абордаж Руппи, — я ему не подчиняюсь.

— Это приказ, — бесцветным голосом напомнил Кальдмеер. — Не следует начинать возвращение с нарушенного приказа, даже если он тебе неприятен.

— Если я нарушаю приказы, — уперся родич кесаря, — то делаю это осознанно!

— Похвально, что вы усваиваете не только уроки фехтования. — Ойген очень пристально посмотрел на упрямого лейтенанта. — Я полагаю, господин фок Фельсенбург, что вы имеете значительный шанс встретить на родине шутников, которые спросят, чему вас научил плен. И вам следует показать, чему и насколько успешно.

— Приложу все усилия. — Руперт покраснел, но почему, Луиджи не понял. Кальдмеер, видимо, тоже. — Господин адмирал, вы можете… вы можете списать меня с флагмана, но я вас не оставлю. Господин командор, я требую, чтобы господин Кальдмеер перешел Хербсте первым!

— Руперт! — Кальдмеер слегка повысил голос. — Приказываю вам… доложить генералу Гутеншлянге о моем скором прибытии и встретить меня на середине Хербсте. Исполняйте!

— Слушаюсь, господин адмирал цур зее, — отчеканил строптивец. Олаф тронул шрам на лице и уставился куда-то вдаль. Вспомнил предупреждение Бешеного или просто голова болит?

— Сперва я должен принять выкуп, — бодро объявил Луиджи. — Пожалуй, пора его встречать, иначе какой же я, к кошкам, фельпец?

— Господин Джильди, — скучным голосом объявил Райнштайнер, снимая с седла нечто завернутое в парусину, — подождите. Прошу вас засвидетельствовать, что я возвращаю господину Кальдмееру его шпагу. Поскольку господин Кальдмеер оказался на вашем судне в бессознательном состоянии и решение о сдаче в плен было принято не им, принадлежащее ему оружие по закону Марикьяре возвращается хозяину. Эномбрэдастрапэ!

— Эномбрэдастрапэ! — Луиджи, позабыв обо всех варитах и приличиях мира, уставился на адмиральский клинок. Очень простой. — На «Акулу»… адмирал цур зее попал без шпаги!

— Шпага была найдена по приказу вице-адмирала Вальдеса. — Бергер счел возможным почти улыбнуться. — На борту «Ноордкроне».

Узнавать подробности Луиджи счел излишним. Костры на вершине Хексберг и крылатые бестии, пляшущие среди насмерть схватившихся кораблей, были тем, что фельпец хотел выбросить из памяти навсегда. Другое дело, что, если б это удалось, Луиджи почувствовал бы себя несчастнейшим из людей, хоть и вряд ли понял бы причину…

— Капитан Джильди! — напомнил Райнштайнер. — Вы свидетель того, что оружие возвращено.

— Я — свидетель, — отчетливо произнес фельпец.

— Прошу… — чужим голосом произнес Кальдмеер. — Прошу передать адмиралу Вальдесу мою благодарность.

— Обязательно, — заверил Ойген Райнштайнер.

Медленно, словно не веря своим глазам, адмирал цур зее протянул руки к вернувшейся из небытия шпаге. Руппи подозрительно шмыгнул носом, и Луитджи едва не последовал его примеру.

— Разъезды гаунау и, похоже, дриксов перешли каданскую границу и расположились в малолюдной приграничной местности, — холодно сообщил Проэмперадор. — С местными пастухами гости не ссорятся, их цель — обнаружить наши разъезды. Тем не менее Реддинг утверждает, что его люди вернулись в Талиг незамеченными. Надеюсь, всем ясно, что означают эти сведения?

Было ли ясно набившимся в жарко натопленную комнатку шестерым генералам и семерым полковникам, Чарльз бы не поручился, но лично у него сомнений не имелось. В Гаунау узнали, что Савиньяк пошел на Олларию. Благие вести должны были достичь Липпе к тому времени, когда, упершись в очередной провал, маршал повернул войска. Хайнрих с Фридрихом сочли отсутствие Северной армии подарком судьбы и совместными усилиями родили план: пока глупые талигойцы бегают туда-сюда, теряя больных и уставших, умные гаунау обойдут горы, ударят по надорским городам из Каданы и отойдут. Глупые талигойцы начнут стягивать войска к каданской границе и оставят Бергмарк без помощи, что, в свою очередь, оставит без помощи регента и развяжет руки Дриксен. Великие стратеги не сомневались, что подвоха из разбитой Каданы никто не ждет, но вот беда — еще в начале зимы на границу и даже за нее ушли многочисленные разъезды. Лионель Савиньяк желал знать обстановку на всех направлениях, не исключая ни одного. Командовавший «фульгатами» полковник Реддинг полностью разделял желания маршала. Теперь разведчики вернулись.

Офицеры молчали, ожидая разрешения Проэмперадора. Проэмперадор тоже молчал, откинувшись на спинку единственного в комнате кресла. За две недели марша устали все, но, похоже, отдыха не предвиделось. Савиньяк чуть ослабил узел шейного платка и обвел взглядом собравшихся. В Северной армии это означало — «можете говорить».

— Обман, — выразил общую мысль Хейл-старший. — Гаунау хотят отвлечь нас от удара по бергерам и заставить раздробить силы. Айхенвальд, что скажете?