Безвременье - Виктор Колупаев

— Пров!

— Угу...

— Что там дальше в этой песне, помнишь?

— Затоплю я печурку дровишками?

— Вот-вот.

— А дальше вот что...

И он грянул во весь голос, на весь Чермет с тем невероятным надрывом, какой я и ожидал услышать.

          — То скликается рыжая бр-р-р-ратия

          на волшбу, на поминки, на пир.

          Славьте ереси, догм неприятие,

          да падет ненавистный кумир!

Он замолчал, и я понял, что продолжения не будет.

— Пров...

— Чу! — подал он знак рукой и прислушался.

"Тирли-тирли, тирли-тирли", — несмело и как бы с опаской раздалось из сараюшки. Это еще что за наваждение?

"Тирли-тирли, тирли-тирли", — донеслось снова, будто неизвестный музыкант пробовал настроить давно заброшенную скрипку.

— Сверчок! Клянусь всеми святыми, ожил сверчок!

Мы бросились в сарайчик, но напуганный нашим вторжением музыкант сразу примолк.

— Ничего, сейчас ляжем спать, он разойдется. Мне надо досмотреть интереснейший сон. До завтра.

Остывающие угли рдели всеми цветами побежалости от рубиново-янтарного до фиолетово-синего, переливаясь тончайшими оттенками от малейшего дуновения воздуха, и словно вздрагивали в подкрадывающемся холоде.

Сверчок и точно настроил  скрипочку и пошел выводить свое непрерывное "рли-рли-рли-рли", трелями и руладами воспевая и уют старой русской избы, и тайну африканской ночи.

... и окончательно убедился, что катера не вернешь.

Дальнейший ход событий предугадывался без особого труда. Течение Тыма в эту пору, как знал Пров, происходит вовсе не в естественном для него направлении сверху вниз, а под влиянием подпора близкой и могучей Оби в противоположном, с ответвлениями в тайгу. Это означало, что на главном фарватере, где бы его могли заметить и подобрать редко проходящие здесь суда, ему не удержаться, и льдина-убийца, на время прикинувшаяся спасительницей, довершит свое черное дело, пробьет жидкий береговой кустарник и уйдет глубоко в лес, откуда его, Прова, уже будет не слышно и не видно. Другой возможностью спастись было броситься вплавь к удаляющемуся обласку, если б на него удалось взобраться с воды, чего, как наверняка знал из собственного опыта Пров, никогда не удавалось сделать, не перевернув долбленую из дерева скорлупку. С учетом израсходованных на заплыв в ледяной воде сил, эта возможность почти уравнивалась с предыдущей и называлась смертью, с той лишь разницей, что наступала более скоропостижно и менее мучительно.

Пров не принадлежал к натурам, склонным к бесконечным колебаниям, тем более к трусости, хотя и успел взвесить все возможные последствия своего шага. Обласок был управляем, и его следовало немедленно догнать. Он разделся, снял сапоги и прыгнул в ледяную купель. К своему удивлению, он легко достиг цели и даже вытащил из носовой части причальную веревку, которую на всякий случай покрепче намотал на запястье руки.

Теперь, буксируя лодчонку, Пров повернул к лесу. Летом да в теплой воде такое упражнение стало бы для него приятной забавой, но сейчас он почувствовал, как наливается тяжестью каждый мах свободной руки, как коченеет и становится бесчувственным и неуправляемым тело. Он с трудом, но еще шевелился, когда перед глазами замелькали опушенные молодыми листьями прутья ивняка. Но даже толстые ветви, пружиня, уходили вниз, едва он пытался ступить на них ногой, течение сбивало. Он сразу сообразил — надо плыть, пока не поздно, дальше, к большим деревьям. Еле пробившись через заросли, отдав последние силы, он плыл по открытой воде в тайгу, неподвижно повиснув на веревке позади обласка и надеясь лишь на счастливый случай. Онемевшее тело прекратило всяческую борьбу, он не мог заставить его сделать хотя бы движение, голова приятно кружилась, и он подумал: "Теперь я точно знаю, что Бога нет".

Вдруг он почувствовал какое-то изменение в обстановке: все плавно закачалось перед его взором, обласок очутился где-то ниже и дышать стало много легче. Это и был тот счастливый, исключительный случай: течением Прова вынесло на наклонный мокрый ствол поваленного дерева. Ствол был неширок и раскачивался под напором воды, однако держался корнями прочно. Пров инстинктивно вцепился в него мертвой хваткой, впитывая кожей спины и плеч согревающие лучи солнца, их животворящую силу. В голове прояснилось, он начал медленно, сантиметр за сантиметром ползти вверх. "А Бога все равно нет", — улыбнулся он, глядя сверху на ожидающий своего хозяина, привязанный к руке обласок.

Прошло не менее часа, прежде чем он обдумал, как перебраться в коварное утлое суденышко с полукруглым днищем, готовое перевернуться при малейшем неверном движении еще непослушного тела. Тут надобно было разработать целую методику пересадки. Рассчитав все до мелочей, Пров решил падать в него плашмя, чтобы сразу занять наинизший центр тяжести. Он завел лодку под ствол дерева, свесился, упершись одной ногой в днище, и рухнул вниз, тут же вытянувшись и замерев неподвижно. Дальнейшее подтвердило правильность расчета: суденышко дало опасный крен, черпануло воду, но выправилось.

Пров надел сухую куртку Ольджигина, в карманах которой нашлись спички и складной ножик. Срезал подходящую палку-шест для руления. Заприметил в корме сеть-частушку и котелок, что гарантировало ушицу. Но не нашлось главной вещи — весла. Нет его — и обласок становится послушной игрушкой волн, рыбой с отрубленным хвостом. Поэтому Пров плыл все дальше и дальше в глубь тайги, выискивая либо расщепленное полено, пригодное для выстругивания заготовки, либо кусок доски, случайно занесенной сюда половодьем.

Время шло, тайга становилась все темнее и угрюмей, а подходящего ничего не попадалось. Впрочем, это не вызвало у него особенного беспокойства, ибо, изготовив весло, он за час-два вернется на фарватер. К тому же впереди просветлело, последние кусты расступились подобно вратам, и ему открылось уединенное, удивительной красоты озеро.

Странное чувство возникло в нем — его здесь ждали. Челн бесшумно выскользнул на середину озера, и он сразу увидел их, ожидающих. Это были деревья: цветущие черемухи в белых облачениях, стоящие пышными рядами, чередуясь с черными монашескими сутанами пирамидальных елей. Они ждали его на великий праздник природы, пристально всматриваясь, достоин ли он этого зрелища и открытия таинств новой жизни. В розово-теплом и вечереющем свете, в одуряющем аромате меда он испытывал странное чувство возвращения в никуда, к никогда невиданному родному берегу, оставив позади все прошлые поиски и дела, и даже Галину Вонифатьевну.

Ничего, собственно, не происходило, и это озеро в завтрашнем освещении будет уже обыденно, или даже через минуту неуловимо изменится навсегда и безвозвратно, но эта минута вливалась в него из глубины тысячелетий как отблеск невыразимо далекого, но знакомого вечера, перенесенного сюда словно затем, чтобы он осознал себя  в нем. И сразу же, едва это свершилось, огромная прохладная тень крутояра пала на неподвижный облас...

11.

Снег залеплял лицо, лез под шерстяной вязаный шарф, забирался снизу в штанины и жег голые икры ног. Виртуальный человек осторожно пробирался по завалам, кучам смерзшейся комками первоматерии и снежным сугробам, балансируя пустой канистрой. Он шел быстро и ему удалось обогнать несколько виртуалов с трехлитровыми стеклянными банками, ведрами и канистрами. Из забора, который огораживал пустое пространство, торчали три трубы с кранами, и около каждой стояло человек по тридцать. Виртуал пристроился в очередь. Видимо, эта вечно-утренняя зарядка с тасканием воды многим нравилась, потому что виртуалы были оживлены, перебрасывались шуточками и прибауточками, смеялись, когда вода брызгала на пальто, сапоги и ботинки и обливала рукавицы и перчатки, обсуждали и сравнивали ее вкус, запах и цвет с водой из других артезианских скважин Метагалактики. Некоторые пытались играть в снежки, но снег был очень сухой, хотя и мокрый, и снежки никак не лепились. Тут подходила очередь, и в снежки пытались играть уже другие.

Виртуалу пришла в голову мысль о том, что в этих очередях он почему-то никогда не видел человеко-людей. Пришла, да и ушла бесследно. Он облил водой пальто, брюки, ботинки и рукавицы, но рукавицы были кожаные с шерстяной подкладкой и воду внутрь не пропускали.

Идти с полной канистрой было тяжелее. И виртуальный человек несколько раз поскальзывался, но не падал, потому что был натренирован, и пляска, которую он исполнял, когда материя-сама-по-себе уходила из-под ног, только разогревала пальцы в ботинках, и это было приятно, хотя и чуть-чуть рискованно. Но все же и приятно.

Ориентируясь на все возрастающую радиацию, виртуал вышел к углу дома с несчетным количеством подъездов и квартир. А его подъезд был самым крайним в бесконечном ряду. Виртуалы и всевозможные транспортные средства, как всегда, кружились водоворотом. Одни вселялись, другие наблюдали за вселением, ждали чего-то, присматривались, а третьи, кажется, уже выселялись. Вглядываясь в номера подъездов, чтобы не пропустить свой бесконечно удаленный, виртуал наткнулся на книжные развалы. Книгами никто не интересовался. Возле них даже образовалось некоторое пустое пространство. И как только виртуал со свернутой от усталости и напряжения шеей ступил на это оскверненное, что ли, место, его окружили книготорговцы.